Сатира и юмор: Стихи, рассказы, басни, фельетоны, эпиграммы болгарских писателей

PICNIC

Давно уже полковые дамы бредили пикником, и вот, наконец, долгожданный день настал. По узкому шоссе, беспорядочно засыпанному щебнем, медленно катили десять экипажей. В первом сидела супруга командира полка со своей сестрой, в остальных разместились жены, свояченицы, сестры офицеров всего полка. Справа и слева, сзади и спереди, словно почетный эскорт, галопировали молодые офицерики. Вид у них был такой, словно впереди их ждала какая-то опасность и они готовы были грудью защитить едущих в экипажах красавиц, скрывших свои личики под дорожными вуалями и прозрачными, как папиросная бумага, зонтиками. Все были веселы и довольны: предстояла не заурядная прогулка или бал, а picnic. Пикник! Очаровательное слово! С какой торжественностью они произносили его! Некоторые офицерши, внимательно наблюдая за взглядами поручиков, почти с уверенностью могли предсказать, что скоро сплавят с рук своих сестер, которым их мужья пока что вынуждены были заказывать более дорогие платья, чем им самим.

Дело в том, что на гарнизонной ярмарке невест началась сильнейшая конкуренция с тех пор, как офицеры все чаще стали жениться на дочках местных торговцев.

— Смотри, смотри, Марийка, Иванов так и крутится возле нашего экипажа!

— Очень он мне нужен! — стрельнув глазами, ответила Марийка.

— Не просчитайся!.. Еще немного, и Рада совсем вскружит ему голову.

Двадцатишестилетняя Рада действительно просто ела глазами обожателя Марийки.

— Не могу понять, — подчеркнуто громко заметила жена батальонного командира супруге доктора, — какое может быть старшинство между женами, почему она должна ехать в первом экипаже?

— Ах, оставь! Неужели ты до сих пор ее не знаешь? Она говорила мне, будто у нее нет детей, потому… — И, понизив голос, докторша начала что-то шептать. — Адъютант же каждый вечер у них… С докладами, видите ли, ходит. Знаем мы эти доклады!

— Ты слышала, Ольга, что Еленка… это самое… на другой день после свадьбы?.. Он едва не убил ее. Ты подумай! Глазки всегда опущены…

— Чему тут удивляться, Катерина? Вся в матушку. Я давно знала, но молчала. Зачем, думаю, мешать, пусть, думаю, выйдет замуж, как все. Однажды, помню, портниха при мне принесла ей платье, так ей было широко… Не прошло и трех месяцев с того дня, как поручик Зоров стал ходить к ним, а она уже не могла застегнуть пуговиц.

— Так ему и надо. Не понравилась ему, видите ли, наша Невяна; пусть теперь гложет объедки…

Неожиданно офицеры пришпорили коней и как сумасшедшие помчались во весь опор. Глазки всех цветов, загоревшись, стали наблюдать за всадниками. Но вскоре офицеры умерили аллюр и, озираясь по сторонам, стали выбирать тенистое место в лесочке, где компанию давно уже поджидала повозка с закусками, напитками, посудой и домоткаными коврами. Разостлали ковры, расставили рюмки, бокалы, бутылки с водкой и лимонадом, разложили закуски и только тут обнаружили, что привезли все, кроме хлеба. По-видимому, о хлебе думают лишь те, кто только им и питается. Женщины надули губки. Поручик Иванов мигом вскочил на коня. В эту минуту он был похож на Крали Марко.

— Куда, куда, молодец? — спросил его один из батальонных командиров. — Мы тебя ждать не станем. Найдем хлеб в селе. На прогулке деревенский хлеб особенно вкусен.

Иванов взглянул на Марийку и спрыгнул с седла. У него мелькнула мысль, что во время его отсутствия Марийка останется без защитника, а что адъютанта, хоть он и холостяк, уже четырежды переводили из-за семейных недоразумений.

Расположились в лесочке как у себя дома, словно он самим господом был уготован для них. Топтали густую траву, лихо пробовали свои шашки на молодых деревцах и гордо, будто трофеи, подносили дамам отсеченные ветви. Лица у всех сияли от удовольствия, как у людей, попавших, наконец, на обетованную землю, где, кроме шашек, шпор и вестовых, не было ничего и никого: ни чиновников, ни тем более учителей, этих досужих всезнаек, постоянно разглагольствующих о прогрессе, о движении вперед, как будто может существовать на свете нечто лучшее того, что есть сию минуту здесь. Отовсюду сыпались критические замечания и брань по адресу штатской части человечества.

— Ну их к дьяволу, этих скотов, — сказал один капитан. — Они не понимают одного: не будь нас в тысячу восемьсот восемьдесят пятом году{90}, неизвестно, на что они надевали бы свои цилиндры.

