Ничего кроме правды. Нюрнбергский процесс. Воспоминания переводчика

Это только конец начала…

31 августа 1946 года суд заслушал последние слова подсудимых и председательствующий Джеффри Лоренс закрыл очередное заседание Международного военного трибунала. Высокий суд удалился в совещательную комнату для вынесения приговора. Объявленный по этому поводу перерыв длился до 30 сентября, но не был предназначен для отдыха переводчиков и других работников Международного суда. Напротив, работа закипела с новой силой. Синхронисты переключились на письменные переводы, теперь уже не только на родной язык. Как мне помнится, именно нам пришлось потрудиться над переводом Особого мнения советского члена Трибунала И. Т. Никитченко и над переводом многих других документов как с русского на немецкий, так и с немецкого на русский язык.

Начало осени в Нюрнберге запомнилось мне гнетущей тоской по родному дому. Привычный ритм работы, в который мы все как-то втянулись, был прерван, но не желанным возвращением домой, а новым этапом напряженной деятельности, что породило у меня чувство обреченности.

Подумать только, последним кровавым боем с войсками фельдмаршала Шёрнера уже после подписания Акта о безоговорочной капитуляции кончилась на моем участке фронта вторая мировая война. Тогда меня не покидала наивная уверенность, что все оставшиеся в живых офицеры и солдаты, по крайней мере такие, как я, совершенно не нужные армии в мирное время, сразу будут отправлены восвояси. Но судьбе было угодно распорядиться иначе. Я получила приказ срочно отправиться в Берлин в штаб Советской Военной Администрации в Германии, и не через Москву, а через Варшаву.

Путь домой мне всегда преграждали приказы, и поэтому моим родителям, пока я была в Нюрнберге, приходилось довольствоваться кинохроникой и фильмом Романа Кармена «Суд народов».

Мама смотрела по несколько сеансов в день в маленьком душном зале кинотеатра «Аврора», что был у Покровских ворот рядом с нашим домом. Каждый раз я появлялась на экране на одну секунду. Когда мама увидела меня в первый раз, она невольно громко произнесла мое имя и зрители, сидевшие рядом, зашикали. На всех последующих сеансах мама молча смотрела на меня.

Здесь я должна вам кое в чем признаться. Прошу вас, не судите меня слишком строго. Когда мое ожидание встречи с близкими достигло наивысшего накала, я купила Биньхен — щенка жесткошерстного фокстерьера. Этот маленький шерстяной комочек ничего не знал и не ведал о совершённых и совершаемых человечеством преступлениях, не знал и не ведал, что и его хозяйка была тем самым «человеком с ружьем», которого, как нам почему-то внушали, не надо бояться. Собачонка смотрела на меня ласково и доверчиво, и никто на свете не мог разубедить ее в том, что я самое доброе существо на земле.

30 сентября все члены Трибунала подписали приговор и, сменяя один другого, начали читать этот исторический документ в зале суда.

1 октября 1946 года на своем последнем, 407-м заседании Трибунал объявлял приговор каждому приговоренному в отдельности. Этот раздел приговора огласил сам председательствующий. В 15 часов 40 минут этого же дня закончился Нюрнбергский процесс, закончилась и наша работа, работа синхронистов. Мы навсегда покидали арену последнего сражения второй мировой войны, волею судеб став участниками беспрецедентной битвы фактов, доказательств и умов, свидетелями человеческих страданий и безграничной человеческой жестокости и подлости.

Захожу в комнату переводчиков рядом с залом суда, чтобы попрощаться с нашими зарубежными коллегами. И здесь они мне неожиданно объявляют, что я должна тянуть жребий, а жребий решит: кто из переводчиков будет работать во время казни. Я всячески сопротивляюсь, но меня заставляют тянуть из ящика аккуратно свернутую бумажку с роковым решением. Мое «счастье» мне не изменило: идти на казнь выпадает именно мне. Мои решительные протесты не имеют успеха… до тех пор, пока в дверях не появляется очередная жертва и весь розыгрыш не повторяется сначала. Так шутили в Нюрнберге переводчики-синхронисты.