Там точно есть любовь

Глава 27. Катя

Катя разглядывает белоснежное полотно, скрывшее очертания их двора.

Здравствуй, зима в Лисичкино.

Ну что? Подведем итоги?

Пошел уже пятый месяц, как ты обитаешь в этой глуши. Оторвана (спасена?) от цивилизации. Наслаждаешься прелестями деревенской жизни: дрова, колодец, метровая подушка снега на крыльце после каждой ночи. Увязающие в сугробах валенки.

Окрепшее тело.

Рассветы, закаты, иней на ветках и звон тишины…

А еще?

Да ради бога! Сейчас перечислим.

Еще теперь у тебя есть собственная собака, которая разгуливает по двору с видом убийцы-фанатика; страдающая ожирением корова, сумевшая, кстати, полностью поработить псину; сумасшедшая кошка (и три ее сестры); парализованный муж; йоги-веганы в качестве квартирантов и страдающий Альцгеймером возлюбленный свекрови.

…а это – веселая птица-синица в доме, который построил Джек…

Точно! Про дом-то мы забыли.

Добавим: дом без отопления, не разговаривающая с тобой дочь и подруга-алкоголик.

Все вроде?

Ну и как тебе, Кать?

Неплохо. Кстати, мне неплохо. Что – не ожидали? Сама удивлена. Но почему-то мне – не плохо. Не плохо, не грустно, не одиноко и, что совершенно точно, не скучно. Ой, вы же не упомянули моих соседок! Вишенка на торте: любвеобильные и ревнивые соседки-лесбиянки.

Катя смеется. Она часто стала смеяться, оставаясь одна.

Подбегает Пегая, крутит узкой головой, пытаясь разобраться в эмоциях своей госпожи. Катя собирает с перил снег, лепит тугой мячик и подбрасывает его в воздух. Пегая взлетает вверх чуть ли не на метр, вонзает клыки в снежок. Обиженно чихает, приземлившись: в очередной раз попалась на удочку хозяйки.

И Катя снова смеется.

Из приоткрытого окна ей вторит заливистый смех Наташи.

Кстати, о лесбиянках…

Проваливаясь в снег чуть ли не по колено, Катя пробирается к боковой стене дома, заглядывает в оконную щель: она стала неуемно любопытна в последнее время. В их гостиной Олег занимается с Наташей йогой. Девушка никак не может принять какое-то затейливое положение, смущенно хихикает над собой. Олег безуспешно пытается поправить разворот рук ученицы. В итоге – не удивили! – Наташа падает.

Новый взрыв хохота.

Катя стучит по стеклу костяшками замерзших пальцев. Йог и его ученица прислоняются к стеклу носами. Катя корчит им рожицу и преувеличенно грозит пальцем: перебудите весь дом с утра пораньше!

Улыбаются, ничем их не смутить.

Слишком много стала смеяться эта робкая «нетрадиционная» девочка на занятиях со своим новым гуру. Чересчур остервенело поет теперь по утрам бесконечные мантры Лена. А Анна? А что Анна?

А что она сама, Катя?

Чему смеется Катя?

Катя отряхивает валенки о ступеньки, поднимается в дом: ей снова хочется взглянуть на себя в зеркало.

Щеки раскраснелись с мороза, глаза блестят. Надо же… Она больше не похожа на живой труп. Хотя от красивой женщины тоже далековато пока. Пока? Что за неоправданный оптимизм в наших пенатах?

Но ведь и правда все понемногу стало налаживаться. По чуть-чуть.

Придется признать: весьма кстати оказалась эта идиотская толстая корова. Елизавета Петровна.

Кто бы сомневался, домочадцы сразу придумали животине имя.

Смешно вспоминать.

Катя едва-едва успела после отъезда Андрея справиться с гневом, а ее пестрая семейка уже собралась в гостиной на совет. Олег уверенно предложил искать тезку корове среди обладателей голубых кровей: это же совершенно царская особа, вы только взгляните на ее бока и походку. «Олеженька, вы абсолютно правы, – поддержала йога Наталья Михайловна, – она явно умеет командовать, посмотрите только, как ловко подчинила себе нашу собаку».

Пегая была очарована коровой: впервые овчарка сидела спиной к хозяйке, устремив грустную морду в сторону закрытой двери. Там, во дворе, пыхтела ее новая любовь. Пегая едва слышно поскуливала.

– Ищите самых жирных королев! – Катя все-таки не удержалась. Сказала, скорее всего, чтобы хоть как-то выместить досаду на происходящее, но в ответ неожиданно получила благодарный и веселый взгляд дочери.

Виктор Николаевич не спеша подошел к окну, отхлебнул из кружки чай, с видом знатока оглядел корову.