— Браво, браво! Ура! — раздалось в лесочке, и бокалы наполнились снова.

Мимо случайно проходил старый крестьянин. Никто не обратил на него внимания, как не обращают внимания на ползущую букашку. Старик же глянул на шумную компанию и буркнул себе под нос: «Опять принесло!» Махнул рукой, плюнул и пошел дальше.

Водка оказалась столь живительной, что уже задолго до обеда начались тосты.

Один элегантный майор, с браслетом на руке, souvenir’ом несчастной любви, поднял бокал. Он считался умнейшим человеком в полку, поэтому все замерли в ожидании.

— Господа… Да, я не говорю дамы и господа, но думаю, что прекрасная половина человечества через несколько минут простит мне эту вольность. Господа! — еще внушительнее повторил он и машинально опрокинул рюмку в рот. Пришлось наливать ему снова. — Господа! — в третий раз воззвал майор, поднимая рюмку.

Какой-то капитан попридержал его за руку.

— Я пью не за наше здоровье — мы им не дорожим. Как настоящие идеалисты, защитники болгарского очага, мы стоим выше этого. — На минуту он замолк. — Я пью, господа, за те хрупкие, слабые, деликатные, нежные создания, которые решились разделить с нами нашу бурную жизнь, полную борьбы, лишений, тягот…

Дальше майор продолжать не мог; залпом осушив рюмку, он поник головой, посмотрел на свой браслет и прослезился.

— Ура! Ура! — загудел лес.

— Браво! Браво! — аплодировали расчувствовавшиеся дамы, и особенно барышни.

— Да здравствует полк!

— Да здравствуют офицеры!

— Долой сюртуки!

Возгласы «ура», «браво» поочередно оглашали воздух. Недоставало только музыки. Уставшие глотки на минуту замолкли. Командир полка, до сих пор хранивший молчание, воспользовался наступившей тишиной и приказал подать ему бокал.

— Дорогие друзья и подчиненные! Майор Маников хорошо сказал. Мы — идеалисты, идеалисты в полном смысле этого слова. Как таковые, господа, выпьем за здоровье его царского высочества.

Прогремело такое мощное «ура», что даже женщины невольно к нему присоединились. Одному капитану пришла в голову идея — воздвигнуть на месте пикника небольшой памятник с надписью: «Умирали и будем умирать». Однако тут же начались препирательства из-за текста.

Барышни настойчиво требовали украсить надпись венком из незабудок. Другие предлагали послать телеграмму князю. К сожалению, водка, несмотря на немалые запасы ее, кончилась. Наступила тишина. Большинство господ офицеров, хоть они и не допили, потянуло в сон, да и на ногах они едва держались. Вот почему на месте этого пикника до сих пор нет памятника.

Только Иванов и еще некоторые офицеры, лишь притворявшиеся пьяными, переглядывались с барышнями, указывая глазами на лесок. Глазки девушек вспыхивали, как спички во мраке. Марийка поднялась первой и отправилась как бы за цветами. Иванов поспешил за ней.

— Мадемуазель, мадемуазель, — шептал он, догоняя ее.

Марийка бледнела, краснела, руки у нее дрожали; вместо цветов она, сама того не замечая, рвала траву.

— Мадемуазель! Я, мадемуазель… ждал, ждал…

В волнении она протянула ему пучок травы.

— Мадемуазель… Марийка… Я не могу без вас, не могу, — чуть не выкрикнул поручик, поднося траву к губам.

В кустах кто-то дико взвизгнул… Оба вздрогнули и обернулись. Рада, упав наземь, билась в истерике. На крик сбежались женщины и те из офицеров, которые держались на ногах.

— Что такое, что случилось?

Заметив столько посторонних, Рада зарыдала еще сильнее. Наконец одному поручику удалось «привести ее в чувство».

— Что с вами? — нежно спросил он.

— Я увидела змею…

— Какую змею? — удивилась ее сестра.

— Эту ослицу, Марийку, — злобно прошипела Рада. — А все-таки я помешала им объясниться, — утешалась она.

Вскоре Рада окончательно пришла в себя, и поручик увлек ее в лесок, решив доказать, что змеи не так уж опасны и не все ядовиты. Он был так любезен, наговорил столько комплиментов, что Рада забыла про Иванова и даже перестала злиться на Марийку.

Густая зеленая рощица стала знаменательным местом с того момента, как в ней зазвенели шпоры. Появились «дорожки вздохов», «полянки сорванных поцелуев», а когда послышались приглашения к обеду, поручик Иванов вышел из чащи с таким торжествующим видом, словно он только что штурмом взял вражеское укрепление.

— Быстренько в село за хлебом! — весело и строго сказал майор. — Не одной любовью жив человек.

