Сатира и юмор: Стихи, рассказы, басни, фельетоны, эпиграммы болгарских писателей

ИНДЮК

Делопроизводитель Гугучков работал, стоя за своим столом. Он листал бумаги, иногда всматривался в текст, делал на отдельном листе какие-то заметки. Обращенное к окну, его голое темя лоснилось и сияло как полированное.

— Вот она, черт ее подери! — воскликнул Гугучков, глянув на молодого писаря, сидящего в углу справа. — Говорил я тебе: в лепешку расшибусь, а найду эту резолюцию!

— А что такое? — спросил с пробудившимся любопытством писарь, усердно прочищавший тонюсенький мундштучок. — О чем там речь?

— Все о том же: что в этом нашем министерстве никто толком не знает дела! Потому что… можно иметь не только высшее, но и сверхвысшее образование, но если в голове нет э-рун-диции…

— Совершенно верно! — подтвердил юный писарь.

Гугучков снова склонился над бумагами.

В комнате было тепло и уютно. Под широким окном сопел пышущий жаром радиатор.

В дверь постучали.

Вошел хорошо одетый господин в круглых роговых очках, в черном пальто с широким меховым воротником. Оглядевшись по сторонам, он направился к Гугучкову.

— Мне, пожалуйста, небольшую справку, если это возможно…

Острое перо Гугучкова царапало бумагу со зловещим скрипом.

— Прошу вас, небольшую справочку, — повторил господин.

Гугучков поднял голову и посмотрел, прищурившись, на посетителя.

— Придете в одиннадцать часов…

— Я очень прошу вас, если…

— А я говорю вам — в одиннадцать часов.

— Но я полагаю, что раз уж я пришел, в таком случае надо…

— Что?! На-до?! — вскричал вдруг Гугучков, рванувшись с места. — Надо! А знаете ли вы, господин хороший, чего нам надо прежде всего? — Отшвырнув ручку, он быстрыми шажками подбежал вплотную к посетителю, чуть не уткнувшись ему лысиной в нос. — Прежде всего надо раз навсегда приучить болгарина к порядку — вот чего нам надо! Понятно?

Но господин никак не мог уразуметь всей тяжести своего проступка. Ему казалось, что он стал жертвой какого-то недоразумения. Иначе с чего бы этот обтрепанный чиновник так грубо накинулся на него чуть не с порога?

— Ну и… что же вы, в сущности, хотите сказать? — спросил он почти оглушенный.

— Вот! — обратился Гугучков к юному писарю. — Полюбуйтесь! Господин до сих пор еще не понял, что я хочу сказать… Послушайте, господин хороший. Я хочу сказать, чтобы вы освободили помещение. Для выдачи справок у нас определенные часы. На всех стенах, на лестницах — всюду объявления, предупреждения! Неужели вы ни на одно не соизволили взглянуть?

Посетитель молча склонил голову. Что ему оставалось делать?

— Ну хорошо, — проговорил он, машинально глядя на изборожденный крупными, глубокими морщинами лоб Гугучкова. — Надеюсь, что такое у вас случается не впервые, не так ли?

— Не отнимайте у нас время! Прошу вас выйти! Иначе позову рассыльного!

Но рассыльный и без зова сам явился на шум. Он приоткрыл дверь и тут же снова скрылся в коридоре.

— Выйдите! — настойчиво повторил Гугучков.

Посетитель сразу сник и смирно сказал:

— Хорошо, я уйду.

И торопливо устремился к двери.

— Славно вы отделали и этого! — заметил из своего угла юный писарь и дунул изо всей силы в мундштук.

Гугучков был польщен.

— Я-то? Как видите, таким я запросто вправляю мозги… Вы еще меня не знаете, не знаете вы меня…

Усевшись за стол, он не успокоился.

— Весь день стучат. Тук-тук — прошу справку. Хлоп-хлоп — пожалуйста, справочку… Говоришь им, объясняешь, растолковываешь, что сейчас не время для справок, что не дают нам делом заниматься… Нет и нет! Сядут тебе на шею и прожужжат все уши. Ну как после этого не гнать их, не выпроваживать?

— Вполне естественно…

— Я, молодой человек, сто раз говорил и опять скажу: мы, болгары, здоровый, жизнеспособный народ, но — идем к гибели! Вы спросите почему? Прежде всего потому, что у нас нет самого главного, что есть у культурных народов. У нас нет сознания, а одно лишь подсознание!

— Совершенно верно!

— А о чем это говорит? О том, что мы еще не доросли, и далеко не доросли!

— Действительно…

— Ну, то-то! Ведь сами видели, только что видели? Наутюжился, расфрантился, при шарфике, очки громадные, — будто меньше не нашел! — и пошел спозаранку: прошу справку, пожалуйте справочку… На́ тебе справочку! Хе-хе-хе…

Вошел рассыльный. Он подошел к графину с водой, зачем-то передвинул его, смахнул ладонью пыль со стола, дунул раз-другой и заметил Гугучкову:

— Я знаю этого человека, господин Гугучков… Его звать доктор…

— Ну и что! Подумаешь — доктор?!

— Ничего, я так просто…

Рассыльный вышел.

Гугучков снова принялся за работу. Опять зашелестели в его руках бумаги. На улице, за широким окном, кружились снежинки. Монтер, забравшись на верхушку столба, копошился в паутине телефонных проводов.

«…Доктор… А вдруг какой-нибудь туз, всесильный из нонешних, черт бы его побрал!» — промелькнуло в уме Гугучкова, и плечи у него сразу обмякли.

Он опять заговорил с писарем.

