CXXIX САНФЕДИСТЫ ПЕРЕД АЛЬТАМУРОЙ

Странная, нелегкая для историков и философов задача понять, почему Провидение заботится порою об успехе предприятий, явно враждебных воле Божьей.

Ведь Господь, одарив человека умом и предоставив ему свободу воли, несомненно поручил ему великую и святую миссию непрерывного совершенствования и просвещения, дабы он стремился к единственной цели, достижение которой позволяет народам считать себя великими, — к свободе и знанию.

Но эту свободу и эти знания народы должны покупать ценою возврата эпох рабства и периодов мракобесия, когда самые мужественные души, самые могучие умы, самые твердые сердца утрачивают надежду. Брут умирает, говоря: «Добродетель, ты всего лишь слово!» Папа Григорий VII велит высечь на своей гробнице: «Я любил справедливость и ненавидел неправедность. Вот почему я умираю в изгнании». Костюшко, падая, шепчет: «Finis Poloniae!»[141]

Итак, если только не предположить, что Провидение, возведя вновь Бурбонов на неаполитанский трон, имело в виду столь убедительно доказать их злонамеренность, деспотизм и бездарность, чтобы о третьей реставрации не могло быть и речи, то придется вопросить недоуменно, зачем оно равно охраняло кардинала Руффо в 1799 году и Гарибальди в 1860-м; каким образом могли совершаться одни и те же чудеса ради сохранения жизни двух человек, хотя существование одного логически исключало существование другого, потому что они действовали в диаметрально противоположных направлениях и деятельность одного была настолько же полезна обществу, насколько деятельность другого — вредна.

Как бы то ни было, вмешательство той высшей силы, которую мы зовем Провидением, в описываемые здесь события было совершенно очевидно. На протяжении трех месяцев кардинал Руффо был избранником Божьим, три месяца десница Господня поддерживала его.

Тайна!

Мы видели, как 6 апреля кардинал избежал опасности оказаться раздавленным под тяжестью собственной лошади, у которой случился апоплексический удар.

Десять дней спустя, то есть 16 апреля, его миновала, не менее чудесным образом, другая опасность.

После гибели первой лошади, на которой он начинал поход, кардинал сел на арабского скакуна, белого, без единой отметины.

Шестнадцатого утром, в ту минуту, когда его преосвященство собирался вдеть ногу в стремя, он заметил, что его конь слегка прихрамывает. Конюх осмотрел копыто лошади и вытащил из него маленький камешек.

Чтобы на этот день дать отдых арабскому коню, кардинал приказал вести его в поводу, а себе подать лошадь рыжей масти.

Тронулись в путь.

Часов около одиннадцати утра, когда армия проходила через лес Риторто Гранде возле Тарсиа, целый град пуль полетел в священника, ехавшего в первых рядах на белом коне. Конь был убит наповал, всадник остался жив.

Едва пронесся слух, что стреляли в кардинала, — а священника действительно приняли за него, — как армия санфедистов воспылала яростью, и тотчас же десятка два верховых бросились в лес преследовать убийц. Захватили двенадцать человек, из которых четверо были тяжело ранены.

Двоих расстреляли, остальных приговорили к пожизненному заточению в подземельях Мареттимо.

Через два дня, пройдя равнину, где когда-то возвышался древний Сибарис, а ныне простираются зараженные миазмами болота, армия санфедистов остановилась во владениях герцога де Кассано, там, где паслись стада его буйволов.

Прибыв туда, кардинал произвел смотр своему войску. Оно состояло из десяти батальонов, по пятьсот человек в каждом, все из армии Фердинанда. Они были вооружены только саблями и пехотными ружьями, из которых приблизительно треть была без штыков.

Кавалерия насчитывала тысячу двести верховых. Пятьсот человек из той же части из-за отсутствия лошадей шли пешком.

Кроме того, кардинал составил еще два полевых эскадрона из bargelli, то есть полицейских стражников, и кампиери. Эти эскадроны были экипированы, вооружены и одеты наилучшим образом.

Артиллерия была представлена одиннадцатью пушками разного калибра и двумя гаубицами. Войско нерегулярное, то есть являвшее собой просто людскую массу, насчитывало до десяти тысяч человек и подразделялись на сто рот, по сотне каждая. Они были вооружены по-калабрийски — ружьями, штыками, пистолетами, кинжалами, и каждый носил на себе огромный патронташ, полный патронов и пуль, называемый patroncina. Эти патронташи, больше двух ладоней в высоту, закрывали весь живот и представляли собой нечто вроде панциря.

Наконец, оставался последний корпус, носивший почетное название регулярного войска, потому что он действительно состоял из остатков старой армии. Но этот корпус не мог экипироваться из-за отсутствия денег и служил только для того, чтобы увеличить численность армии Руффо.

Словом, кардинал продвигался вперед во главе двадцати пяти тысяч человек, из которых двадцать тысяч составляли отлично организованное войско.