Поручик вскочил на коня и тут же исчез.

На полянке показались веселый и счастливый подпоручик Агаров под руку с мадемуазель Надеждой, свояченицей начальника хозяйственной части полка. Она сияла, как восходящее солнце, он был слегка смущен.

— Что бы это значило? — вполголоса спрашивали некоторые офицеры.

Жена начальника хозяйственной части едва не задохнулась от радости. Подойдя к компании, Агаров торжественно произнес:

— Господа, позвольте представить вам мою невесту!..

— Браво!..

— Ура!..

— Да здравствуют невесты! — дружно крикнула компания.

Офицеры принялись качать жениха; барышни так стремительно кинулись целовать Надежду, будто собирались искусать ее.

«Неужели и нам на этом пикнике не улыбнется счастье?» — спрашивали горящие глазки.

Командир полка снисходительной улыбкой благословил своего подчиненного.

— Немного поспешили, подпоручик, немного поспешили, — заметил он, продолжая улыбаться.

Надежда так взглянула на него, что подполковник прикусил язык и умолк.

— Я вам покажу, как гулять по лесочкам! — сказал Агарову командир батальона. — Садитесь-ка теперь на коня и марш в другое село за хлебом! Кто первым из вас вернется, того и обвенчаем, вечеринка за мой счет.

Надежда нахмурилась, но вся компания шумно поддержала майора, и подпоручик поспешил к коновязи.

— Пусть хотя бы поцелует невесту на прощанье! — крикнул какой-то весельчак.

Надежда покраснела как рак; ей еще не приходилось целоваться на людях.

— Нельзя, нельзя, такие дела без попа не делают, — строго сказал майор, и жених исчез за рощицей, обуреваемый светлыми мечтами о будущем.

Нежные взгляды, легкое пожатие руки, розовое платье — перед ним открылись двери в рай, и он зажмурился в предвкушении счастья. Никаких мыслей в голове, никаких сомнений. В глазах все время мелькала миниатюрная ножка невесты, и воображение работало вовсю, не позволяя ни одной мысли ни секунды продержаться в сознании. Да и надо сказать: сегодня он напился так, как давно не напивался.

Через полчаса вернулся поручик Иванов. Он был взбешен и громко ругался.

— Представьте себе, эти мужики твердят, будто у них нет хлеба для продажи!

— Что за безобразие! — воскликнул недовольный командир полка.

— Предлагал им по леву за килограмм, а они будто не слышат. Затвердили свое: «Нету и нету»… И находятся люди, которые всюду кричат, что мужик, мол, беден. Беден, а по леву за килограмм не берет. Устроить бы им хорошую экзекуцию, чтоб запомнили!.. И такая грязища кругом, — продолжал он, — противно даже подойти к ним… Живут как свиньи… дети сопливые…

— Фи! — фыркнула жена командира полка, за ней жена доктора и, наконец, остальные дамы.

— У самых дверей дети…

— Довольно, довольно, довольно! — замахала ручками майорша. — Я скорее умру от голода, чем соглашусь есть их хлеб… Фи!..

— Кто ж так действует! — вмешался молодой капитан. — Предлагаешь деньги там, где надо опираться на власть и авторитет. Дайте мне десять солдат, и я все село сюда пригоню. С этими скотами надо объясняться не словами, а кулаками.

— Очень уж вы храбры, господин капитан, — сказал Каридов, самый молодой подпоручик в полку, один из тех, кто стал офицером вопреки своим убеждениям, как некоторые помимо своей воли становятся жандармами. — Слишком храбры! Почему бы вам не попросить хотя бы две-три роты? Жаль, что в мирное время не дают орденов за храбрость.

Капитан сдвинул брови, но не огрызнулся — видимо, он был недостаточно пьян.

— А все-таки, — вмешался начальник хозяйственной части, посматривая на командира полка, — придется посылать за хлебом в город.

Командир кивнул головой, и через несколько минут повозка помчалась в столицу.

В ожидании хлеба стали расстилать ковры, готовясь к обеду.

Жена подполковника принесла из экипажа складной стул, чем еще больше взбесила докторшу и жен батальонных командиров.

— Можно подумать, что и мы не могли бы захватить такие же стулья, — судачили они. — Ну, к чему это?.. Лишь бы показать себя!

— Чтоб я еще раз поехала на пикник с этой женщиной, да я лучше… — шипела докторша.

— Вы только взгляните на жену Драганова: опять в заплатанных ботинках… И чего они сюда притащились!

— Нет, как хотите, а это разврат: уединились в лесочке и возвращаются женихом и невестой! Что могут подумать люди?!

— Скандал! И так ведет себя шестнадцатилетняя девчонка. Что же с ней станет потом?

