Сатира и юмор: Стихи, рассказы, басни, фельетоны, эпиграммы болгарских писателей - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Петко Славейков (Генчо Узунов) #29

Генчо Узунов

МНЕ СНИЛСЯ БЛАЙБЕРГ

Уверяю вас, что в тот день я ничего не пил, а вечером — и вовсе. Наоборот, я рано вернулся домой, замочил белье, приготовил куриный суп из пакета, поужинал, потом постирал, подшил простыню к одеялу и лег спать. Даже телевизор я в тот памятный вечер не стал смотреть, только немного почитал. Пролистал газеты, получил массу информации о международных событиях, о выполнении планов и обязательств, о торжествах и открытии пусковых объектов — пока, наконец, не заснул над статьей о рентабельности. Вы не подумайте, я кое-что смыслю в хозяйственных проблемах и даже, если хотите знать, работаю именно на этом фронте, но статья была уж совсем неудобоваримая. Вот я и уснул. А когда уснул, мне приснилось, что я директор — давняя моя мечта.

Сижу я за роскошным письменным столом, на полу ковры, над головой лепнина, вокруг цветы, телефоны, корреспонденция, а через окно кабинета видно большо-о-ое предприятие. Трубы дымят. Мое предприятие. Я курю сигарету за сигаретой, а голова трещит от проблем! Трубы дымят и придают родному небу индустриальный вид, а работа не движется, и начальство на меня давит. В чем же загвоздка?

В чем загвоздка, спрашиваю я себя, почему суть дела ускользает от меня и в чем тайна успеха?

И в это время в дверь постучали.

— Да.

Входит молодой, стройный, красивый мужчина. Знакомое лицо! Где я его видел? Не в городе, и не в окружном центре, и не в министерстве. Кто этот бесцеремонный субъект? Почему он явился именно сейчас, когда я бьюсь над загадкой выполнения плана?

— У вас порок.

— Какой порок?

— Сердца. Я вам его поменяю.

— Как это поменяете?! У меня прекрасное сердце, любвеобильное, преданное, пылкое, и всеми своими фибрами, даже теми, что на самом его дне, оно пульсирует в такт проблемам, задачам и мероприятиям.

— Да, но у него порок.

И не успел я оглянуться, как три его телохранителя набросились на меня, сорвали одежду и простыней привязали меня к столу. А он надел белый халат, и тут я его узнал. Профессор Барнард.

Но они забыли заткнуть мне рот, и я закричал. Я по опыту знаю, что как начнешь кричать, тут все и уладится.

Но на этот раз не уладилось.

Мне сделали укол, и я заснул еще раз. Но не совсем. Глаза мои затуманились, слух и обоняние притупились, но усилием воли я все-таки отчасти сохранил сознание. В такой степени, какая необходима директору, чтобы все видеть и чувствовать, пусть даже не реагируя.

Тогда он сказал:

— Начинаем.

Я еле выговорил:

— Нет.

Но он меня не услышал, а хлопнул в ладоши, и в комнату вошли Софи Лорен и Джина Лоллобриджида в обличье медицинских сестер.

— Скальпель! — крикнул Барнард.

— Его точат, — сказала Софи Лорен.

— А почему до сих пор не наточили?

— Потому что была повреждена точильная установка.

— А почему ее не отремонтировали?

— Потому что сломался один четырехмиллиметровый болт, а в Софии таких болтов не оказалось, пришлось посылать за ним аж в Горну Оряховицу, а когда болт нашли, он оказался ржавым, потому что лежал под открытым небом, полдня его держали в уксусе, а вторую половину дня терли наждаком, — откликнулась Джина Лоллобриджида.

Пока профессор, дав волю возмущению, говорил, что это ни на что не похоже, они принесли скальпель. Погрузив его в кипяченую воду, профессор продезинфицировал руки сливовой водкой. Потом сказал:

— Вату!

— Ее вот-вот должны привезти, — успокоила его Софи Лорен. — За ней поехал грузовик в Хасково, потому что у нас вата кончилась.

— Боже мой! — воскликнул доктор. Религиозный тип! — Тогда приготовьте хотя бы пинцеты, марлю, риваноль и лейкопластырь! Привезите кислородную машину, дайте иглу и нитку!

