Там точно есть любовь

Глава 31. …Женькой

– А с ней-то что делать, Тош? Взбесилась просто! Пегая, нет! Нет, я сказала! Молчи! Тихо! Психованная…

– Пусть собака пойдет с нами. Она добрая. Она хорошая собака. Пусть пойдет. Добрая, не злая собака. Поможет собака.

– Тош, ну не сходи с ума. Пегой с нами нельзя! Она всю деревню на ноги поднимет. Чего она разлаялась-то?

– Добрая собака не хочет, чтобы мы шли. Надо не идти. Собака не хочет. Давай не будем ходить. Знает добрая собака, что нельзя без мамы. Давай маму твою спросим. Или мою маму спросим. Темно и снег. Холодно.

– Антон! Опять ты заладил! Не идти, не ходить! Надоел! Не хочешь – сиди тут со своей доброй собакой. Или вон к мамочке своей беги, попробуй добудиться. Вдруг проснется? Хотя вряд ли… Одна пойду!

– Не злись на меня, Женя. Пожалуйста, не злись. Я пойду с тобой без собаки. Не иди одна.

Женька оглядывает двор Виктории – ищет решение «пегой» проблемы. Снег валит с отчаянной решимостью, забивается в нос, тает на ресницах, слепляет глаза. Ничего не видно! Ну и ночка. Зато полнолуние.

Наконец.

Не одну неделю Женька готовилась к сегодняшней экспедиции. Продумывала их с Тошкой маршрут, по крупицам собирала информацию о колдуне, репетировала в уме речь-мольбу, ежедневно перепроверяла прогноз погоды.

А мама чуть все не сорвала.

Вчера вечером Женька старательно завела будильник, сигнал должен был сработать в час ночи. Сама легла пораньше – уснуть, во что бы то не стало набраться сил.

Проснулась не от ожидаемой трели, а от прикосновения холодной руки – почему-то в ее кровати ворочалась мама. Вот уж некстати. Женька понимала, что будильник вот-вот сработает, мама потребует объяснений. И ничего уже не выйдет.

Соображая, что делать, постаралась дышать ровно: однажды во время игры папа показал Женьке, как притворяться спящей. Сквозь ресницы разглядывала маму: почему она здесь? Никогда раньше мама не приходила по вечерам. Не вовремя начала, но… Женькино сердце сокрушено восторгом: мама рядом, мама навещает ее ночами – возможно, сегодня даже и не первый раз.

Потом – грохот и гвалт из кухни, стремительное мамино исчезновение.

Ее, Женькин, удавшийся побег.

Вот только Пегая увязалась. Не отставая ни на шаг, овчарка следовала за ней до самого дома Антона, а когда Тошка вышел и они собрались-таки выбраться за ворота, устроила переполох, разбрасывала лай, как бесноватая…

На крыльце магазина свалены остатки строительных материалов: рабочие не все убрали после ремонта кафе, бросили под крышей бесполезной грудой. Женька роется в мешанине обломанных деревяшек и жестяных банок с краской. А вот и то, что нужно! Тош, посвети-ка получше! Замечательный металлический трос… Зачем он был необходим в кафе, не особо ясно. Но Женьке не до размышлений. Она приматывает беснующуюся Пегую к балясине крыльца, проверяет плотность ошейника – не вырвется! Смущенно извиняется перед собакой: Пежик, ну прости, так надо, вернусь, отпущу, нельзя тебе с нами, не лай, пожалуйста, это важно.

Будем надеяться, Пегая все же не разбудит Тошину маму. Впрочем, Женька уверена: чтобы разбудить сегодня тетю Вику, одного ора овчарки недостаточно. Просто она… ну… видела тетю Вику этим вечером… Не разбудить, в общем.

И Женька с Антоном отправляются в дорогу.

Месяц назад Женька разговорилась с очень странными людьми: старенькая супружеская пара заглянула в магазин тети Вики. Одеты муж с женой были по-походному: заношенные туристические ботинки, какие-то спортивные куртки, не совсем нужного размера. Их вид остро кольнул Женьку жалостью. Оба старика выглядели крайне уставшими и бесконечно грустными. Потоптались возле прилавка минут пять, но так ничего и не купили. Вышли на крыльцо, женщина с кряхтением опустилась на колени, затянуть шнурки своего дряхлого спутника. Женька, глазеющая на них через окно магазина, тут же выскочила на улицу: давайте помогу.