Но так как нельзя было требовать от подобных людей правильного построения, армия казалась в три раза многочисленнее, чем была, и, растянувшись на огромное пространство, она походила на авангард Ксеркса.



По обе стороны этой армии, образуя как бы барьеры, ее ограждающие, катились две сотни повозок, груженные бочками с лучшими калабрийскими винами, которые помещики и фермеры спешили принести в дар кардиналу. Вокруг повозок находились люди, в чьи обязанности входило разливать вино и раздавать его солдатам. Каждые два часа барабанная дробь возвещала остановку солдаты отдыхали четверть часа и выпивали каждый по стакану вина. В девять часов, в полдень и в пять армия располагалась на привал.

На биваке останавливались обычно подле какого-нибудь из прекрасных источников, столь часто встречающихся в Калабрии, один из них, Бандузия, был воспет Горацием.

Армия санфедистов, двигавшаяся, как мы видим, со всеми жизненными удобствами, располагала, кроме того, своими увеселениями.

У нее была, например, музыка, если не хорошая и серьезная, то, по крайней мере, шумная и разнообразная волынки, флейты, скрипки, арфы, там собрались дикие бродячие музыканты — обычно они называют себя Zampognari[142] и приходят в Неаполь для участия в девятидневных празднествах Immacolata[143] и Natale[144]. Эти музыканты могли бы составить отдельную армию и насчитывались сотнями, так что наступление казалось не только победным шествием, но и праздником плясали, устраивали пожары и грабежи, распевали песни. Да, армия его преосвященства кардинала Руффо была поистине счастливая!

Так они без всяких препятствий, если не считать сопротивления Кротоне, достигли Матеры, главного города Базиликаты, это было днем 8 мая.

Едва армия санфедистов составила свои ружья в пирамиды на главной площади Матеры, как раздался звук трубы и на одной из улиц, выходящих на площадь, появился небольшой отряд в сотню кавалеристов под предводительством командира в мундире полковника, сопровождаемый кулевриной тридцать третьего калибра, полевой пушкой, мортирой и двумя зарядными ящиками, полными зарядных картузов.

Эта артиллерия имела ту особенность, что ее обслуживали братья-капуцины и тот, под чьим началом она была, ехал впереди на осле, казалось гордившемся своим грузом, так же как лафонтеновский знаменитый «Осел, везущий мощи».

Командиром отряда был Де Чезари; повинуясь приказу кардинала, он прибыл, чтобы соединиться с его армией. Эта сотня кавалеристов — все, что осталось от его войска после поражения при Казамассиме. Двенадцать же артиллеристов в рясах и их начальник, взгромоздившийся на осла, который столь гордился своим седоком, были фра Пачифико и его осел Джакобино; они вернулись в Пиццо не только здравыми и невредимыми, но еще разжиревшими и потучневшими за время пути.

Что касается двенадцати артиллеристов в рясах, то это были монахи; мы уже видели их храбро и искусно управлявшими своими пушками при осаде Мартины и Аккуавивы.

Что до мнимого герцога Саксонского — иными словами, Боккечиампе, — то он имел несчастье попасть в плен к французам при высадке войск, которую производил в Барлетте.

Кардинал сделал несколько шагов навстречу приближавшемуся войску; поняв, что это должен быть Де Чезари, он остановился и стал ждать. А тот, догадавшись, что перед ним кардинал, пустил лошадь в галоп и, не доехав двух шагов до его преосвященства, спрыгнул на землю и, отдав ему честь, попросил руку для поцелуя.

Кардиналу не для чего было больше сохранять за молодым авантюристом его мнимое имя, и он приветствовал его как Де Чезари и дал ему обещанный чин бригадного генерала, поручив организовать пятую и шестую дивизию.

Де Чезари, как ему приказал кардинал, прибыл, чтобы принять участие в осаде Альтамуры.

Город Альтамура возвышается как раз за Матерой, если идти к северу. Название его, как нетрудно понять, происходит от его высоких стен. Население Альтамуры в обычное время достигало двадцати четырех тысяч человек, сейчас же оно увеличилось благодаря множеству патриотов, бежавших из Базиликаты и Апулии и нашедших себе убежище в здешней крепости, считавшейся самым мощным укреплением Неаполитанской республики.

И действительно, полагая Альтамуру своим надежнейшим оплотом, правительство отправило туда два кавалерийских эскадрона под командованием генерала Мастранджело из Монтальбано, послав ему в помощники как комиссара Республики священника по имени Никола Паломба из Авильяно, одного из первых, кто вместе со своим братом принял сторону французов. Трудно охватить в рассказе все живописные подробности, что во множестве предоставляет повествователю история, и мы не сможем подробно показать, как Никола Паломба, подоткнув сутану, стреляет из ружья в лаццарони на Пиньясекка и с карабином в руке вступает на улицу Толедо во главе французских солдат. Но, показав в сражении пример мужества и патриотизма, он дал в суде образец разлада, обвиняя в лихоимстве одного из своих коллег — Массимо Ротондо. В этом выступлении увидели опасный пример, и, чтобы удовлетворить беспокойное честолюбие Никола Паломба, его послали в Альтамуру комиссаром Республики. Там он мог дать волю своим инквизиторским наклонностям (кажется, они являются уделом духовных лиц) и, вместо того чтобы проповедовать среди горожан согласие и братство, велел арестовать сорок роялистов, заключил их в монастырь святого Франциска и подверг суду в то самое время, когда кардинал, объединившись с Де Чезари, готовился начать осаду города.

