Сатира и юмор: Стихи, рассказы, басни, фельетоны, эпиграммы болгарских писателей

КАБАН

В городке Кривня произошло нечто из ряда вон выходящее: нежданно-негаданно пропал без следа председатель городского общинного совета! Если бы это был дурачок Калуд, никто бы не стал беспокоиться. Калуд вечно куда-то исчезал. Всю Болгарию объехал. И все бесплатно. Целыми месяцами и даже по году пропадал, но потом возвращался. Позавчера вон аж из Бухареста приехал. Народ сначала не верил, но Калуд показал открытки и значки, каких в Кривне отродясь не бывало, и все до одной с румынскими надписями.

— Слышь-ка, Калуд, — спрашивают его, — как же это тебя через границу-то пустили?

— У меня друзья там, — отвечает Калуд. — Всюду пропустят. Даже если б захотел в рай поехать, и туда бы пустили. Ну, а в Бухарест я ездил не помадой и бюстгальтерами торговать, а свет повидать…

И каждому, кто с ним поздоровается, он дарил на память по значку. Так вот, ежели бы Калуд пропал, никто бы и не заметил. А тут — сам председатель горсовета товарищ Цоне Мечков[39].

Кривня, как вы уже, наверное, поняли, городок тихий и спокойный, ничего особенного здесь не случается. Вот только в прошлом году на огородах громом убило огородника дядю Парашкева. Но гром все-таки был слышен, а председателя Цоне Мечкова — ни слыхать, ни видать. И городок не без основания встревожился. Как дальше быть-то без руководителя?

В первый день исчезновение председателя прошло незамеченным. На следующее утро, однако, справиться о нем в совет заявилась собственной персоной его супруга, тетка Донка. Тут-то все и поняли, что товарищ Мечков куда-то запропастился. Да и это вам не столица, где никто ничего не знает; здесь и председателя, и партийного секретаря кличут по имени. Жители Кривни чуть ли не все друг другу родственники и знают один другого как облупленных.

— Как это исчез? Куда же он мог подеваться? — удивился его заместитель. — Наверное, на совещании в окружном центре.

Тетка Донка успокоилась. И правда, была у ее мужа такая нехорошая привычка: куда уезжает, что делает, никому ничего не говорит. А в этот день в окружном центре действительно шло совещание.

— Там он. Где ж ему еще быть, — подтвердил и фининспектор. — Знаю я их: начнут заседать, по три дня сиднем сидят!..

Но вот после обеда позвонили из округа:

— Почему нет вашего председателя? Особого приглашения дожидается?

Все, кто был в это время в совете, переглянулись. Поняли, что с их председателем что-то стряслось…

Сообщили в милицию. По дорогам целыми днями как угорелые несутся грузовики, легковушки, мотоциклы. Может, авария произошла — отправили его к праотцам, а тело скинули в какой-нибудь овраг… На дорогах никто с общественным положением человека не считается. Однако начальник райотдела милиции тщательнейшим образом просмотрел сводки происшествий и отрицательно покачал головой:

— Не только в районе, но и во всем округе за последние дни не зарегистрировано ни одной аварии.

Так ему и поверили! Аварии случаются каждый день, только их не регистрируют в сводках, чтобы показать, как здорово работает автоинспекция. Ну его, начальника райотдела, пусть себе делает что хочет! А вот куда председатель подевался?!

Товарищ Цоне Мечков пользовался авторитетом, и весь город любил его.

В свои пятьдесят пять лет он отличался богатырским здоровьем, и усы у него торчали, как у молодого попика. Перед стариками шляпу снимал, женщинам, как истинный джентльмен, дорогу уступал…

Когда человека нет на месте или — чур, не накаркать бы, — когда он умрет, он сразу всем дороже становится… Так вот, раз председатель не на совещании, значит, с ним что-то случилось. И тревога с новой силой охватила население городка.

Милиция тоже забеспокоилась. Начались поиски. Объехали окрестные села, опрашивали путевых обходчиков, шоферов, пастухов, лесников — никто нигде его не видел. Узнав об этом, тетка Донка ударилась в рев и своими рыданиями тронула сердца всех горожан.

