Там точно есть любовь

Глава 37. Катя

Утром свекровь призналась, что слегка переутомилась на вечеринке – доить Елизавету Петровну отправляются Катя с Женькой.

Катя с любопытством наблюдает за дочкой: похоже, за три месяца девочка стала настоящим асом в этом деле. Воркуя под нос глупые нежности, Женька быстро и ловко протирает живот и бедра коровы теплым влажным полотенцем. Затем – неожиданно для Кати – привязывает веревкой хвост Елизаветы Петровны к ее же задней ноге. Корова оборачивается, с грустным укором смотрит на юную доярку.

– Ну а как ты хотела, ми-и-и-лая моя? Потерпи-и, потерпи-и, родну-у-у-ля… Сейчас, моя хоро-о-о-шая. Сейчас, ла-а-а-а-почка…

Катя не может сдержать смех: не отдавая в этом отчета, девочка точно копирует интонации бабушки, растягивает гласные, подобием пения успокаивая животное.

– Женька, давай теперь я. Чего ты все сама? Доить-то я пробовала.

Дочка уступает ей место, неохотно отходит к голове коровы, обхватывает руками морду Елизаветы Петровны, крепко целует гигантский мокрый нос.

– Ай, Женька, фу! Гадость какая! Ты же не знаешь, что она только что ела!

– Мама, тише! Не кричи. Ты ее напугаешь. Корова должна расслабиться, иначе она тебе никакого молока не даст.

– Интересно, куда она денется?

Катя садится на табуретку, с завистью поглядывает на усмиренный хвост. Эх, знать бы раньше… В те злополучные разы, когда Кате приходилось самой доить животину, жуткая плетка безжалостно стегала ее по беззащитным рукам и голове. Катя была уверена, так со всеми доярками, плата за молоко, так сказать.

Молоко же – за вредность?

Впрочем, сейчас – перед дочкой – Кате хочется казаться профессионалом. Она решительно пододвигает ведро, твердой рукой сжимает вымя. Женька шепотом негодует.

– Мам, ну что ты творишь? Надо же сначала массаж ей сделать! Вот так, смотри. По вымени сверху вниз, сверху вниз… И еще подтолкнуть тут слегка, как будто теленочек головой тычется. Видишь? У нее… рефлекс должен сработать… Теперь можешь начинать доить. А лучше дай я. Ты, похоже, совсем не умеешь. Да, Лизаветочка Петро-о-овна, да, хоро-о-о-о-шая моя? Ми-и-и-и-лая коро-о-о-овушка…

Немедленно спрячь улыбку – детям необходимо хоть иногда чувствовать превосходство над взрослыми, вон как победно сверкают Женькины глаза, с какой важностью она расставляет ноги, поудобнее устраиваясь рядом с коровой.

Так каждый раз распирало от гордости Костика, когда он растолковывал тебе очередную компьютерную премудрость. Ведь ты подыгрывала ему порой, да? Втайне от самой себя? Или осознанно? Распахивала глаза, переспрашивала удивленно. «Тупила», как говорят дочкины одноклассники, дарила мужу возможность смаковать объяснение.

Питалась его радостью. Любила – без конца.

Повтори-ка последнюю мысль, Катюш. Что в ней не так, ла-а-а-а-почка моя?

Past Simple…

Хромая, в сарай вбегает Пегая. Паника на заспанной черной морде. Проворонила хозяйку, чуть не пропустила дойку огромной своей любви. Овчарка торопливо – для проформы – обнюхивает Катины колени и сразу устремляется к корове: садится в метре от обожаемой морды и тут же начинает перебирать передними лапами, сантиметр за сантиметром протаскивая зад вперед. Пара минут – и Пегую отделяют от Елизаветы Петровны буквально пара сантиметров. Корова вытягивает шею, захватывает мягкими губами жесткое ухо приятельницы. Собака прищуривает глаза, ныряет в негу, высовывает кончик розового языка. Ритмично шевеля челюстями, смеживает веки и Елизавета Петровна.

Очевидно, Катя наблюдает уже устоявшийся ритуал.

Так странно. Но прикажешь ли чувствам?

Вопросик-то на сто балов, м-м-м?

Вскоре к ним присоединяется еще один – судя по всему, постоянный – участник дойки: рыжий котенок деловито ковыляет к ведру, требовательно мяукает, отрицая возможный отказ. Катя и Женька восклицают синхронно: «Нет, ну какой наглый, пошел вон!», «Рыжик, сейчас налью, малыш, иди сюда!» Женька задорно смеется над точностью несовпадения.

В сердцевине Катиной души взрывается счастье.

– Жень, малыш, а я же тут на лошади прокатилась…

Стопроцентное попадание: в порыве ликования дочка даже прекращает доить, всем телом разворачивается к Кате, застывает в ожидании подробностей.

– Правда-правда. Еще в декабре. Мне Андрей дал попробовать.

