Ты, парень, поскорей за ум берись!
Умолкни и смирись!
Насмешкой не исправишь мира,
не впрок народу едкая сатира.
Ужасным этим ремеслом
людей улучшить и не думай —
рассвирепеет враг угрюмый,
а зло — пребудет злом.
Всяк скажет о тебе: «Он выжил из ума!
Злосчастный забияка!
Для общества он хуже, чем чума;
он лает и кусает, как собака.
Смотри, какая хватка!
И то ему смешно, и это гадко!
Да ну его, подальше от греха!
Он ради одного плюгавого стиха
не пощадит отца родного,
ему бы только вить за словом слово
да к рифме рифму подгонять».
И если ты возьмешься сочинять
стихи о том, кто нынче твой приятель, —
он завтра станет первый твой предатель;
когда бы попросту сбежал и был таков —
нет, на тебя он поведет полки врагов.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Иль ты не знаешь, что всесильна злоба
и что сатирику пощады нет, —
из-за единственного жалящего слова
ты примешь сто разнообразных бед?
Ты думаешь: найдется рыцарь чести
и он тебя оценит, наградит
и от разящей клеветы и мести
тебя навеки оградит?
Не верь, тебя гнушаться будут все
и руки прятать за спиной при встрече,
и ты услышишь вот какие речи:
«Ага! Предстал во всей красе!
Как видно, не нашел себе иного дела,
чем на людей кидаться оголтело?!
Нет, милый: что посеешь — то пожнешь…
Теперь иди своей дорогой,
а нас не трогай.
Ты должен знать, в какие дни живешь…
Зачем ты пишешь эту ерунду?
Кому нужны твои куплеты?
Надеешься людское горе и нужду
искоренить стихами на земле ты?
Тебя, поэт, должно быть, бог обидел!
Ты где такое чудо видел?!
Положим, ты ожег потоком гневных слов
грабителя, творящего злодейства,
оплакал горести несчастного семейства.
А результат каков?..
Злодей свое забросил ремесло,
его душа не вынесла укора,
насильников уменьшилось число,
мир подобреет скоро?..
Вещай хоть сотню лет, что миром нечисть правит, —
грабитель слушает и грабит,
богатый бедных обирает.
И сколько ты о праве ни кричи,
а праведней не станут богачи.
Перо не порть, себя напрасно не губи.
…Никто не прыгнет выше головы».
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Ты о другом попробуй протруби —
о злобной и развратной черни,
ты осуждению невежество подвергни…
И что из этого? Напрасный труд!
Всяк скажет: «Он безумец или плут!..»
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Нет, мир добром не отвечает
тому, кто ближних бередит и поучает.
Орех печеный долго угрызала
старушка некая беззубым ртом…
Орех тот выплюнув потом,
разочарованно сказала:
— Неладен будь, кто сей мне дал совет.
У скорлупы и вкуса даже нет!
Наука — сладость, хоть иной тупица
к ней так же вот не может подступиться.
В одно многострадальное село
наведывался Волк, грабитель жадный, —
немалое свершал он зло!
И был там дворик безоградный,
во дворике — Гусыня. В поздний час
она, бывало, каждый раз
не очень громко, хоть и смело,
на Волка пробегавшего шипела.
Шипенье это, что легко понять,
злодею было не по нраву,
но он терпел его, чтоб шумом не поднять
собак ораву…
Однажды, убегая от собак,
он зашипевшую схватил-таки Гусыню —
и разорвал, и наземь кинул,
и опрометью — прочь, во мрак.
А вскоре вновь в село явился,
у дворика остановился
и вслушался в ночную тишь.
— Ага, молчишь? —
сказал злорадно. —
Ну, поделом тебе: уж впредь
и всем другим здесь будет неповадно
на Волка, на Хаджи{1} шипеть!
У сильного дорог не сыщешь ты бескровных
захочет — обвинит и невиновных…
Он зло творит, а ты пред ним дрожи,
еще и называй его Хаджи.
В этом мире все вверх дном —
кто богат, глядит орлом;
все мечтают день за днем
о достатке об одном.
Мы заслуг твоих не знаем,
только знаем, что — богат,
и за это уважаем.
Будь ты крив, плешив, горбат,
будь и подлецом любым —
ты приятен и любим,
почитаем и угоден
и весьма высокороден —
все юлят перед тобой
и в глаза глядят с мольбой.
Если ж ты лишен дохода —
будь хоть княжеского рода,
будь и гением любым,
все твои заслуги — дым.
Будь красавцем утонченным,
расточай восторг и пыл,
коли хочешь, будь ученым,
мудрствуй, не жалея сил;
если денег не скопил —
нарекут ослом… и даже
обзовут гораздо гаже!
Да, тому, кто без монет,
в этом мире места нет.
Ах, моя монетка,
дорогая детка!
О, какая жалость,
ты одна осталась!
Все твои подруги
бродят по округе.
Твой братишка медный,
пятачок последний,
что совсем недавно
здесь звенел так славно,
мною с горькой болью
выпущен на волю…
Тошно тебе, тяжко, —
ты одна, бедняжка.
Друг ты мой сердечный,
буду помнить вечно
я тебя за верность,
за твою примерность!
О тебе слагаю
песню, дорогая!
Слышишь, о монета, —
ты царица света!
В честь тебя, царица,
много дел творится.
Ты колеблешь троны,
разжигаешь битвы,
порождаешь стоны,
гимны и молитвы.
Не творенье божье,
но блаженна все же.
С древних пор для мира
стала ты кумиром.
Хоть мала, безгласна,
но сильна, прекрасна:
неба достигая,
землю ты шатаешь
и, наук не зная,
звезды ты хватаешь!
Радуйся, монета,
ты царица света!
Ты владык провозглашаешь,
ты ничтожных возвышаешь,
ты монахов освящаешь,
ты безумцев умудряешь,
ты уродов украшаешь,
ты вселенной управляешь,
ты рожденных для мотыги
производишь во владыки,
трусов ставишь в полководцы.
Все с тобой легко дается,
недостойным даришь саны,
оттого ты всем желанна,
и мужам, и женам милым,
и юнцам, и старцам хилым,
и мирянам, и духовным,
и ничтожным, и сановным.
Оттого-то первым делом
о тебе все вопрошают,
льнут к тебе душой и телом,
почитают, уважают.
Над вселенной — госпожа ты!
Патриархи для богатых
все законы нарушают,
все богатым разрешают.
В честь тебя архиереи
грабят бедный люд, злодеи.
В честь тебя выносят судьи
приговоры честным людям.
Подчиняясь звону злата,
лгут бесстыдно дипломаты.
В наше время, как и прежде,
помогаешь ты чудесно
простофиле и невежде
мудрецом прослыть известным
и любому остолопу
прогреметь на всю Европу.
Ты всегда женить готова
молодых людей на вдовах,
а девиц отдать уродам,
немощным, седобородым…
Ах, из-за тебя, монетка,
верой жертвуют нередко,
отрекаются от предков,
поступаются родными,
притворяются святыми,
жизнь отдать и душу рады,
чтобы взять тебя в награду!
Пишут проповеди свету,
издают порой газету,
речи длинные разводят,
сочиняют, переводят
песни, повести, романы —
чтоб набить полней карманы,
и с бесстыжими глазами
высыпают ложь возами…
В честь монеты все творится,
о всесильная царица!