Было утро 27 июня, когда Сальвато и Луиза покинули Кастель Нуово и перешли в форт Сант’Эльмо. В тот же день замки должны были сдаться англичанам, а патриоты погрузиться на суда.
С крепостной стены наши герои могли видеть, как англичане занимали форты и как патриоты спускались на тартаны.
Хотя все, казалось, происходило в соответствии с условиями капитуляции, в душе Сальвато таились сомнения, что эти условия будут выполнены до конца.
Правда, весь день и весь вечер 27 июня дул восточный ветер, мешавший судам поднять паруса.
Но в ночь на 28-е ветер переменился на северо-северо-восточный и, следовательно, сделался попутным, однако тартаны все еще не двигались с места.
Сальвато стоял рядом с Луизой, опиравшейся на его руку, и с тревогой глядел вниз с высоты стены, когда к ним подошел полковник Межан и объявил, что, вопреки его ожиданиям, подполковник вернулся в форт на сутки раньше и ничто более не мешает ему, Межану, принять участие в походе Сальвато, назначенном на следующую ночь.
Так и договорились.
Весь день Сальвато терялся в догадках. Попутный ветер дул не утихая, а между тем не было заметно никаких признаков подготовки к отплытию. Молодой человек все более убеждался, что надвигается какая-то катастрофа.
С высоты он мог видеть весь залив и различал в подзорную трубу все, что происходило на тартанах и даже на военных кораблях.
Около пяти часов вечера от борта «Громоносного» отделилась шлюпка с офицером и несколькими матросами и направилась к одной из тартан.
Как только шлюпка пришвартовалась, на палубе судна началось усиленное движение: каких-то двенадцать человек пересадили с тартаны в шлюпку, и она повернула назад к «Громоносному», а двенадцать патриотов поднялись на борт и исчезли в чреве корабля.
Это обстоятельство, которому Сальвато напрасно искал объяснения, заставило его крепко задуматься.
Наступила ночь. Луизу очень беспокоила предстоящая прогулка Сальвато с Межаном. Молодой человек рассказывал ей о заключенной с полковником сделке, посредством которой он купил их общее с Луизой спасение.
Луиза сжала его руку.
— В случае необходимости не забудь, что у меня есть целое состояние в банке бедняг Беккеров.
— Но ведь это состояние принадлежит тебе не полностью, — возразил Сальвато с улыбкой. — Разве мы не условились, что прибегнем к нему лишь в крайнем случае?
Луиза утвердительно наклонила голову.
За час до условленного срока выхода из форта, около одиннадцати ночи, возник вопрос, следует ли Сальвато и Межану двинуться к гробнице Вергилия, расположенной в четверти льё от форта Сант’Эльмо, с небольшим эскортом, под видом патрульного отряда, или лучше переодеться простолюдинами и идти одним.
Решено было переодеться.
Достали крестьянское платье. Условились, что в случае какой-нибудь неожиданной встречи первым заговорит Сальвато: он так свободно владел неаполитанским наречием, что его невозможно было опознать.
Один из спутников взял в руки мотыгу, другой — заступ, и ровно в полночь они вышли за стены форта. Казалось, два батрака возвращаются после работы домой.
Ночь была довольно светлая, но небо затянуло облаками. Время от времени, с трудом пробиваясь сквозь их толщу, показывалась луна.
Путники вышли через небольшую потерну в сторону селения Антиньяно, но почти сейчас же свернули налево, на тропинку, ведущую к Пьетра Кателла; потом они смело вошли в Вомеро, проследовали узкой улочкой через всю деревню, оставили слева Кассоне дель Чьело и по узкой тропинке, бегущей по склону Позиллипо, добрались до колумбария, который принято под названием гробницы Вергилия показывать путешественникам.
— Я думаю, любезный полковник, излишне говорить вам, зачем мы сюда пришли, — обратился Сальвато к своему спутнику.
— Полагаю, что за каким-нибудь зарытым кладом.
— Вы угадали. Только не стоит называть это кладом. Но будьте покойны, — прибавил он, улыбаясь, — этого достанет, чтобы расплатиться с вами.
Сальвато шагнул к лавру и начал рыть землю лопатой.
Межан следил за ним жадным взглядом.
Минут через пять лопата ударилась о что-то твердое.
— Есть! — вскричал Межан, который следил за этой операцией с вниманием, похожим на беспокойство.
— Разве вы не слыхали, полковник, рассказов о том, что боги-маны всегда охраняют клады? — улыбнулся Сальвато.
— Слыхал, — пожал плечами Межан, — только я верю не всему, что рассказывают… Но тише! Мне почудился какой-то шум.
Оба прислушались. Через несколько секунд Сальвато сказал:
— Это катит телега к гроту Поццуоли.
Он опустился на колени и начал руками разбрасывать землю.
— Странно, — проговорил молодой человек. — Мне кажется, что это свеженакиданная земля.
— Ну-ну! Что за глупые шутки, — проворчал полковник.
— Я не шучу, — возразил Сальвато, вытаскивая из земли ларец. — Шкатулка пуста.