– Мама! А на ком? На Эшли? Нет, она же своенравная. Ты бы не смогла. Наверное, Стелла! Хотя Стелле же прививку делали, Андрей бы не разрешил. На Карем? На Грозе? Какая лошадь была? Грива в косичках? Или короткая? Пятно на правой ноге есть? Тогда это Форти. Но Андрей не дает ее…

Катя шутливо вскидывает руки, защищаясь от обстрела возбужденных вопросов.

– Тише, тише. Не части! Женька! Да не знаю я, как ее имя. Не спросила. Мне знаешь как страшно было? Ее же трясет.

– Так надо ногами держаться, мам! Вот этими местами сжимать.

– Легко тебе говорить. Ой, слушай, а ведь было у нее пятно! Точно! Я вспомнила.

– Ничего себе! Фортуна. Ма-а-а-ам… Неужели Андрей тебя прямо на Форти посадил? С ума сойти!

Женька таращится недоверчиво, а Катя… Катя всеми силами пытается обуздать невесть откуда взявшуюся довольную гордость – значит, ее Андрей посадил на какую-то особенную лошадь… Фортуна… вон оно как.

– Мам, а ты еще раз будешь?

– Н-не знаю. Вряд ли.

– Ну мам! Пожа-а-а-алуйста! Еще разочек! Чтобы вместе! Так нечестно было – без меня.

– Ну Женька! Ну боюсь же я. У нее спина… А знаешь что? Давай!

На весь сарай Женька вопит «Урррра!»: мгновенно забыты все уроки «дипломатии по отношению к коровам во время дойки».

– Мам, ты закончи, ладно? А я – к Андрею! Я предупрежу, что мы сегодня придем! Пусть он тебе пока лошадь выберет. Хорошо, мам? Все, пока!

– Но, Женька…

Но Женька уже убежала.

На Катю смотрят внимательно: рыжий котенок, собака и корова.

Итак, я снова буду ездить на лошади. Вернее, мы будем кататься втроем: Андрей, Женька, я… Впервые – втроем. Такая устойчивая, такая знакомая конфигурация – трое.

Мужчина, женщина, ребенок.

Вот только…

Это «вот только» Катя вертит в голове несколько часов подряд: разливая по бидонам теплое тягучее молоко, перестилая Костину (их общую) постель, подметая кухню. Так страшно видеть Женькину любовь к Андрею, так тошно ощущать доверие ребенка.

Не готова Катя сегодня идти на конюшню. Нет. Придумает для Женьки какое-нибудь объяснение – отсрочит конную прогулку. Не навсегда. На время.

Удобно вспоминается другое дело, гораздо более важное, чем теплое дыхание лошадей.

Катя заглядывает в спальню свекрови и предупреждает, что уходит надолго: идет к пасечнику. Наталья Михайловна осторожно кивает и очень торопливо отворачивается к окну. Катя медлит, подыскивая слова, способные распрямить вмиг ссутулившиеся плечи пожилой женщины. Ну почему людям – так часто – больно?

Слова не находятся. Катя тихонько затворяет дверь.

Пару дней назад, накануне Викиного праздника, к Кате в гости зашла Анна. «Я не к Пегой… подожди, мне с тобой надо парой слов перекинуться… по поводу старика вашего. Учителя». Уже через пятнадцать минут Катя знала, что пасечник Арсений – родной сын Виктора Николаевича, что мужчина не догадывается о болезни отца, что еще три года назад старик взял с соседей обещание никогда не рассказывать Сенечке «излишних подробностей».

– Ань, но почему ты мне рассказываешь об этом сейчас?

– Деду становится хуже. Все видят. Да и ваша мамка сдает.

– О чем ты?

– Ну Катя…

Вечером, собравшись с духом, Катя пересказала этот разговор свекрови, не весь, конечно, только часть, касающуюся Виктора Николаевича. Рассказывала Катя сбивчиво, никак не могла выбрать верный тон, запиналась об отчаянное молчание Натальи Михайловны. Но все же заставила себя в конце концов пробормотать: «Если мы расскажем Арсению, он сразу заберет отца к себе, ведь так? Нельзя же скрывать такое от сына, да, Наталья Михайловна?»

Катя была уверена, что свекровь встанет на защиту друга: в конце концов, старый учитель находился в полном сознании, когда решил избавить родного человека от своей болезни.

Но Костина мама продолжала молчать… Сосредоточенно хмурясь, она раз за разом прокручивала вокруг исхудавшего безымянного пальца массивное кольцо с опалом. Катя почувствовала, что не сможет вынести еще один поворот темного камня: непривычная жалость к свекрови душила ее.

– Ладно, Наталья Михайловна, давайте подождем. Я просто так вам рассказала. Может быть, и не надо Арсению говорить, раз Виктор Николаевич…

– Катюш, прости. Я чего-то… задумалась просто. Спасибо, что сказала мне. Конечно, надо поскорее сказать Арсению. Виктору скоро понадобится много внимания. Слава богу, что у него сын и он совсем рядом.

Уже отвернувшись, свекровь прибавила еле слышно: «Ты же не потянешь всех…»