Сатира и юмор: Стихи, рассказы, басни, фельетоны, эпиграммы болгарских писателей

Птицеферма была у медведя —

разводил он домашнюю птицу,

и его убедили соседи

взять на службу плутовку лисицу.

Говорили ему, будто лиска —

знаменитая специалистка

по куриным,

утиным

вопросам —

птицу издали чует носом.

В птицеводстве она пригодится,

будет нянькой заботливой курам!

И бежит, усмехаясь, лисица

за хозяином темно-бурым.

Только солнце подняться успело,

всех породистых кур она съела,

оправдала медвежье доверье —

сосчитала куриные перья.

Хоть лиса за свои прегрешенья

лишена и поста и оклада,

но впоследствии вышло решенье:

поручить ей гусиное стадо.

Я подобные случаи знаю.

Провинится особа иная —

и дают ей за то в наказание

должность новую — выше, чем ранее.

Лисица молвила ежу:

«Послушай, кум, что я скажу.

С тобой по-дружески, без тайны

я разговор хочу вести.

Когда встречаюсь я случайно

с тобою где-нибудь в пути,

ты, несмотря на вид мой кроткий,

не улыбаешься, земляк,

а весь сжимаешься в кулак,

покрытый иглами, как щеткой.

Ах, неужели

в самом деле

мы жить в ладу бы не могли

под солнечным отцовским оком,

на лоне теплом и широком

родимой матери-земли?

Зачем ты носишь панцирь колкий?

Стряхни противные иголки,

тогда мы сможем — ты и я —

обняться нежно, как друзья!»

Ответил еж на лисьи толки:

«Ты много доброго сулишь,

но я стряхну свои иголки,

когда свои ты зубы удалишь!

Косматая горилла

изучила

секреты техники богатой:

умеет управлять велосипедом,

владеет пистолетом,

стреляет в цель из автомата,

в автомобиле с каждым винтиком знакома,

и фокусы творит с мотоциклетом

и в самолете словно дома.

Известно всем, кто с техникою друг:

сильна,

верна

и окрыляет дух

она.

И вот однажды в лапы той гориллы —

кто знает как — попала вдруг

большая бомба страшной силы.

Надменно поглядев вокруг,

горилла

возомнила

себя владычицею света.

Нелепая идея эта

косматой голову вскружила.

Весь мир, от края и до края,

в мечтах безумных покоряя,

она — повсюду госпожа,

и все животные, дрожа

и друг на дружку глядя косо,

приносят ей покорно дань,

плоды упорного труда —

наряды, лакомства, кокосы.

Из далей, по волнам могучим океана,

со всех долин и гор земли

к ней все земные блага потекли!

Вертит бичом горилла неустанно

и гордо смотрит с высоты

На сонм рабов, что молча терпят беды,

счастливая от сбывшейся мечты

и от своей победы.

Но вот вдали, как солнца луч в тумане,

явился Человек. Ступает гордо он,

не принимая во вниманье

косматой хищницы закон.

Ни почестей, ни дани

он не несет горилле,

нет уваженья в нем к горилльей силе.

Идет с отвагою в груди

по избранному им пути.

Тут страх внушить ему решила

самолюбивая горилла,

подумав: «Коль его не испугает бич —

от вида бомбы хватит паралич!»

Взмахнула лапою когтистой,

но тут беда нежданная стряслась —

с ужасным свистом

бомба взорвалась

перед горилльим рылом,

вмиг уничтожив и гориллу,

и манию ее — держать все страны

в покорности при помощи урана.

Автор басню получил обратно —

говорит редактор:

— Непонятно! —

Баснописец усмехнулся мрачно,

прояснил слегка свое творенье.

А редактор снова в возмущенье:

— Спятил? Да она ж совсем прозрачна.

В солидное учрежденье

принес бумагу наш герой.

Большое, видимо, значенье

он придавал ей той порой:

она судьбу его решала…

Он стал захаживать туда

и, непохожий на нахала,

учтиво спрашивал: когда

ему узнать о результате

(он был уверен в тот момент,

что будет результат!) и, кстати,

не обновить ли документ?

«Зайдите завтра или позже,

через неделю, — не сейчас!» —

презрительные корчил рожи

ему чиновник всякий раз.

Он уходил, потом без лени

вновь приходил — как не придешь?

И стали твердые ступени

стираться от его подошв…

Так времени прошло немало.

И дни он перестал считать.

Его от старости качало,

он на ступеньках стал дремать.

И все ж ходил весной и летом,

зимой и осенью сырой

в то учрежденье за ответом

он, терпеливый наш герой…

Но в учреждении однажды

случился поворот крутой —

за нужный стол уселся важно

чиновник тоже, но другой.

Сказал просителю учтиво:

«Какой у вас ко мне вопрос?»

(А тот был бородат на диво,

ведь у него уж правнук рос.)

Вопрос остался без ответа:

склерозный лед истца сковал —

забыл, о чем в младые лета

сюда прошенье он подал!

Однажды стучаться стал в райскую дверь

гость новый, навеки расставшись с землею.

Высокий сановник с зарплатой большою,

он был на земле не из худших, поверь.

И строго его святой Петр оглядел,

сказав в своей краткой приветственной речи:

«Иди себе в рай, не смутясь, человече,

давно мне известен земной твой удел».

«Входи же!» — пропел ему ангельский хор,

и праведник в рай прошагал без печали.

Но там зашушукались все, зароптали,

вдруг вызвав Петра на прямой разговор:

— Как может подобный никчемный лентяй,

бездельник, иметь что-то общее с раем?

Что значит тогда справедливость, не знаем,

коль этот субъект допускается в рай!

Петр-ключник сказал возроптавшим тотчас:

— Спокойствие, праведники дорогие.

Не злитесь, на то есть причины благие,

что сей человек оказался средь вас.

Конечно, он страшным бездельником был…

Но только подумайте: если б, к несчастью,

он — с куцым умом и огромною властью —

работал — как много б он бед натворил!

Твердил он:

«Мне не до наук,

я сер, я мал».

Был вроде скромен…

Да занял пост какой-то вдруг

и сразу сделался огромен.

На все тотчас ответит он:

великим стал авторитетом,

широк его диапазон

между наукой и балетом.

Он чужими словами играет,

во всезнайстве уверен своем,

и не знает, что просто не знает

ничего.

Мы же знаем о том.

Страна моя,

геройская, святая,

тобою столько радости заслужено!

В моей душе

тревога не простая —

зубастая и жгучая — разбужена.

Я знаю,

ты намного б стала лучше,

когда бы мы —

радетели-хранители —

в тебя стремились

вкладывать всю душу,

как при устройстве собственной обители!

В одной стране поэт и царь

несли свой крест — две разных доли.

Поэт имел веселый дар

слагать стихи,

был духом волен.

А государь душой был стар

и властолюбием был болен.

Поэт о нежной страсти пел

и о природе поэтичной,

и о народе,

что кипел

в борьбе со властью безграничной.

В паренье он не разглядел

царя-тирана лик безличный.

А царь невежественным был

и голос истины не слышал.

Себя льстецами окружил

и верил — он всего превыше.

Он петь поэту запретил

перед людьми — эй, ты, потише!

Вовеки песня не замрет,

любую победит преграду!

Все так же наш поэт поет

про горести и про отраду,

и присудил ему народ

свою высокую награду…

Вернемся к нашим временам!

Безмолвно поглотила Лета

корону, славу, фимиам —

не песню, что в те дни пропета.

А о царе известно нам

по обличениям поэта.