По линии ДОСО и комсомола организовали спасательную команду из водолазов для проверки водоемов. Может, лежит где-нибудь на дне с камнем на шее?.. Когда человек занимает столь ответственный пост, его окружают не только друзья. Два дня команда обследовала ближайшие водоемы, на третий вернулась ни с чем. О председателе — ни слуху ни духу! Рыбы только ребята привезли. Да какая радость от их рыбы, если хороший человек как сквозь землю провалился…

И тогда решили пойти к дядьке Борису. Он что-нибудь да знает, раз до сих пор молчит. Быть того не может, чтобы дядька Борис ничего не знал!

— Гм, — почесал он подбородок. — Что ж, найду я вам его, только боюсь возможных эксцессов…

Никто не понял иностранного слова, но все догадались, что он боится, как бы чего похуже не вышло. А куда хуже-то?

И дядька Борис пошел к вдовушке Деше.

— Так и так, мол, Деша, — говорит он ей, — мы тут люди свои. Знаю, что председатель любил к тебе заглядывать. Может, и теперь он заходил? Или, может, знаешь что другое по данному вопросу?

— Заглядывал, — спокойно отвечает Деша. — Да, любил заглядывать, но в последние дни не заходил, а больше ничего по данному вопросу я не знаю.

И вдруг неожиданно для всех как разревелась! Ну ладно, заглядывал. Но разве можно во всеуслышанье признаваться в этом? Однако Деша, видать, здорово любила его. Знать ничего не хочет. Ревет, аж сердце на части рвет: «Ой, Цоне, миленький ты мой, единственный мой…» Так горько она не оплакивала даже своего мужа, Парашкева, когда его громом убило.

Деша слезами исходит, а народ уже толпится в двух местах: у дома председателя, где тетка Донка плачет, и у ворот вдовушки Деши.

Молодежная же спасательная команда не поддалась всеобщему унынию и решила продолжить поиски.

Когда Деша начала оплакивать председателя, до сознания тетки Донки стало доходить кое-что. Несмотря на свое положение председателевой жены, не думая ни об этом, ни о чем другом, она направилась к дому Деши. Пришла и еще с порога набросилась на нее:

— Верни мне мужа! — орет. — Ты его у меня отняла. Знаю я тебя, ведьму, видать, серной кислотой его облила!

И как пошла… Ну, что такое разъяренная обманутая жена, вы знаете.

— Ты, — кричит, — такая-сякая, блудница, потаскуха, скорпион, я тебе…

Схватила опечаленную вдовушку за волосы и давай ее таскать — волоска на голове у нее не оставила.

Одно слово: бабы! Вроде обе любят товарища Мечкова, а ни одна из них об его авторитете не подумала. Человеку и после смерти без авторитета нельзя! Посмертный авторитет даже больше нужен, потому как без него у юного поколения не будет примеров для подражания. А тут речь идет о председателе горсовета, не о каком-нибудь там дворнике! Но кто станет думать о таких высоких материях?! Если человек даже и жив, как он теперь вернется в город, как людям в глаза посмотрит? А народу только сенсации подавай. Сидит себе по корчмам и кафе и хихикает в усы:

— Смотри-ка ты, ай да Цоне Медведь: в тихом омуте черти водятся! Годами любовь крутил, а никто и не знал ничего…

И уже все интересуются не результатами поисков, а пикантной историей с Дешей. Я же говорю: народу только сенсации подавай.

Вроде бы председатель и принципиальный был, и воспитанный — перед пенсионерами шляпу снимал, — а тут вдруг стали поговаривать об аморалке…

Был бы Цоне Медведь здесь, он бы показал всем этим болтунам кузькину мать, всыпал бы им по первое число! Но вот нет человека, народ и рад позлословить за его спиной.

В тот же день к жене председателя (законной) приходит Джумба, директор ресторана. В Кривне один ресторан, другого нет, но и во всем округе второго такого Джумбы не сыскать!

