Сатира и юмор: Стихи, рассказы, басни, фельетоны, эпиграммы болгарских писателей

АППЕНДИЦИТ

В ночь со вторника на среду Матей Божев проснулся в два часа… Заныло в паху, справа, чуть ниже того места, где он всегда ощущал свои карманные часы.

Матей подержал ладонь на больном месте, но от тепла боль только усилилась, и одновременно он почувствовал во рту пресный холодный вкус гвоздя. Именно этот вкус впервые появился вчера, когда Матей наблюдал, как плотник настилал пол у него на даче. Набрав полон рот гвоздей, острием внутрь, и зажав их губами, мастер по одному выхватывал их пальцами и двумя ударами топора ловко загонял в сосновые доски. Однако вчера аромат этих свежих досок, наполнявший всю его новую дачу, победил неприятный вкус во рту, и Матей Божев возвратился в город осчастливленный.

Сегодня вкус гвоздя только усиливал боль.

Матей подумал, что теперь должно быть ровно два часа. Он так сросся со своими часами, что, даже не взглянув на циферблат, мог определить время. Просто чувствовал его тем местом на животе, где много лет тикали карманные часы.

Матей встал, держась рукой за больное место, вышел в коридор к вешалке, вынул часы из кармана брюк. Было ровно два часа.

Матей Божев сразу успокоился. И боль утихла. Он выпил воды на кухне и тихо вернулся в спальню.

Утром Матей Божев побрился и как всегда посмотрел из окна на улицу. Падал крупный мокрый снег, оседая на черной крыше автомобиля, который его ждал.

Когда Матей запирал двери своей квартиры, с площадки верхнего этажа выглянула уборщица и до него донеслись ее слова, адресованные кому-то:

— Подумаешь, богатей — дело большое. Все равно его новые штаны кто-то другой будет донашивать, а кто — ему и невдомек.

Матей опустился на несколько ступеней и внезапно до него дошло…

«Кто будет носить мои штаны? Мои штаны? Что за глупость!»

Он задержался, прислушиваясь, что еще скажет уборщица. Но та замолчала, и было только слышно, как она вытирает тряпкой мозаику.

В голове у Матея блеснула ревнивая мысль о жене — он был женат во второй раз. Жена на двадцать лет моложе его. Неужели она заведет кого-то, кто будет носить его штаны? Или уборщица намекала на дочь?

Матей ухватился за мысль, что это зять будет носить его штаны, и несколько успокоился, но вдруг почувствовал усталость. «Может, у него своих штанов не будет — иначе зачем ему мои надевать? Ничего себе зятек!» — подумал он.

Эти глупые и нелепые мысли не оставляли Матея, он махнул шоферу, чтобы тот ехал один.

Матей пошел пешком. Но пройдя немного, почувствовал все ту же тупую боль и направился к трамвайной остановке. Какая-то женщина дала ему трамвайный билет и, смущаясь, взяла у него четыре стотинки.

В трамвае Матей Божев внезапно заметил, что большинство пассажиров люди в возрасте. Никогда раньше он не замечал, что так много пожилых людей. Матей Божев сел. Боль усиливалась, и он снова ощутил во рту пресно-холодный вкус металла.

Кто знает почему, он подумал, что у него слишком много обуви и он вряд ли успеет ее износить. Мысль о неизношенной обуви уже приходила к нему раз, когда он лежал в тяжелом гриппе, но сейчас она была связана с чем-то другим, и Матей в первый раз ясно понял, что и он может умереть. И он — как все.

Мелькнула мысль: кого же выдвинут на его место? Он перебрал всех своих заместителей. Ни одна кандидатура не показалась ему подходящей…

Кризис наступил в его служебном кабинете, в четыре часа пополудни…

Готовя Матея к операции, хирург балагурил.

— Я только раз тебя резану, и готово, — желая его подбодрить, хирург обращался к нему на «ты». — Аппендицит — ерунда! Пять минут — и порядок!

Матей Божев слушал его, учтиво кивал головой и улыбался, но был бледен и неразговорчив.

Накануне операции он попросил принести ему пишущую машинку, бумагу, конверты и утренние газеты. Оставшись один (товарищ Божев лежал в тесной, неуютной, но отдельной палате), больной написал несколько строк жене. Он просил простить его за то, что бывал груб с ней в те времена, когда она еще была его секретаршей. Написал, чтоб она продала машину, но гараж оставила, потому что сдавать внаем гараж теперь выгоднее, чем сдавать квартиру. Просил не ссориться с его дочерью, которой он оставляет дачу, и разделить с ней пополам все имущество. «Не поминай меня лихом», — закончил он письмо.

Матей Божев был уверен, что врачи его обманывают и что он умирает от рака желудка. Правда, его несколько утешала мысль, что эта операция окажется вкладом в развитие науки, но он не верил, что останется в живых.