– В нашем случае пышность форм дополняется редкостной статью. Я бы учитывал это при выборе имени. Шерше ля… знатную красотку так сказать.

– Виктор, милый, вы имеете в виду кого-то конкретного?

– Да, пожалуй. Думаю, Елизавета Петровна. Дщерь Петрова всегда отличалась объемами, оставаясь при этом признанной современниками красавицей.

Катя ошеломленно переводила взгляд от одного к другому: психоз оказался массовым. Из угла ей кривовато улыбнулся Костя. На коленях мужа отчаянно мурлыкала рыжая кошка: она застолбила это место с первого же дня поселения в доме. Катя обреченно застонала.

Зверинец.

В ответ на ее мысли двор огласило басовитое мычание Елизаветы Петровны. Вероятно, КОРОлеВА милостиво согласилась со своим именем…

И все же корова их спасла. Без ежедневных поездок в город Катино существование постепенно стало вполне сносным. Теперь она – хотя бы – высыпалась. А еще, не позволяя себе напрасных надежд, нет-нет да и думала украдкой: вдруг молоко – столь свежее, через час буквально после дойки! – на самом деле соединит какие-то загадочные цепочки в голове Кости, запустит неведомые врачам импульсы…

Вдруг?

Свекровь поразила домашних своими навыками доярки. Утонченная? Не от мира сего? Как бы не так. Каждое утро Наталья Михайловна решительно повязывала огромный черный фартук и отправлялась в сарай, определенный под апартаменты Елизаветы Петровны. В обязательном порядке ее сопровождала Пегая. Часто к ним присоединялся и Виктор Николаевич. Наталья Михайловна вполне профессионально выдаивала корову, нашептывала скотине что-то нежное на ухо, игнорировала полные ревности взгляды Пегой. Овчарке оставалось лишь переминаться с лапы на лапу да нервно зевать, переживая за свою большую подругу. В конце процедуры Наталья Михайловна разрешала Пегой подойти и вылизать морду коровы.

Что будет с Натальей Михайловной, когда состояние их старика окончательно ухудшится и ему придется уехать? Мир свекрови разрушится без этого мужчины, нельзя терять любовь дважды. Да и куда ему уезжать? Виктор Николаевич так органично вписался в их странную здешнюю жизнь, что Катя перестала различать границы слова «родня». И все же он болен. Болен серьезно. Глупо закрывать глаза на то, что деменция будет неотступно развиваться, превращая добродушного старика в капризного деспота.

Стоп. Хватит. Катя зажмуривается. Она не готова сейчас…

Как же много стала она думать о других людях! Просто наваждение какое-то. Костина мама, Виктор Николаевич, Олег, Наташа, Анна, Виктория. Порой возникает ощущение, что толпа чужих людей заполонила Катино сознание, превращаясь в грани ее собственной личности.

Чудеса Лисичкино?

Ладно. Пора отбросить пустые мечтания и заняться делами.

В первую очередь найти Женьку.

Выпить кофе. А потом найти Женьку.

Кажется, дочь с утра пораньше снова умчалась к своим лошадям. Ребенку совершенно плевать на запреты матери. Катя прислушивается к себе и понимает, что больше не злится на тайные Женькины отлучки. В конце концов, в Лисичкино дочь расцвела. И ожила. Несмотря на вечную адресную немоту, малышка выглядит счастливой. А еще – стремительной и сильной. Надо отдать должное этому хамоватому коневоду. Сумел за три месяца преобразить девочку; Кате вот десять лет не удавалось.

А при чем здесь он? Женя безоглядно обожает любых животных, а тут целые лошади. Он – их владелец… Дешевая популярность. Андрей-Андрей-Андрей… Нет-нет да и слышит Катя, как дочка взахлеб рассказывает то папе, то бабушке про своего тренера по конному спорту.

Андрей-Андрей-Андрей…

Пойти, что ли, посмотреть на их подпольные занятия? К тому же, крути ни крути, а надо поблагодарить отельера за корову: свекровь уже язык стесала упрашивать Катю проявить элементарную вежливость. Так что…

Не так уж и сложно сказать: спасибо, ваша корова оказалась настоящей поддержкой нашему дому.

Господи, какая косноязычная гадость!

Катя решает перечесать волосы по-другому. Задумчиво распускает хвост, перекладывает пряди – то на лицо, то плотно за уши. Меняет пробор. Придирчиво всматривается в путаную линию неухоженных бровей. Возвращает прежнюю прическу. Поворачивается к зеркалу боком, разглядывает тощую фигуру. Распрямляет плечи, подавая вперед почти отсутствующую грудь.

И внезапно – до озноба – пугается своих действий.