— Так, мол, и так, тетка Донка, — начинает издалека Джумба, — знаю, что сейчас тебе не до меня, но что поделаешь: на этом свете каждый о своем интересе думает. За председателем, понимаешь ли, должок остался. Как тебе известно, раньше, когда мы были околийским центром, для руководства имелся спецмагазин. Потом не стало центра — и магазин закрыли. Да оно и правильно, не по рангу нам теперь такой магазин. Ну, а председатель, как ты знаешь, у меня отоваривался. Я для него был и бакалейной лавкой, и мясной, и овощной, и посудной. «Неудобно мне, — говорит, — в очередях торчать…» Оно, конечно, так. Председатель ведь, о чем речь! Но вот… уже год, как ничего не платил. Раньше, когда он был жив, — да нет, я не хочу сказать, что помер, но сгинул же, — так вот, раньше, когда он был жив, я все надеялся, что расплатится. А нет, так при случае услугу бы мне какую оказал, и были бы в расчете. Но теперь вот его нет, и я из-за него не намерен попадать за решетку. Понимаю, что тебе не до меня, но… пока суд да дело, рассчитаться бы надо.

Речь Джумбы у дома председателя прозвучала как гром среди ясного неба и поразила всех больше, чем даже само исчезновение городского головы.

Слава богу, что не перевелись еще в Кривне признательные и благородные люди. Они обрушили на Джумбу свой искренний гнев:

— Неблагодарный! Стервятник! При жизни председателя целыми днями как собака вокруг него вертелся. А сейчас детей его по миру пустить хочешь?!

— Почему же это я стервятник?! — отбивался Джумба. — Ресторан не мой, с чего это я его буду бесплатно кормить. Был бы он жив, говорю же, не стал бы настаивать, но ведь как знать, жив ли…

— Так ему и надо, председателю! — продолжали возмущаться почтенные граждане. — Говорили ему: «Давай уберем этого ворюгу. Давай поставим на его место молодого. Кругом полно молодых людей, с образованием…» Но Цоне Медведь ни в какую: «Джумба — старый волк в общепите, опыт у него». Вот и показал зубы старый волк!

Люди все же больше верили пока что председателю, чем этому разбойнику.

Но… видать, правда: дыма без огня не бывает. На следующий день заговорил и фининспектор совета Порфириев. Узнав, что поиски ни к чему не привели, он вдруг заявил, что за председателем числится три тысячи левов подоходного налога. Сумма была великовата даже для человека с председательским окладом, и народ выразил сомнение: откуда, мол, такой большой налог?

— Пусть еще жена спасибо скажет, что за прошлые годы ничего с них не беру. У них же в личном пользовании целый гектар огорода, — отвечал фининспектор. — Где вы это видали? Одного лука-сеянца десять тонн собирают! А тмина сколько у них посеяно? Только стебли его на рынке по два пятьдесят за килограмм идут…

— Ну хорошо, — говорят Порфириеву, — а почему же ты до сих пор молчал? Почему только теперь, когда человек пропал, ты вдруг вспомнил о его налоге?

Фининспектор, однако, за словом в карман не лез. Несколькими словами он заткнул рты всем «почемучкам»:

— Когда он был председателем, за все сам отвечал. А раз его нет, значит должен платить как рядовой гражданин. Если же вы такие прыткие, занимайте мое место и облагайте председателя подоходным налогом! Ну, прошу! Пожалуйста, приступайте…

А что, прав ведь. Облагать председателя налогом — не всякому это под силу. Отвага требуется, и не малая. Вот уж точно: как на медведя идти!

Весы стали клониться в другую сторону. О Цоне Медведе заговорили в ином тоне. Надо же, какой, оказывается, тип был наш председатель, а никто и не ведал!

Находились и трезвые головы. Эти граждане призывали:

— Попридержали бы язык! Вернется председатель, от Джумбы и Порфириева мокрое место останется! Насчет Деши — тут особь статья, дело житейское. Он бы простил. А вот всей остальной болтовни, даже если это все и так, председатель и на том свете не простит!

Но нету ведь человека. Умер ли, погиб ли где на дорогах — нет его, чтоб цыкнуть на всех этих кляузников и показать им, где раки зимуют! Бедная его женушка от горя аж голос потеряла, слова уже вымолвить не может. И вдруг на площади у общинного совета раздался крик:

— Идет, иде-ет!..

