Там точно есть любовь

Глава 41. …Анной

Анна медлит на крыльце, пытается сообразить, какой корпус сейчас кормит подруга. Зашибенно они с Принцессой наловчились существовать: Наташка прячется от Анны, Анна – от Наташки.

Пожалуй, игра Анны позатейливей обычных пряток, она скрывается и от беременной любовницы, и от дурных мыслишек в собственной голове.

Раз-два-три-четыре-пять, все равно пойдут искать…

Навсегда остановившиеся ореховые глаза или живой зародыш в животе Наташи? Набор тем довольно скуден, да, душа моя? Ну, не торопись, не торопись, выбирай с толком и расстановкой.

Дверь дальнего сарая открывается, во двор выходит Наташка, осторожно ставит на снег большое серое ведро, с усилием выпрямляется, трет поясницу. Отдышавшись, девушка вновь опускается к ведру, наклоняет его, осторожно сливает в сугроб грязную воду.

Потом замечает, наконец, Анну.

Что же ты, пичужка моя, так испугалась? Доброе утро, зайка. Выдыхай. Большая и злая Анна тебя не обидит. Только не тебя.

Наташа кивает смущенно и торопливо; сбегает обратно в безопасность сарая.

Анна усмехается и идет к противоположному блоку, с недавних пор там обитают их «коммерческие клиенты» – оставленные на передержку домашние песики богатых дядек. Андрюха не подкачал: стоило подтаять большим сугробам, в Аннин приют повалили беровские дружки. Вот только не тонкости дрессировки интересовали толстопузых «папочек»: все как один мечтали сбагрить на пару неделек своих любимцев да налегке умчаться в теплые края. Со зла Анна объявляла «отпускникам» абсолютно заоблачные расценки, дядечки радостно отсчитывали красные бумажки.

Андрей был доволен – инициированный им бизнес процветал. Анна бесилась, свора чужих невоспитанных собак раздражала ее. Впрочем, в день, когда Джерси умерла, раздражение ушло. Анне стало все равно, кто лает во дворе…

Питбули почти не лают.

Глупо проработать с собаками столько лет и не смириться с их ранней смертностью. Ты же не дура, Ань. Двенадцать лет. Запущенный артрит. Недавние переломы. Все ты понимала про Джерси. Знала (каждый день вытирая гной из уголков ее глаз) и ждала (вечерами ероша жесткую ее седину). Но теория редко выживает в практике, тебя сломала смерть этой толстой псины.

Выбилась опора.

А Наташка? Ну, конечно, им надо поговорить. Тактика избегания проблемы редко бывает успешной. Живот Принцессы не рассосется (в ближайшие месяцы), и она больше уже тебя не полюбит.

Да, господи, Анька! Какая любовь? Не ври себе, что не осознавала, кем являешься для Принцессы. Защитница, учитель. Замена матери. Суррогат подруги.

Не любовница. Ну нет…

Когда пальцами ты раздвигала Наташкино тело… Дрожа от возбуждения (похоти)… Предвкушая спазмы и взрывы… Разве не видела ты (краем глаза), как поспешно девочка закрывает глаза, пряча от тебя душу? Она чуть отворачивала голову – вверх и вправо, смыкала губы. И это не было изгибом страсти.

Везде и всегда было сухо (извини, что так прямо).

Но ты позволяла себе верить в ее стоны, игнорировала возможность благодарности, облизывала пальцы, чтобы скользили.

Так кто из вас двоих поступал подло?

Твоя Наташка всегда улыбалась?

Улыбалась. А потом встретила симпатичного мальчика. Олега. И влюбилась в его мужское тело.

Твоя девочка просто влюбилась. Смирись. Помоги ей.

Ну нет. Давайте-ка сами. Ножками, ножками.

Подальше отсюда.

Анна выпускает из клеток гостевых собак, равнодушно уклоняется от их слюнявых ртов, отбрасывает коленом особо назойливых. Псы не виноваты, их можно только пожалеть – стресс сепарации, ограничение пространства. Но их хозяевам Анна гарантировала лишь образцовое содержание собак на период передержки, регулярное питание, прогулки, не психологическое здоровье. Анна не обязывалась любить всех привезенных «коммерсов».