Он написал на конверте адрес и крупными буквами вывел наискось: «Вскрыть после моей смерти!»

Немного позже вошла сестра, сменила лед в пузыре у него на паху. Когда она вышла, Божев поднялся. Несмотря на боль, он сел за пишущую машинку и стал что-то печатать так быстро, словно знал текст наизусть. Отпечатанное отрезал и, послюнявив с обратной стороны, прилепил к газетной странице. Прочитав, отодвинул от себя газету и прищурился. Он представил себе некролог, напечатанный в газете. Выглядело определенно неплохо. Это успокоило его, и он заснул тяжелым сном, но в два часа ночи боль снова разбудила его. Матей полежал на спине, и, когда боль немного утихла, присел к столу. Открыл конверт, извлек из него некролог и поправил некоторые места. Заменил слово «многолетний» на «с детских лет». Зачеркнул слова «до конца жизни» и вместо них вписал «до последнего вздоха».

Утром, пока сестра намыливала, брила и намазывала живот йодом, Матей лежал, прикрыв глаза от неудобства и стыда. Сквозь дрожащие ресницы он увидел смешливые глаза девушек и вспомнил свою жену. У нее были такие же смешливые глаза до того, как они поженились. И у всех девушек такие шаловливые взгляды до того, как они выйдут замуж. Куда же все это девается потом!..

На следующий день после операции к Матею пришли жена и близкие. У них был подозрительно веселый и беззаботный вид, который придают себе все, посещающие больных.

Позже, когда родственники ушли, Матея навестили два его заместителя. Глаза у них были сочувственно-ободряющие, но заместители осторожно приглядывались к Матею, когда он за ними не наблюдал, словно чего-то ждали.

Матей был замкнут и отрешен. Все ему говорили, что операция прошла благополучно и «слава богу, что это только аппендицит, а не что другое», но Матей был уверен, что все это — одно притворство.

Он даже на миг не мог представить себе, что его — Матея Божева, человека в таком ранге, — прихватит такая смешная болезнь — аппендицит!

Это было бы нелепо!

Он был уверен, что большие люди болеют только большими болезнями.

Выписываясь из больницы, Матей был мрачен и подозрителен. Он взял на работе двухмесячный отпуск за прошлые годы и даже не появился на службе. Старался отдалить день встречи с подчиненными, живо представляя себе, как они будут разочарованно шушукаться у него за спиной: «Оказывается, это был всего лишь аппендицит!» И в глазах у них при этом не будет ни почтения, ни готовности выполнять его указания, а только насмешливое любопытство рядовых смертных к рядовому смертному.

Матей почти ничего не ел и очень похудел. Нос у него заострился, а в глазах играл нездоровый блеск. Сидя дома, он прочитал все о раке и часто видел во сне свои похороны…

Военный оркестр. Впереди гроба несут подушку с орденами, а он лежит в гробу, скошенный раком. На лице у него застыла отрешенная, удовлетворенная улыбка, которая смущает ораторов и его заместителей.

Они не понимают, что Матей Божев несказанно счастлив оттого, что ему все же удалось скончаться от болезни, достойной его служебного положения.

Перевод Н. Лабковского.

СКАЗКИ О ЛЮДЯХ И О ЖИВОТНЫХ

Слышал лев, что человек — самое сильное и самое непобедимое существо на свете. Решил царь зверей помериться с ним силой. Ходил, искал и набрел на человека. После взаимных приветствий: «Добрый день» — «Здорово», — лев сказал человеку:

— Эй, друг, давай с тобой поборемся!

— Хорошо, — сказал человек, — давай поборемся. Только сперва напиши автобиографию.

— Какую автобиографию? — удивился лев.

— Обыкновенную. Напишешь на одной странице, как тебя звать, когда ты родился и, самое главное, кто твои родители.

— Это я с тобой собираюсь бороться, а не мои родители, — возразил лев.

— У нас принято, чтобы боролись родители, — сказал человек. — И не морочь мне больше голову, ты у меня не один.

Лев отправился восвояси и возвратился на другой день. Протянул человеку автобиографию и сказал:

— Ну, теперь поборемся?

— А где заявление?

— Какое еще заявление?

— Обыкновенное. Что ты хочешь со мной бороться и т. д.

— Где я возьму заявление?

— Купи в газетном киоске бланк и напиши.

Лев купил бланк и написал заявление.

— А марка? — спросил человек. — Надо наклеить гербовую марку достоинством в два лева. Купишь в сберкассе.

— Но она уже закрыта.

— Раз закрыта, придешь, когда откроют.

Ушел лев, явился в понедельник. Подает заявление с маркой и говорит человеку:

— Ну, теперь-то мы с тобой поборемся.