Кто идет? Председатель? Вот теперь он задаст жару!.. Тьфу, чтоб тебе, напугал всех до смерти…

К зданию совета шел, стуча палочкой, дед Нойо. Шел старик, и на груди у него позвякивало множество орденов и медалей. Дед Нойо не в одной войне воевал, не раз получал награды за ратные подвиги. А за какие именно, уже не помнит. При параде он обычно появляется только перед пионерами, когда рассказывает им о сражениях и тем способствует их патриотическому воспитанию.

В других городах есть свои ветераны партии и бывшие партизаны и связные. Даже ополченцы, герои боев на Шипке, есть. А в Кривне ничего такого нет. Городок всегда оказывался в стороне от бурных событий истории, здесь всегда царили тишина и покой.

— Если еще и дед Нойо помрет, — говорил директор школы, — не знаю, что будем делать с патриотическим воспитанием детей…

Позвякивает, значит, дед Нойо медалями, но не к школе направляется, а в совет.

— Вот читайте! — говорит он и протягивает какие-то бумаги. — Вслух читайте, что тут написано. Это нотариальный акт. Участок, на котором председатель построил свой дом, принадлежит мне. Дом — его, это да. Как он построен, его ли материалы были или государственные, не знаю и знать не хочу. Но вот участок — мой, и я своих прав не уступлю. Когда-то председатель, царствие ему небесное, его за общинную собственность выдал и не заплатил мне ни гроша…

— А почему же, дед, ты раньше своих прав не отстаивал? — спрашивают его. — Ты-то чего боялся? Воевал ведь, ордена за храбрость имеешь…

— Я боялся?! Ничего я не боюсь, разве что только старухи с косой, холера ее возьми… Даже если пенсию вдруг отнимут, сыновья у меня, слава богу, здоровые и добрые, отца своего голодным не оставят. Но думаю я себе: «Оно, Нойо, документ у тебя, конечно, есть, но ежели у того, другого, власть, кто твоему документу верить станет?» Потому и молчал. А бояться мне нечего. Только вот разве этой, старухи, что с косой, холера ее возьми…

В Кривне авторитетнее деда Нойо никого нет. Даже председатель горсовета, при всем своем высоком авторитете, и тот меряться с ним не мог. А тут у старика еще и документ!

И стали говорить о председателе такое, чего и бумага бы не выдержала.

Поиски не дали абсолютно никаких результатов. И так искали, и водоемы обшарили, но от товарища Мечкова — ни следа.

— Погиб, ясное дело. Укокошили его где-нибудь на дороге, и дело с концом!

— Еще бы не укокошить! Сколько времени терпели все его фокусы…

Вроде принято об умершем только хорошее говорить… Какое там! Упаси тебя господь от такого хорошего! Чешет народ языки… Даже начальник милиции (а они с председателем — неразлучные друзья!) — и тот ничего не может сделать.

Но вдруг все разом притихли. На десятый день — подумать только! — председатель вернулся. Жив-здоров, цел и невредим! А на заднем сиденье «газика» — здоровый кабан, килограммов на сто. Люди окружили пыльный «газик» и спрашивают:

— Где ж ты был, товарищ председатель? Мы тут уже хоронили тебя…

А он себе смеется. Не знает, бедный, какие его сюрпризы ожидают…

— Друг один, — рассказывает он, — офицер с погранзаставы, в горы меня потащил, поохотиться на кабанов. Подожди, говорю ему, хоть ружье захвачу. А он: «И ружье тебе дадим, и дробью снабдим, садись поехали!» Ну, завлек он меня, десять дней так и пролетело…

— Ох, лучше б ты не возвращался… — прошептал кто-то.

А народ в целом молчит. Ждет, чем заваруха кончится. Ясно, что головы полетят, только чьи? Интересно населению, что будет с Джумбой, с дедом Нойо и будет ли председатель и дальше дружить с дядькой Борисом после того, как тот его выдал. Хотя что тут было особо гадать? Власть, она и ломаного гроша не стоит, когда все тайное явным стало…

Сняли товарища Мечкова. Теперь Кривненский общинный совет возглавляет новый председатель. Очень хороший человек. Принципиальный. Перед стариками шляпу снимает, женщинам, как истинный джентльмен, дорогу уступает… Но и о себе человек не забывает: куда бы ни уезжал, предупреждает заместителя, что вернется обязательно.

Перевод А. Крузенштерна.