– Да что ты, деточка. Мы сами. Привыкли. А вообще, спасибо. Давай-ка подсоби деду, у тебя, может, половчее выйдет.

Пока Женька возилась со скользкими мокрыми веревочками, дед смущенно вздыхал, беспомощно отворачивался в сторону. В разговор он не вступал, то ли усталость сказывалась, то ли посторонних не особо жаловал. Жена наверстывала за двоих.

– Какая же ты молодец! Теперь долго не развяжется. У меня-то пальцы уже не особо слушаются. И зачем мы только эти ботинки надели, у Генки на поводу пошли. Взяли бы свои сапоги. Так нет же. Он заладил: дальний путь, профессиональная обувь. Тьфу на эту профессиональную. Я из них теперь ноги вовек не вытащу, оплыли все.

– Гена ваш сын?

Простой Женькин вопрос сломал что-то в воздухе вокруг стариков. Плечи женщины поникли, дед отошел в сторону, не дав Жене доделать второй ботинок. Женька поежилась от налетевшего ледяного ветра, растерянно встала, пытаясь понять, что же не так она ляпнула. Женщина тревожно качнулась в сторону мужа, но, натолкнувшись на Женькино расстроенное лицо, вернулась к разговору.

– Нет, Генка наш сосед по даче. Он часто в походы ходит. В горы… перевалы там всякие. Вот он нас во все это и обрядил. А ты местная?

– Я? Я не знаю. Мы сейчас здесь живем. А вы что, тоже в поход пошли?

– Ну нет. Какой поход? Мы, наверное, паломники. Так можно сказать. К колдуну вашему отправились. За чудом. Старый, вон, больно в него поверил…

– Разве колдун есть на самом деле?

– Вот те на. Какая же ты местная, если колдуна не видела?

Женька не нашлась что ответить. Колдуна она и правда не видела, но Лисичкино ощущала родным с первого взгляда на луг перед рекой. Люблю, значит, местная, решила она про себя. Женьке ужасно хотелось узнать побольше про колдуна и про чудо, но она стеснялась расспрашивать печальных и утомленных людей. Видимо, женщина уловила Женькины переживания, продолжила, не дожидаясь расспросов.

– Деревня ваша по всей стране этим колдуном знаменита. К нему же толпы стекаются, неужели ты не видела? Мне рассказывали, что каждое лето человек по сто здесь у вас проходит. Он знахарь великий. И силой наделен. От любой болезни может избавить. Даже от страшных самых. Врачи от больного отступятся, а колдун ваш вытянет с того света.

– Он что, правда любую болезнь может уничтожить? Даже ин…

– Любую, дочь… Его, главное, уговорить. Говорят, он не каждому соглашается помогать. Надо ему объяснить, чем уж ты так миру дорог, что тебя в него возвращать надо… и тогда он волшебные слова свои начнет бормотать, хворь изгонять.

– А про другого можно просить? Не про себя?

Женька ощутила на себе пристальный взгляд, обернулась. Старик смотрел на нее очень ласково. В выцветших глазах плескалось сочувствие. Голос деда оказался трескучим, сиплым.

– Кто у тебя болеет, внученька?

Хотела ответить спокойно: папа. Но в горле что-то треснуло, слово вышло скособоченным – писк комара. Женька торопливо заморгала.

Женщина погладила по голове, задержала тяжелую ладонь на Женином плече, ответила уверенно:

– Конечно, можно и за других. Главное, от сердца просить. Мы, вот, тоже не за себя ходили со старым.

– И колдун согласился вам помочь?

– Не дошли мы до него, деточка. Через реку не перебраться – лед еще слишком тонкий, опасно. А подход к дальним мосткам вообще до весны засыпан. Придется нам месяц еще подождать. Потом снова приедем. Лед в декабре крепким станет, толстым. Подождем. Тридцать лет ждали, месяц подождем… Главное, что мы теперь про колдуна знаем.

Женька тогда так и не отважилась узнать, за кого хотели просить старики. Просто тихонько подумала про себя: пусть все получится и их просьбу исполнят.

История про волшебного целителя засела в голове прочно. Женька подловила час ясного сознания у Виктора Николаевича и расспросила его, где именно находится хижина колдуна. Потом уговорила Тоху сходить к реке на разведку. Потолкали палкой хрупкий лед, испугались спорой паутине трещин… Не время еще, не время.