Анна противна сама себе.

Похоже, что, включив однажды Аннину душу, Джерси же ее и выключила.

Не собак ты любила – собаку.

Анна садится на скамейку возле блока собачьей гостиницы. Отпихивает мостящегося рядом рыжего сеттера. Равнодушно разглядывает беснующихся псов.

Надо завязывать. Поиграла в кинолога, да будет. Опустошением в душе разливается понимание: собаки Анне больше не интересны.

Даже смешно, сколько лет уже она этого не чувствовала… звенящий обрывок мысли, утром, пока глаза еще закрыты: «Просыпаться, в общем-то, незачем».

Идея, в которую можно безопасно и уютно завернуться, главное, чтобы никто не беспокоил. Обстоятельства на стороне Анны: под ее ногами больше не мешается надоедливый старый питбуль…

– Тетя Аня, добрый день! Можете открыть калитку? Это Женя. Я на минутку.

Мелкая выглядит странно – перекошена, на груди топорщится тулуп. Девочка торопливо проскальзывает мимо Анны, нелепо лавирует между собаками, устремляется к дому.

– Можно в дом зайдем? А то холодно очень. И выгул…

Анна невольно усмехается сленгу собачников из уст наглой крохи. Обреченно вздыхает и поднимается по ступенькам следом за Женькой.

В сенях Женька кое-как распутывает пуговицы тулупа – и вытаскивает из-за пазухи щенка питбуля.

Так просто.

Рыжие подпалины боков и желтые глаза. Почему-то пересыхает в горле. Анна молчит и смотрит, как он перебирает в воздухе глупыми толстыми лапами.

Вернее, она перебирает. Она.

– Вот. Тетя Аня, это вам. От Андрея, от меня. От нас всех. Это девочка. Ей три месяца всего. Она питбуль. Она еще без прививок, поэтому я в дом сразу.

От волнения Женька заикается и частит.

– Вижу, что не болонка.

И снова они молчат.

– Тетя Аня, посмотрите, у нее шерсть, как у Джерси была. Видите?

– Унеси.

– Не унесу.

Женька опускает маленькую суку на пол, та тщательно обнюхивает ботинки Анны, неуклюже растопыривает в стороны толстые бедра, писает. Анна с трудом отрывает взгляд от желтой лужицы, растекающейся по доскам.

– Ну что ты делаешь?! Маленькая глупенькая собака! Ну как так можно! Тетя Аня, она не специально! Ах, как не стыдно! Хорошая собака, кто это сделал?

Женька счастлива сменить тему, восторженно визжит испуганной собаке в самое ухо: то ли восхищается, то ли отчитывает – не разберешь.

– Ну не ори ты так! Ты же ее пугаешь. Определись сначала: ты хвалишь ее или ругаешь. Собаке надо четко и спокойно объяснять, чего ты от нее хочешь. Или через полгода получишь неврастеника. Если надо наказать, просто накажи. Без истерики.

Анна ворчит, чтобы спрятать от Женьки (от себя), что творится в сердце от серо-рыжей этой шерсти и – глаз. Щенок смотрит на Анну не мигая, внимательно вслушивается в ее суровый голос. Неуверенно приподнимает верхнюю губу – и протестующе рычит.

У Анны подкашиваются ноги, она бессильно опускается перед щенком на колени.

– Ты что, дискутируешь со мной?

Спорщица припадает на передние лапы и тонко тявкает Анне в лицо.

– Ну ты даешь. Это что же? Опять у меня будет неслух?

Анна не знает, что плачет, но щенок вскарабкивается к ней на колени, слизывает слезы со щек.

Ты запускаешь пальцы в ее теплую детскую шерсть, ласкаешь торопливое биение крошечного сердца, жадно вдыхаешь плотный молочный запах.

Навстречу тебе смешно мигают золотистые глаза. Такие глупые, дурацкие, ребячьи.

Упрямые.

Анна, наконец, узнает эти глаза.

– Опять у меня будешь… ты?