— Вот таков наш народ, молодой человек… И знаете ли, что нас ждет? Гибель! Гибель и беспросветное рабство!

— Да, да! Ничего хорошего нас не ждет! — отрезал с категоричностью своих восемнадцати лет юный писарь.

Гугучков встал и степенно направился к графину. От графина он проследовал к вешалке, а от нее — к настенному календарю и долго его разглядывал.

«…Доктор… Откуда, если на то пошло, мне было знать, что он доктор?..»

Он вернулся к столу, нажал на кнопку звонка и взял в руки длинный исписанный лист.

— Меня злит вовсе не этот очкастый доктор, — проговорил он, — это слишком незначительное событие, а другое, совсем другое, испортило мне сегодня настроение…

Писарь с любопытством и сочувствием поглядел на него.

— Не знаю, известно ли вам, — продолжал Гугучков, — что я из тех старых домоседов, у которых в хозяйстве все свое. Я завел дома породистого индюка, знали бы вы, какого редкостного индюка! Но… какие-то соседские исчадия остригли ему гребень и выдрали крупные перья. Сегодня утром выпускал его из курятника, узнать не мог — не индюк, а голодранец! Сущий голодранец! Так… вот что мне испортило настроение. А не какой-то доктор!

Вошел рассыльный.

— Подойди сюда… Налей чернил в чернильницу. Да, да, даа… — Гугучков углубился в длинный исписанный лист. — «…Господин министр. Я имею законченное начальное образование. Служил в . . .» Послушай, кто был этот доктор?

— Доктор Бурджев, адвокат. Брат депутата Народного собрания Бурджева от Сговора{94}.

— Депутата от Сговора? Пусть хоть брат премьер-министра, мне-то что. Ты понял?

— А мне какое дело! — хмуро пробурчал рассыльный и, отлив несколько капель чернил в чернильницу, вышел.

«…имею законченное начальное образование. Служил три года в уездном…»

— Если даже брат депутата, что ж такого? Что ж мне теперь, пулю в лоб пустить или зарезаться? Этого вы хотите, господин…

— Да, да!

— Он, может, сейчас в силе, может быть таким и сяким, но я исполняю свою службу аккуратно и на совесть — вот что главное!

— Совершенно верно!

— Дааа… — Гугучков снова склонился над столом и погрузился в бумаги.

— «…Протокол № 19. Сегодня, 21 ноября 1928 года, комиссия в составе: председатель…» Во всяком случае, я ему не нагрубил, не наговорил лишнего. Просто попросил выйти, потому что в это время справки не дают. В конце концов, я лишь выполнил указание свыше, и ничего больше… «Комиссия в составе: председатель Иван Лаков и члены: начальник бюро, господин…» Правда, я пригрозил ему, что позову рассыльного… А вдруг он в самом деле отправился прямо к начальнику, окаянный!..

Гугучков вскочил на ноги, бросив папку на стол.

— Знали бы вы, как меня зло берет из-за этого индюка, молодой человек! Пойду спрошу, посоветуюсь…

И он поспешно вышел из комнаты.

За дверью Гугучков глянул налево и направо в поисках рассыльного. Увидев его в глубине коридора, он прошел было мимо, но тут же вернулся.

— Ну и как? Уж не надумал ли этот доктор жаловаться начальнику, а?

— Не знаю, господин Гугучков. Свернул в ту сторону, но пошел к нему или к выходу, не знаю…

— Да пусть хоть к самому министру идет, — улыбнувшись, с достоинством сказал Гугучков. — Э-э! Сколько таких докторов я выпроваживал!

Свернув в боковой коридор, он притаился за углом и стал наблюдать за кабинетом начальника.

Курьер начальника дочитывал по складам последние строчки какого-то секретного приказа, только что извлеченного из пишущей машинки.

Тихонько, больше движениями глаз и головы, Гугучков спросил его, есть ли у начальника посетители.

— Нет, — ответил курьер, не поднимая головы.

— А если есть? Ведь ты не все время здесь…

— Коль говорю, что нет, — значит, нет!

— Но, быть может, кто-нибудь вошел, пока тебя не было. Загляни, пожалуйста, очень тебя прошу…

— Заглянуть? А вы за меня отвечать будете?

— Значит, никого нет…

— Ну еще бы… Конечно, нет!

В начале двенадцатого перед Гугучковым стояли по стойке «смирно», словно солдаты, трое или четверо посетителей. Но доктор, коварный доктор все еще не показывался.

Но вот, наконец, и он. Подойдя на цыпочках к Гугучкову, он вежливо с ним поздоровался.

— Добрый де-е-ень, — ответил нараспев Гугучков, будто впервые увидел его, и дал знак другим отойти в сторону. «Оправдаюсь перед ним, расскажу, как я разнервничался из-за индюка, и все такое…» — осенило вдруг Гугучкова.

— Милости просим, господин… Какую справку вам надо? Как вас звать?

— Никола Костов.

— Никола Костов? — удивился Гугучков и взглянул на молодого писаря. — Как, Никола Костов?

— Да, Никола Костов…

— Чем же вы занимаетесь?

— Я секретарь союза трубочистов, господин…

— Вы? Секретарь трубочистов? А-а! Вот как… Ну-нуу. — Гугучков нахмурил брови и пронзительно поглядел на посетителя. — Если вы секретарь тру-бо-чис-тов, отчего бы и вам немножко не припудриться сажей, чтобы всякий мог…

И тут же заключил строгим, начальническим тоном:

— Подождите в коридоре, пока не подойдет ваша очередь!

Перевод Н. Попова.