— Паспорт! — сказал человек.

— Какой паспорт? Ты не видишь, что я лев?! — заревел царь зверей.

— Много здесь всяких ходит, каждый говорит, что он лев, так я и буду со всеми бороться. Принеси паспорт, и тогда станет ясно, кто ты такой.

Ничего не поделаешь, выправил себе лев паспорт, прибежал обратно.

— А медицинская справка? — спросил человек.

— Здоров я, здоров! — захныкал лев.

— Ты так думаешь, — сказал человек. — Я многих таких знал. Говорили, что они здоровы, а потом — бац! Прошу медицинскую справку!

Лев побежал в поликлинику. Сделал 18 исследований, принес медицинскую справку.

Человек потребовал справку об уплате подоходного налога. Лев принес.

Человек потребовал справку о несудимости. Лев принес.

Человек потребовал справку о заработке. Лев принес.

Человек потребовал справку об образовании. Лев принес.

Человек потребовал справку о том, что лев не заика. Лев принес. Человек потребовал справку о прививках. Лев принес. Человек потребовал справку об уплате профвзносов. Лев принес. Всюду, куда лев обращался, от него, прежде чем выдать ему справку, требовали другие справки. Девять лет продолжалось хождение льва по мукам.

И наконец, одряхлев от скитания по инстанциям, лев, похожий на тень вегетарианца, предстал перед человеком.

— Ну, что? Теперь поборемся? — с трудом прошептал лев, и в глазах у него засветилась надежда, что человек откажется.

— А я только и делаю, что с тобой борюсь, — рявкнул человек и ударом ноги в зад выбросил льва в окно.

Лев из последних сил побежал в лес. И только очутившись в спасительной чаще, обернулся.

— Ф-фу! — простонал он, еле переводя дух. — Хорошо, что я лев. А то бы от меня ничего не осталось…

Когда-то лев и лягушка были соседями. И детки ихние всегда играли вместе. Больше всего они любили играть в «кто дальше прыгнет». Не раз они пытались допрыгнуть до луны, но почему-то им это не удалось.

Хотя учились львенок и лягушонок вместе, когда они выросли, из львенка вышел лев, а лягушонок стал всего лишь лягушкой. Расстались детки, и каждый пошел по жизни своим путем.

И вот однажды они повстречались.

Лев пошел на водопой и там увидел товарища своих детских игр.

— Помнишь, как мы состязались в прыжках, когда были маленькими? — сказала лягушка льву. — Бывало, ты прыгнешь дальше, а в другой раз я.

— Ты никогда не могла прыгнуть так далеко, как я, — возразил лев.

— Э! Ты все позабыл, — сказала лягушка. — Я часто прыгала дальше тебя. И чтобы напомнить об этом, предлагаю посостязаться в прыжках еще раз.

— Согласен, — сказал лев. — Только надо позвать кого-нибудь в арбитры, чтобы он мерил, кто из нас дальше прыгнет.

Стали они звать арбитра и кричали, пока из воды не появилась старая жаба. Объяснили ей, чего от нее хотят, и приготовились к прыжкам.

Первым прыгнул лев. За ним — лягушка. Жаба измерила расстояние своим жабьим аршином и объявила, что лев прыгнул ближе. Прыгнули еще по разу. Жаба опять пустила в ход свой аршин и объявила, что лягушка прыгнула дальше.

Опечалился лев и пожаловался вечером своей престарелой мамочке: мол, он прыгнул намного дальше, а получилось, что лягушка прыгнула дальше, чем он.

— А кто мерил? — спросила опытная львица.

— Старая жаба, — сказал лев.

— Не огорчайся, — сказала львица. — Но в другой раз знай: не важно, кто дальше прыгает, важно, кто измеряет прыжки…

Однажды люди увидели в божьем храме черта. Он пел в одном хоре с ангелами. Люди очень удивились.

— Как же так, черт — и в ангельском хоре?

— А это не черт, — ответили им, — это ангел.

— Какой же это ангел? Вот рога, копыта, хвост. Все знают, что это черт.

— Это все не имеет никакого значения, — сказали им. — Если он поет в ангельском хоре — значит, он ангел…

Одному хитрецу поручили кормить блоху. Он так экономил на ее содержании, что в конце концов воздвиг себе мраморный дворец.

Удивились этому люди и стали выспрашивать: из каких средств он построил себе такое дорогое жилье?

— Из сэкономленных! — ответил им блохопас.

— На чем сэкономленных? — не поняли люди. — Ведь ты кормишь всего одну блоху.

— Увы, одну, — вздохнул хитрец, — но вы забываете, что блоха эта государственная и я кормлю ее из государственных фондов.

С тех пор люди из кожи вон лезут, чтобы иметь возможность кормить государственную блоху.

Перевод Н. Лабковского.