И он почувствовал невольное содрогание. Он слишком хорошо знал Межана и понимал, что тот не даст ему пощады, да вдобавок и не желал просить ее.
— Удивительно, — проговорил Межан, — что деньги взяли, а шкатулку оставили. Встряхните-ка ее, может быть, там что-нибудь звякнет.
— Бесполезно! Я по весу чувствую, что она пуста. А впрочем, зайдем в колумбарий и откроем ее.
— У вас есть ключ?
— Тут секретный замок.
Вошли в колумбарий, Межан вынул из кармана потайной фонарик и, ударив по огниву, зажег его.
Сальвато нажал пружинку, и шкатулка открылась.
Она была пуста, вместо золота в ней лежала записка.
Сальвато и Межан в один голос вскрикнули:
— Записка!
— Понимаю, — произнес Сальвато.
— Что? Нашлось золото? — живо спросил полковник.
— Нет, но оно не потеряно, — отвечал молодой человек.
И, развернув записку, при свете потайного фонаря он прочел:
«Следуя твоим распоряжениям, я пришел ночью с 27-го на 28-е за золотом, которое было в этой шкатулке, и кладу ее на прежнее место с этой запиской.
— В ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое! — воскликнул Межан.
— Да. Если бы пришли прошлой ночью, мы поспели бы вовремя.
— Не хотите ли вы сказать, что это моя вина? — с живостью перебил полковник.
— Нет. В конце концов беда не так велика, как вы думаете, а может быть, и вовсе нет никакой беды.
— Вы знаете брата Джузеппе?
— Да.
— Вы в нем уверены?
— Немного больше чем в самом себе.
— И вы знаете, где его найти?
— Мне даже искать не придется.
— Как же мы поступим?
— Оставим наши условия в силе.
— А двадцать тысяч франков?
— Мы просто возьмем их в другом месте, вот и все.
— Когда?
— Завтра.
— Вы уверены?
— Я надеюсь.
— А если вы ошибаетесь?
— Тогда я скажу вам, как говорят приверженцы Пророка: «Аллах велик!»
Межан отер рукою пот со лба.
Сальвато лишь на миг покинула невозмутимость, но он заметил тревогу полковника. Он сказал:
— А теперь нужно положить шкатулку на место и вернуться в замок.
— С пустыми руками? — жалобно простонал полковник.
— Я не возвращаюсь с пустыми руками, поскольку у меня есть эта записка.
— Какая сумма была в ларце? — спросил Межан.
— Сто двадцать пять тысяч франков, — отвечал Сальвато, положив шкатулку на прежнее место и утаптывая ногами землю.
— Значит, по-вашему, эта записка стоит сто двадцать пять тысяч франков?
— Она стоит столько, сколько стоит для сына уверенность в отцовской любви… Но вернемся в замок, любезный полковник, а завтра в десять приходите ко мне.
— Зачем?
— Чтобы получить от Луизы вексель на двадцать тысяч франков, который вы предъявите в крупнейший банкирский дом Неаполя.
— Вы полагаете, что в Неаполе в данный момент имеется банкирский дом, способный оплатить вексель на предъявителя в двадцать тысяч франков?
— Я в этом уверен.
— Ну, а я сомневаюсь. Банкиры не такие дураки, чтобы платить во время революции.
— Вы увидите, что эти банкиры будут достаточно глупы, чтобы заплатить даже невзирая на революцию, и по двум причинам: во-первых, они честные люди…
— А во-вторых?
— Во-вторых, они мертвы.
— А, значит, это вексель на банк Беккеров?
— Вот именно.
— Тогда другое дело.
— Им вы доверяете?
— Да.
— Это весьма кстати!
Межан погасил свой фонарь. Нашелся банкир, во время революции оплачивающий вексель на предъявителя на двадцать тысяч франков — это было больше того, что Диоген требовал от Афин.
Сальвато утоптал землю, прикрывавшую ларец. В случае если бы отец его вернулся, исчезновение записки дало бы ему понять, что сын побывал здесь.
Путники возвратились тою же дорогой и при первых лучах рассвета вошли в замок Сант’Эльмо. Как известно, в июне самые короткие ночи.
Луиза так и не ложилась: она ждала Сальвато, тревога не позволяла ей даже помыслить о сне.
Молодой человек рассказал ей, что произошло.
Луиза взяла бумагу и написала распоряжение банкирскому дому Беккеров выплатить с ее счета предъявителю векселя сумму в двадцать тысяч франков.
Протянув бумагу Сальвато, она сказала:
— Вот, мой друг, отнесите это полковнику; с этим векселем под подушкой бедняга будет крепче спать. Я знаю, — добавила она, смеясь, — что, если он не получит денег, ему останутся наши головы, но сомневаюсь, чтобы, отрубив их обе, он бы выручил за них двадцать тысяч франков!
Надежды Луизы не оправдались, так же как и надежды Сальвато. Судья Спецьяле накануне прибыл с Прочиды, где по его приказу было повешено тридцать семь человек, и наложил именем короля секвестр на банкирский дом Беккеров.
Со вчерашнего дня платежи были прекращены.