Джина Лоллобриджида поклонилась:

— Пинцет готов, профессор, но у него только один конец. Другой отломился в прошлом году, когда рвали зуб у одного журналиста. Мы сразу же подали заявку на новый пинцет, но пока не получили. Марли и риваноля у нас хоть завались, по полторы тонны, а лейкопластырь мы заказали, но нам в целях экономии прислали изоляционную ленту. Кислородная машина ремонтируется на базе обслуживания, но база загружена работой, однако нам одолжили кислородную бомбу на пивной фабрике. Шланг мы взяли в ресторане «Видинская встреча» и продезинфицировали его, но он все равно пахнет «гамзой». Игла есть, вот она. Вот нитки, но черные. Белых в продаже нет.

Я увидел, как профессор начал рвать на себе волосы, и даже услышал, как он закричал:

— Как же я буду работать?! Провал, провал, провал!.. Господи, какой провал!.. — Он сорвал с себя халат и выскочил за дверь.

Ученый вроде бы человек, а тоже ничего не может сделать! Да это и к лучшему. Не знаю, как бы я жил с другим сердцем. Я привык к своему, к своему, к своему…

Тут я услышал голос жены:

— Что это ты раскричался?

— Не твое дело!

Перевод Л. Дымовой.

ЕЩЕ ОДНО АЛИБИ ПРОВАЛИЛОСЬ

Цоню Ючбунарскому{107} предъявили обвинение. И не какое-то там обычное обвинение. Обычные обвинения сыпались на его голову каждый день и из управления, и из партийной организации, и из школы, где учился его сын, и от жены… На них он реагировал по-ючбунарски и говорил: «А, чепуха на постном масле!» Но на этот раз ему предъявили судебное обвинение в том, что он, руководитель предприятия, 27 октября прошлого года принял дорогую импортную машину, не выяснив ее предназначения, не проверив ее и даже не имея в ней особой нужды. Машина, как говорилось в обвинении, до сих пор стоит во дворе предприятия, обшивка ее сгнила, а в многочисленных ее отсеках куры из соседних дворов несут яйца. Вылетело на ветер несколько десятков тысяч валютных левов, а рабочие, которые ждали современную, новейшую технику, негодуют.

С тех пор как машина была доставлена, прошло немало времени, и Ючбунарского как громом поразило, что это сооружение, черт его побери, все еще стоит во дворе!

Какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что дело на этот раз нешуточное, и он погрузился в раздумья. Всю ночь шагал он взад-вперед по комнате, всматривался в свой загадочный облик, отраженный зеркалом, чесал за ухом, ерошил вставшие дыбом волосы и даже напряг извилины. Он припомнил все от начала до конца. Да, именно так все и было. 27 октября. Накануне его дня рождения. Машина была доставлена на огромном грузовике, и встречали ее как невесту. Вышло все руководство, шофера угостили оранжадом и шоколадными конфетами, а когда машину сгрузили, по кругу пошла бутылка коньяка. Даже традиционное хоро чуть было не станцевали тогда вокруг нее. Появился, конечно, непременный в таких случаях журналист, который придал событию общественное звучание. Его тоже угостили коньяком. (Чтобы этот подлец спустя всего несколько месяцев написал, что новая техника, видите ли, ржавеет на задворках!) Под вечер приехали специалисты. Распаковывали, смотрели, обмеряли, совали всюду свои носы… И наконец высказались. Именно тогда и прихватило у него двенадцатиперстную кишку, которая многие годы не давала о себе знать. Оказалось, что машина-то она машина, только какая-то разновидность той, которую ждали, а кроме всего прочего, она не соответствует энергетическим мощностям предприятия. А раз так, то ее снова запаковали и, испытывая некоторую неловкость, оставили во дворе. И дело застопорилось — ни туда ни сюда, поскольку иностранный шофер к тому времени уже успел, наверное, уехать из страны. А Ючбунарскому не оставалось ничего другого, как заклеймить капитализм и до позднего вечера говорить, говорить, говорить…

Но… время шло, наступил конец года — отчеты, новые планы, заботы личные и общественные — и мерзкая эта машина была почти совсем забыта.

