Сатира и юмор: Стихи, рассказы, басни, фельетоны, эпиграммы болгарских писателей

Под гнетом мрака векового,

взращенный бурей и огнем,

наш красный смех, наш смех суровый,

сдружился с поднятым мечом.

В своих раскатах сочетает

он рабства скорбь и боль невзгод,

священной злобой сотрясает

он запылавший небосвод.

В столицах, в каменной неволе,

грохочет, как набатный звон;

в поля, где пот кровавый пролит,

летит крылатым вихрем он.

Гремит, звенит, зовет упорно,

и ночью слышится и днем,

и нависает тучей черной,

грозящей огненным дождем.

Следящий за кипеньем жизни

порабощенных трижды масс,

я слышу смех в моей отчизне,

я слышу красный смех у нас.

В нем голоса рабов сурово

слились в один могучий хор,

и глухо звякают оковы,

клеймя терпения позор.

Я вижу, чуть прикрою очи,

ряды веков, ушедших прочь.

Я слышу — смех рабов грохочет,

холодный, мрачный, словно ночь.

Я вижу на песке арены

моих далеких братьев кровь.

Им избавление от плена

сулил зверей голодных рев.

Ступает тяжко гладиатор,

и меч над братом занесен.

Толпа волнением объята, —

спокоен, словно цезарь, он.

Идут на гибель шагом твердым

мои друзья, отбросив страх,

встречают смерть с презреньем гордым

и с красным смехом на устах.

О смех, кипящий в черной чаше,

смех, где смешались кровь и яд,

заставь забыть все муки наши,

наполни бодростью наш взгляд.

Мы на господский пир не званы,

и чужд, друзья, нам этот дом,

идем не с флейтой и тимпаном

в грехом наполненный Содом.

Нет, мы, подав друг другу руки,

идем вперед тропой крутой.

Трубы могучей грянут звуки,

нас позовут на бой святой.

И над Содомом смех наш красный

тогда победно прозвенит

и приговор наш громогласный

беспутным трутням возвестит.

И прогрессист, и демократ,

и либерал{98}, большой притом,

бай Тричко — он аристократ

душой, богатством и умом.

Он любит родину свою,

болгарский мил ему народ.

Ни разу не был он в бою,

но несомненно — патриот.

На карте, забывая страх,

ведет кровопролитный бой;

победу встретив или крах,

тотчас же подымает вой.

И сверх того, и сверх того,

всех филантропов он щедрей,

всегда открыт карман его

для родины и для друзей.

Он изумил вчера всех нас

(так он один лишь сделать мог),

поставил подпись и — тотчас

опорожнил свой кошелек.

Не говорил: «Потом подам!»

А сразу — вот, мол, я каков!

Вручил семь тысяч… господам,

удравшим от большевиков{99}.

Пьянея от своих щедрот,

поступком славным умилен,

как настоящий патриот,

на подвиги готов был он.

Он выпил рюмку коньяку,

от удовольствия вспотел,

потом в постели на боку

спокойно, сладко захрапел.

Ему явился в чудном сне

сам царь, Романов Николай.

Вдруг стук раздался в тишине

и прозвучал собачий лай.

«Анастасия, кто там? Ну?»

«Солдат с медалью боевой.

Он был в Салониках в плену{100},

теперь босой идет домой».

«Не страшно летом босиком.

Штиблеты?.. Где я их возьму?

А впрочем, там, за сундуком,

есть тапки… Подойдут ему.

Подметки, кажется, с дырой,

ну что ж, пусть их починит он —

когда он подлинный герой,

то должен быть во всем силен…»

…И либерал, и демократ,

и прогрессист, большой притом,

бай Тричко — он аристократ

душой, богатством и умом.

Он любит родину свою,

он филантроп и патриот,

он рад бы жизнь отдать в бою

за честь, свободу и народ.

Она блюдет и пестует

газеты здешних мест;

и над статьею честною

мелькает желтый крест:

— Молчать!

Не рассуждать!

Газеты искалечены,

не смеют глаз поднять —

и спорить им тут нечего,

и сил нет возражать!

— Молчать!

Не рассуждать!

Ты пишешь сообщение:

мол, где-то воровство.

Предложат объявление —

где, мол, купить чего, —

молчать!

Не рассуждать!

Когда в статье напишется,

что, мол, дожди пошли, —

опять же окрик слышится:

— Погоду не хули,

молчать!

Не рассуждать!

___________________ . . . . .

_________________ . . . .

___________________ . . . . .

Молчать!

Не рассуждать!

Ах, этот чох, нахальный чох!

Явился в гости к нам без зова —

и все носы застиг врасплох,

и оккупировал их снова.

Пришли с напастью холода:

везде, на каждом перекрестке,

чихают дамы, господа,

младенцы, старики, подростки…

Угла, где чоха нынче нет,

не отыскать у нас в Софии.

Валюта наша, наш бюджет,

простыв, чихают не впервые.

«Апчхи!» — и строй наш и режим

в чихательной согнулись позе.

В одном жилетике дрожим

на политическом морозе.

И свой тяжелый крест неся,

надрывней даже, чем столица,

Болгария чихает вся:

в двух войнах как не простудиться!

Не ждал никогда этой почести лестной,

не знал, что наступит момент —

и сам старый дьявол, проныра известный,

меня пригласит на абсент…

Свеча озаряла отточенный профиль

дрожащим огнем золотым.