— Кому это шестнадцать лет? — взвизгнула полная капитанша. — Ведь она окончила гимназию вместе с Тинкой! Значит, десятого августа ей исполнится девятнадцать лет, хотя еще два года назад десятого августа ей стукнуло двадцать.

— Ты заметила, как он раскраснелся? А ведь вовсе уж не так жарко!

— Мы не так выходили замуж, — язвительно заметила докторша.

Тем временем Агаров въезжал в другое село. Его поразила необыкновенная тишина, особенно после шумной компании, оставшейся в роще.

Первый, кого он повстречал, был деревенский парень лет восемнадцати.

— Добрый день, — поздоровался подпоручик.

— Добро пожаловать, — ответил парень, — да только за чем?

— Мне нужен хлеб.

— Хлеб? — с удивлением переспросил парень. — Неужто и у вас хлеба нет? Ведь ты офицер?

— Да.

— Как же так? Нешто в городе не стало хлеба?

— Мы просто забыли захватить его.

— Ага!.. Ты не с теми ли, что лес портят?

Агаров сообразил, на что намекает парень, и как можно небрежнее ответил:

— Пустяки, заплатим за все.

— Заплатите!.. Кто кому заплатит?!

— Вам. Потом разберемся…

— Так ведь эта роща уже не наша.

— Чья же?

— Дьявол ее знает! И мы тягаемся из-за нее, и другое село, и правительство из рук не выпускает. Пятый год судимся, а пока никто не может рубить лес; только министры приезжают сюда охотиться, да вот вы сегодня, потехи ради, посекли молодые деревца… Конечно, вам господь грехи не засчитывает, как говорит дед Кочо, штрафа с вас никто не возьмет… Прощенья просим, господин, — сказал парень, — а хлеб зря ищешь; хватит издеваться над нами… — И парень свернул в узенькую улочку.

Агаров, покачиваясь в седле, пытался в чем-то разобраться, но хмель брал свое: в голове шумело, он соображал с трудом.

То ли поняв состояние всадника, то ли под влиянием инстинкта, конь решил вернуться к месту пикника.

— Агаров едет! — зашумела компания.

— Агаров!.. Тоже без хлеба!

— Разыграем его!

— Ура!

— Да здравствует предприимчивость!

— Браво!

— Да здравствует кулак!

Когда Агаров подъехал, никто не спросил его о хлебе. Надежда подбежала к нему. В это время на опушке раздалось похоронное пение. Несли покойника.

Процессия по традиции остановилась возле какого-то местного памятника.

— Помяни, господи, раба твоего… — монотонно затянул священник.

— Ура!.. Браво!.. — неслось с полянки.

— Хватит умничать! Да здравствует шашка!

— Ура!

— Похороны рядом, — сказал Каридов, — замолчите хоть на минутку, покойника ведь несут.

— А мы разве не умрем? — крикнул молодой капитан и повалился на траву.

— Ура! Браво! — раздалось по всему лесу.

— Батюшка, не останавливайся здесь, — попросил кто-то из процессии.

— Почему?

— Да потому, — громко пояснил дед Кочо, — что когда ревут ослы, покойник вампиром оборачивается.

Процессия двинулась дальше.

— Долой материализм! — ревел пьяный капитан.

— Свинья! — отчетливо выговорил Каридов.

— Свинья? Кто свинья?! — подскочил к нему капитан. — Кто? Кто?

На шум сбежалось еще человек десять. Вынужден был вмешаться командир полка.

— Подпоручик Каридов, запрещаю вам разговаривать, слышите? Я арестую вас!.. Сию же минуту отправляйтесь в город!

Каридов вытянулся и оглядел всех — на его стороне не было никого.

— Ольга, — обратился Каридов к барышне, с которой был обручен, — садись со мной в экипаж, уедем вместе.

Сестра Ольги зашептала ей:

— Ему не служить больше…

— Ольга, Ольга! — звал Каридов.

— Без сестры я не могу уехать…

Каридов вскочил на коня, повернулся к офицерам, плюнул и шагом выехал на шоссе.

— Я ж тебе говорила, Петр, не надо было приезжать, — говорила жена одного из батальонных командиров мужу. — Я ж тебя предупреждала, что этот Каридов опять начнет болтать насчет того, что народу нечего есть, и вконец истреплет мне нервы!

— Я проучу этого мальчишку, он меня еще узнает! Под суд, под суд таких идиотов! — кричал командир полка.

Пикник расстроился; никому уже не хотелось кричать ни «ура», ни «браво», а когда кортеж потянулся в город, подполковница заявила:

— Черт бы его побрал, твоего Каридова, всегда он портит нам удовольствие! Как будто мы виноваты в том, что народу нечего есть…

Командир полка подал знак, и экипажи быстро покатили в город.

Перевод Б. Диденко.