Пока этот бумагомаратель не поставил вопрос ребром.

Все это Ючбунарский припомнил, но ничего, что давало бы надежду на спасение, придумать не мог.

На следующий день с утра пораньше он отправился к своему шурину. Шурин уже знал, как директорствует его зять, и Ючбунарский навалился на него прямо с порога:

— Ну-ка, посмотрим, на что ты способен! Спасай, ты ведь адвокат.

Шурин, который в этот момент брился, обернулся и сказал:

— Только алиби!

Ючбунарский вздрогнул. Этот странный намыленный субъект изрекал сегодня загадочные вещи, натачивая при этом опасную бритву…

— Понимаешь, что я имею в виду? В тот момент, когда привезли машину, тебя не было, ты был в отпуске или где-нибудь еще, это не имеет значения. Но ты должен по часам расписать, где ты был и что делал. Это называется алиби. Если ты докажешь свое алиби, ты спасен.

Ючбунарский ушел от шурина окрыленный и весь день сочинял себе алиби. За ночь он выучил его наизусть, а через неделю, когда его вызвали давать показания, с легкостью написал все точь-в-точь как надо.

И наступил день суда.

Заместитель директора, разумеется, сказал:

— Я не помню, был ли тогда товарищ директор.

Главный бухгалтер сказал:

— Был ли тогда товарищ директор, я не помню.

Секретарша сказала:

— Он так занят, а я настолько перегружена работой, что не помню.

А уборщица сказала:

— Чтой-то не упомню, чтоб в тот вечер в ихней пепельнице были окурки. — И обрушила проклятья на головы судейского сословия.

Тогда слово взял прокурор и сделал свое черное дело. Он сказал:

— Обвиняемый утверждает, что 27 октября он получил устное разрешение не приходить на работу и целый день провел, как означено в его показаниях, следующим образом:

С восьми до восьми тридцати он покупал тесьму для штор в магазине по улице Ихтиманской, № 24.

С восьми тридцати до десяти был на складе строй-треста, где приобрел полмешка цемента для ремонта мозаики в ванной, а потом ловил такси и искал мастера.

С десяти до одиннадцати покупал джезве для турецкого кофе, шоколадные конфеты, вино и маслины в магазине на улице Три уши, № 186.

С одиннадцати до двенадцати был в химчистке на улице Алтын-топ, где сдал в чистку мужской костюм, пальто и два шерстяных шарфа.

Затем перекусил в закусочной на ул. Долни Дыбник, № 5, и сразу после этого, то есть к двум часам, вернулся домой, где всю вторую половину дня возился с мастерами, убирал квартиру и готовился к приему гостей.

Одним словом, в то утро, когда машину привезли и принимали, обвиняемый Ючбунарский был с точностью до минуты в указанных выше местах и имеет алиби.

Тут директор, заместитель директора, главный бухгалтер и секретарша утвердительно закивали головами, а уборщица воскликнула:

— А то как же!

Но прокурор продолжил самым зловещим образом:

— Однако, — сказал он, — каково же было наше удивление, когда после проверки оказалось, что ни в тот день, ни в любой другой день октября в магазине по улице Ихтиманской, равно как и в других таких же магазинах столицы, не то что не было, но даже и не предвиделось поступления какой бы то ни было тесьмы для штор.

Во-вторых. В указанный день, да и не только в тот день, а и во все другие дни этого года, не только на складе стройтреста, но также и ни на одном другом складе невозможно было купить и полмиллиграмма цемента по той простой причине, что его там не было.

В-третьих. Магазин по улице Три уши, № 186, был закрыт на учет. Но даже если бы там не было учета, никакой чудотворец не смог бы купить там маслин и уж тем более джезве, поскольку их не бывает в продаже месяцами.

Что касается химчистки, пользуюсь случаем сообщить, что она принимает одежду только по вторникам и пятницам. К тому же весь октябрь указанная химчистка была закрыта на ремонт.

Тут директор, заместитель директора, главный бухгалтер и секретарша вытаращили глаза и побелели, словно их обсыпали суперфосфатом, а уборщица запела отходную.

Перевод Л. Бесковой.