Очень быстро – она почти бежит! – Катя бросается в спальню к мужу, крепко обнимает полусонного Костю, целует его неловко и часто, прижимается всем телом.

Замирает.

Проходят секунды. Костя остается неподвижен. Ну да. Ее муж – парализован, разбит инсультом; неподвижность – его жизнь теперь. Но почему он не обнимает ее в ответ? Костины руки за месяцы управления инвалидной коляской стали невероятно сильными: любимая Женькина забава – приносить папе консервные банки, с которыми никто другой в семье не может справиться…

Катя осторожно приподнимается на локте, заглядывает в Костино лицо.

Костя смотрит внимательно, серьезно. Нет ни детской ухмылки, ни (ставшей уже привычной) растерянной заискивающей улыбки.

Серьезные, все понимающие глаза умного взрослого мужчины.

Катя краснеет.

Муж мягко отстраняет ее, жестами показывает, что хочет спать.

Закрывает глаза.

…Отгородившись.

Катя заходит в конюшню. Она первый раз здесь. В нос бьет едкий горячий воздух. Вокруг фыркают и громко сопят огромные животные. После яркого снежного света помещение кажется темным: желтый сумрак, причудливые тени по стенам. Катиной щеки касается что-то горячее и влажное. Катя сдавлено вскрикивает и шарахается в сторону, спотыкается о жесткий мешок. Лошадь смотрит на нее удивленно, поднимает верхнюю губу. Смеется над ней?

– Катя? Вы? Здравствуйте. Вот уж не ожидал. Ушиблись? Я сейчас!

Андрей выходит из соседнего отсека. Он раздет по пояс, но тут же торопливо натягивает через голову потертую футболку. Улыбается Кате радостно и изумленно: будто она – загадочное инопланетное явление. Протягивает руку.

– Да я сама! Спасибо.

Не слушая Катю, Андрей подхватывает ее под локоть, помогает встать. Отряхивает сено с ее предплечий. Да что же это? Она не маленький ребенок, которого надо привести в порядок после неудачного падения. Панибратство? Забота?

– Андрей! Прекратите! Все в порядке. Я не ударилась. Просто тут темно. И я не ожидала лошади.

– Ну да, я понимаю. Для конюшни это совсем не характерное животное.

Катя хочет возмутиться, она не переваривает насмешек над собой. Впрочем, Андрей веселится так искренне и заразительно, что она…

Смеется. Снова.

– Катя, вы, наверное, за Женей. Тут такое дело. Женя сейчас катается на лошади. Кать, ей это нужно. Поймите! Знаю, что поступаю совершенно по-свински, разрешаю вашей дочке водить вас за нос, но, Кать… Они ей правда нужны. Лошади. Я был такой же. Это как наваждение, а Женька бывает такой грустной порой, что…

– Андрей, стоп. Все нормально. Я знаю, что она ходит к вам заниматься. И я не против.

– Да?

– Да.

Замолкают. Катя отворачивается от Андрея. Чем тут себя занять – в этом совершенно чуждом ей месте? Катя опасливо проводит пальцами по морде ближайшей кобылы. Теплая. И – мягкая.

Надо же.

– Я хотела спасибо за корову сказать.

– Все-таки?

– Все-таки.

– Как назвали?

– Елизавета Петровна.

– Ого!

– Ну что я могла поделать… Я дождусь Женю? Хочу, чтобы она не пряталась больше.

– Конечно. Ну, тогда давайте экскурсию.

Андрей водит ее по конюшне. Возле каждого стойла целая история в лицах: где нашел, как воспитывал, сколько лет, чем болела. Андрей помешан на своих подопечных; глаза мужчины искрятся жизнью, задором. Катя завидует его страсти. Любила ли она в жизни хоть что-то с такой энергией и радостью?

А лошади действительно довольно симпатичные. Кате нравится их грация и гордая постановка голов.

Все равно никогда бы не села на этих чудовищ верхом! Ни за что.

– Кать, а как у вас вообще? Справляетесь? Только не надо снова на меня кричать! Я просто спрашиваю, никакого подвоха.

– Не буду кричать.

Возможно, ей действительно надо научиться принимать помощь от других людей. Вряд ли она вытянет холод этой зимы в одиночку. И Катя вдруг покорно рассказывает Андрею о сломанном котле, вымерзающем доме, ледяной воде в ведрах.

Андрей слушает, не перебивает, хмурится.

– Спасибо, что рассказали. Пожалуйста, не упрямьтесь. Я помогу.

Дверь в конюшню открывается: уставшая и взмокшая Женька за повод ведет белую кобылу. Останавливается, увидев маму. Смотрит настороженно.

Катя мягко улыбается дочери.

А потом поворачивает голову обратно, к Андрею.

Кивает.