Коль скоро Паломба, единый в трех лицах, сочетал в себе священника, республиканского комиссара и военачальника, под его командованием находилось семьсот человек из Авильяно; с помощью своего товарища он усилил оборону Альтамуры некоторым количеством артиллерийских орудий, и особенно мушкетонов, расположив защитников на стенах города и на церковной колокольне.

Шестого мая жители Альтамуры произвели разведку окрестностей; при этом они захватили двух военных инженеров — Винчи и Оливьери, изучавших подходы к городу.

Это была большая потеря для армии санфедистов.

Итак, утром 7 мая кардинал отправил в Альтамуру офицера по имени Рафаэлле Веккьони в ранге полномочного представителя, чтобы предложить Мастранджело и Паломбе выгодные условия сдачи города. Кардинал требовал, кроме того, отпустить двух инженеров, взятых накануне в плен.

Мастранджело и Паломба не дали никакого ответа или, вернее, дали ответ самый красноречивый: они задержали парламентёра.

Вечером 8 мая кардинал приказал Де Чезари выступить с остатком своей регулярной армии, присоединив часть войск нерегулярных, и обложить Альтамуру, настойчиво порекомендовав не предпринимать никаких действий до его приезда.

Все оставшиеся нерегулярные части и множество добровольцев, сбежавшихся с окрестных мест, видя, что Де Чезари двинулся во главе своей дивизии, испугались, как бы Альтамуру не разграбили без них. Возможно, они сохранили слишком яркое воспоминание о разграблении Кротоне, чтобы допустить такую несправедливость. Во всяком случае, они самовольно снялись с лагеря и последовали за войском Де Чезари, так что Руффо остался с одной только охраной в две сотни человек и пикетом кавалерии.

Он жил в Матере во дворце герцога Сан Кандида.

Но на полпути в Альтамуру Де Чезари получил от кардинала приказ немедленно перебросить всю свою кавалерию на территорию Латерцы, чтобы схватить нескольких патриотов, посеявших там такую смуту среди населения, что роялисты были вынуждены покинуть город и искать убежища в окрестных селах и деревнях.

Де Чезари тотчас повиновался и передал командование людьми своему лейтенанту Винченцо Дуранте, который продолжал следовать прежним путем; потом, в условленный срок и в намеченном месте, то есть через два часа в таверне Канито, он устроил войскам привал.

Там к нему привели одного деревенского жителя; его приняли сначала за республиканского шпиона, но он оказался в итоге всего лишь беднягой, покинувшим свою ферму и в то же утро захваченным в плен республиканцами. Он рассказал лейтенанту Дуранте, что видел две сотни патриотов: одни верхом, а другие пешком, они держали путь на Матеру и остановились у небольшого холма вблизи большой дороги.

Лейтенант Дуранте подумал не без основания, что это ловушка, имеющая целью захватить врасплох его людей на марше и овладеть артиллерией, особенно мортирой, наводившей ужас на города, которым угрожала осада.

В отсутствие своего командира Дуранте колебался принять решение, но тут к нему подскакал верховой, посланный капитаном, командующим авангардом, и сообщил, что его отряд сражается с патриотами и просит помощи.

Тогда лейтенант Дуранте приказал своим людям ускорить шаг и вскоре столкнулся с республиканцами: избегая дорог, где их могла атаковать кавалерия калабрийцев, они шли самыми крутыми горными тропинками, чтобы в нужный момент обрушиться на арьергард санфедистов.

Последние в ту же минуту заняли позицию на вершине холма, и фра Пачифико установил там свою батарею.

В это время капитан, командовавший кавалерией калабрийцев, бросил против патриотов цепь из сотни горцев, которые должны были атаковать альтамурцев с фронта, в то время как он со своей кавалерией отрезал бы им отступление в город.

Небольшое войско могло рассчитывать на успех, пока его план был неизвестен противнику, когда же все обнаружилось, оно стало отступать и вернулось в город.

Теперь армия санфедистов могла беспрепятственно продолжать свой путь.

К девяти часам вечера вернулся Де Чезари с кавалерией.

В это же время кардинал снова соединился со своей армией.

Между его преосвященством и главными военачальниками состоялся совет; в результате было решено немедленно атаковать Альтамуру.

На совете был установлен порядок завтрашнего движения войск; Де Чезари должен был выступить до рассвета.

Переход был совершен, и в девять утра Де Чезари уже находился на расстоянии пушечного выстрела от Альтамуры.

Часом позднее с остальной армией прибыл кардинал.

Загрузка...