Женька даже напросилась к Андрею в офис, там у него порой ловил интернет. Перерыла сайты про магию, астрологию, знахарей и места силы. Решила для себя, что приходить к колдуну имеет смысл именно в полнолуние.

Терпеливо дожидалась декабря, следила за столбиком термометра.

Женька не сомневалась, что сможет убедить волшебника. Надо только рассказать попонятней, какой папа был умный, веселый, быстрый, как здорово танцевалось на его руках. И все наладится. Наверняка колдун еще и самой Женьке поможет, починит ее голос опасный. И она наконец поболтает с мамой…

Женька с Антоном пробиваются сквозь метель. Полная луна не справляется: скованная холодными пеленками туч, светит едва-едва. Спасает механический фонарик Антона. Прерывистый лучик желтого света все-таки выводит их к реке.

Женька разглядывает кромку льда. Страшно, конечно. Противоположный берег неразличим. Странный гул ворчит в толще замерзшей воды, насылает жуть на незваных гостей.

Да и есть ли там колдун?

Женьке противна собственная трусость.

Ты же для папы идешь, дурочка! Для папы – и боишься? Ну и возвращайся тогда! Завтра утром он выкатится на кухню, помычит приветливо, упрямо возьмет газету с кроссвордами. Вот тогда ты ему и поможешь, подскажешь, как пишутся слова – дочери же должны помогать родителям…

Исправляй содеянное, Женечка-краса. Исправляй.

– Тошка, давай твой фонарь. И жди меня здесь. Дальше я одна пойду. Часа три, наверное. Может, больше.

Антон испуганно возмущается, с трудом складывает обрывки слов – нервы превратили его в заику.

– Антон! Нет! Со мной ты не пойдешь! Ты толстый, вон большой какой! Лед тебя не выдержит. Только испортишь все!

Женька вдруг сбивается на жалостливую мольбу.

– Тошечка! Ну милый! Пожалуйста. Помоги мне. Мне очень надо дойти туда сегодня, чтобы папе помочь. Не останавливай меня, пожалуйста! Пожалуйста!

Антон опускает голову. Не глядя Жене в лицо, отдает фонарь. Грузно садится прямо на снег – ждать возвращения подруги.

Женька хочет было предупредить его об опасности холодного снега, но раздумывает, видя непреклонность Тошкиных ссутуленных плеч.

Она ступает на лед. Шаг. Второй. Третий.

Ничего сложного. Да и река на самом деле не такая уж широкая. Женька знает, что Андрей летом в ней купался, переплывал с берега на берег. Она вмиг доберется до безопасных сугробов суши, найдет знахаря. Женька несколько раз прокручивает ручку фонаря, стремясь поддержать надежду мерцающими всполохами лампы.

И проваливается под лед.

Холод оглушает ее болезненным ударом, затыкает крик, запечатывает нос. Женька изо всех сил бьется, протестуя. Но почему-то оказывается под водой. Вспенивает ногами толщу воды, выталкивая себя вверх, к воздуху. Так учили в бассейне в прошлом году. В этот рывок Женька вкладывает все свои силы. И упирается головой в… лед.

Значит, лед не треснул. Вот же он. Крепкий, целый. Значит, все хорошо. Декабрь. И вода замерзла прочно. Как вы и рассчитывали. Как обещали паломники… Чувствуешь, какой он надежный, лед нашей реки? Ты лупишь руками – не разбить.

Просто досадно, что ты… здесь… а не с другой стороны, хотя… не так уж и больно… совсем не больно.

Вдруг – зачем-то – руки Антона, выталкивают в холод. Значит, лед все же треснул. И не послушался Тоха. Дурак. Теперь они барахтаются в злой этой воде, не в силах ухватить вздыбленные острые края. Сдаются неотвратимо.

Женька хочет сказать другу, чтобы он не боялся: подо льдом не больно, совсем, не страшно, а, наоборот, ясно и тихо, будто тепло. Но, похоже, Тошка и сам уже чувствует разливающийся от воды радостный жар, его лицо разглаживается, становится таким красивым… таким взрослым…

Антон скрывается под водой.

Прежде чем последовать за Тошкой, Женька успевает подумать: «А луна все же вышла, вон как ярко светит, и виден желанный берег».

И кто-то огромный и мохнатый сбегает по откосу к реке.