С меня не сводил влажных глаз Мефистофель,

пуская колечками дым.

В глазах его проблески грусти осенней

сквозь смех промелькнули на миг.

Махнул он рукой: «Лишь в вине откровенье,

скажу я тебе напрямик.

Все помыслы злые, поступки дурные

давно забракованы мной.

Так выпьем за горести ваши земные,

за добрый мой нрав неземной!

Я в древние дни на земле появился,

тогда был я честью богат,

да сдуру на истине вашей женился

и сделался вскоре рогат.

Конечно, не мог я простить ей обмана —

ведь честь-то погибла моя!

Я мстил, честь людей я губил неустанно,

но тем не утешился я.

Решил показать себя рыцарем смелым;

отбросив ненужную месть,

сто раз умирая за честное дело,

не мог воскресить свою честь!..

Однажды истерзанный адской тоскою

я вышел на сквер как во сне.

Плакат над собою держу высоко я:

«Ни капли нет чести во мне!»

И что же?.. Иду по болгарской столице,

даю всем плакат свой прочесть

и вижу вокруг восхищенные лица:

«О, это вам делает честь!»

Один господин молвил, крепко целуя:

«Вот брата нашел невзначай».

Две светские дамы, улыбкой чаруя,

меня пригласили на чай.

Меня окружают почтением редким,

толпой провожают домой.

Монарх и министры, попы и субретки

спешат подружиться со мной.

И вот я блестящ, элегантен, известен,

деньгами сорю, словно Крез.

Все знают: я плут, спекулянт, я бесчестен,

но превознесен до небес!»

Тут дьявол умолк. Нацедил мне абсента,

напомнив, что я — его гость,

и, дым выпуская лиловою лентой,

пронзил меня взглядом насквозь.

Х о р в о л х в о в

С полей ужасной бойни

собравшись в Вашингтоне,

решил наш мудрый клир

здесь помолиться богу,

унять людей тревогу

и даровать им мир.

Г л а в н ы й в о л х в

Согласны ли вы, господа?

В с е

Да!

П е р в ы й в о л х в

А это что такое?

В т о р о й В о л х в

Гондола, верно, или…

Т р е т и й в о л х в

Я думаю, другое:

баллон в новейшем стиле.

Г л а в н ы й в о л х в

Не эта ли граната,

ужасна и громадна,

десятки наших братьев

так зверски беспощадно

могла б толкнуть в могилу?

П е р в ы й в о л х в

Ужаснейшая сила!

(Про себя.)

Однако же — красива!

В о л х в и з А л ь б и о н а{103}

От этой жуткой стали

волосья дыбом встали!

(Крестится и отворачивается, чтобы не видеть снаряда.)

Б р о н з о л и к и й в о л х в

Ах, помоги мне Будда!

Какое злое чудо!

(Дрожит.)

В о л х в и з П а р и ж а

Ужасно и бесчеловечно.

Кричать я буду, как всегда,

что от вещей подобных вечно

культура гибнет без следа!

(С отвращением плюет.)

Г л а в н ы й в о л х в

Пора! Потоки братской крови —

порукой в этом честь моя —

мы с вами, братья, остановим!

Клянусь, что первым буду я…

(Поднимает со стола Библию, из нее неожиданно выскальзывает нож.)

В с е (испуганно и удивленно)

Упало что-то… Серебрится…

Возможно ль? Это нож упал!

Г л а в н ы й в о л х в (смущенно)

Ах, да… Им Библии страницы

я этой ночью разрезал.

В о л х в и з А л ь б и о н а (роется в заднем кармане и шепчет главному волхву)

Прежде чем сделать, подумай заране!

Браунинг спрятал я в заднем кармане.

Г л а в н ы й в о л х в (делая вид, что не слышит)

Итак, я мысль продолжу, братья:

без фальши должен вам сказать я:

война ужасна,

это ясно.

Надеюсь, вы со мной согласны?

В с е

О, в принципе, конечно, да!

Но думаем, что не беда,

коль будем мы в таком вопросе зорки

и выставим по пунктам оговорки.

Г л а в н ы й в о л х в

Я рад внимать достойным сим словам.

Об этом, братья, думал я и сам.

Однако к делу перейдем от слова —

взгляните, резолюция готова.

Теперь она должна вернуть покой нам

и положить конец ужасным войнам.

В о л х в и з Б е р л и н а (тяжело вздыхает)

В о л х в и з П а р и ж а (про себя)

Какие, брат, заботы?

Вздыхаешь тяжело ты

и на меня косишься —

на что-то, видно, злишься?

Но по нагану в каждом спрятал я кармане,

так лучше б ты обдумал все заране!

Г л а в н ы й в о л х в (читает)

«Мы, нижеподписавшиеся дети Христовы, готовы

радеть для блага и порядка —

вооруженья лихорадку

мы уничтожим,

с именем божьим

облобызаемся, как братья,

чтоб там, где слышатся проклятья,

царили вновь

мир и любовь…

Однако чтоб по прихоти задир

не мог быть потревожен этот мир,

мы охранять разоруженье свято

с мечом в руке решили, как когда-то.

Ты нас, о боже, не покинь!»

Согласны вы?

В с е (вытаскивая свое спрятанное оружие)

Все, как один!

Г л а в н ы й в о л х в

Аминь!