Там точно есть любовь

Глава 30. Катя

Золотые кудри спутались, спрессовались миражами ночи – завеса на разрумянившемся во сне лице дочери. Катя осторожно отодвигает волосы, тайно от себя ласкает родную кожу ребенка. Лоб девочки увлажнен росой сновидений.

Дрожащие Катины пальцы, едва позволяя себе касание, очерчивают профиль спящей. На Женькиной переносице россыпь крошечных прыщиков.

Катя цепенеет от оглушающей силы любви.

Женька хмурится, крутит головой по подушке, вновь прячется за русым своим никабом. Что-то важное бормочет едва слышно.

Катя склоняется к ее сну. Жадно втягивает носом дочкино дыхание, плотное, сладкое. Еще не запах взрослого человека, но уже и не прозрачный аромат малышки.

– Повтори, котенок… Что снится тебе, родная?

– Ирей… ирей…

Женька рывком переворачивается на другой бок; не просыпаясь, натягивает на голову одеяло.

Катя виновато выпрямляется (ну вот зачем она будит ребенка?), робко разглаживает складки наволочки, поправляет плед.

Перекатывает на языке случайную драгоценность – осколок Женькиных видений: странное слово «ирей».

Узнать, что это.

Узнать… Не откладывая.

Набатом в голове утренний Викин рассказ.

Как Катя могла пропустить, почему не отзеркалила своим материнским боль дочери? Оказывается, все эти месяцы Женька (малышка, несмышленыш, капелька родная) молчанием пыталась охранять здоровье мамы.

Кате тошно. Вина перед дочкой подтачивает кровеносные сосуды, пульсирует в ушах, тянет вниз губы. И все же. Все же – в самой глубине… под слоями стыда, самобичевания и страха плещется счастье: Женька ее любит.

Любовь ребенка – одно из чудес света. Сколько лет уже прокручивается шарманка Катиного материнства? Одиннадцать? Раз за разом…

Раз за разом.

Катя ругает дочь; Катя отворачивается от глупой детской болтовни, ныряя в псевдоважность дел; Катя пропускает вскинутую улыбку; Катя морщится от шума; уклоняется от возни. Девочка выскальзывает из комнаты – и, оставшись в блаженной тишине, Катя клянется, клянется, клянется.

…стать нормальной матерью, обернуть Женьку вниманием и нежностью, сплестись с дочкиной душой, не отводить глаз… Разговаривать всей собой, черпать силы в ее взрослении…

Клянется.

Клятвопреступница.

Раз за разом.

А Женька все равно ее любит.

О-бе-ре-га-ет.

В спальню беззвучно проскальзывает черная остроносая тень. Вот, пожалуйста, еще одна. Берегунья.

Пегая тревожно вглядывается в глаза хозяйки – сканирует настроение. Вздыхает недовольно – подтвердив верность собачьих своих переживаний. Вытирает о Катину кисть холод носа: вот тебе поддержка моя, дарю, держи. С грохотом опускается на пол возле главных ног, когтем правой лапы касается Катиного тапка.

Катя сглатывает улыбку. Пегая – идеальный солдат: дисциплина, скорость, мышцы. А вот ложиться без шума вообще не умеет. С размаху бросает вниз лапы, хвост, звонкую тяжесть морды, еще и стонет каждый раз сокрушенно.

– Тс-с. Ты мне сейчас ребенка разбудишь.

Овчарка довольно метет по паркету хвостом: комната стремительно наполняется запахом мокрой псины. Катя утыкается носом в собственное плечо – ну невозможно эту вонь выдерживать!

Однажды Анна, случайно качнувшись в доверие, рассказала Кате, как прекрасно пахнут собачьи пятки: в их аромате уют, доброта и несказанная нежность. Обычно брутальная Анна столь трепетно этим поделилась, что вечером того же дня Катя опустилась на колени перед недоумевающей Пегой, тщательно обнюхала каждую из четырех лап. Ну что сказать? Они воняли рыбой и грязными тряпками. Кате тогда еще пришлось объясняться перед не вовремя заглянувшей в комнату Натальей Михайловной.

И все же Пегой Катя сейчас рада. Сопение собаки – камертон: вычищает пространство от дурного, отстраивает ритм мыслей. Катя скидывает с ноги тапок и легонько чешет собаку за ухом. Руками до псины она, если честно, до сих пор не очень любит дотрагиваться.

Все у них с Женькой теперь наладится. Спасибо Вике, открыла глаза. Теперь у Кати есть целая ночь на то, чтобы подобранные слова оказались верными, спасли и утешили ребенка.

Ты же боготворишь слова, Кать? Веришь в них, как в высшую силу? Ну вот, подбирай. Упражняйся.

Утром ты нежно обнимешь дочку – и проговоришь свою любовь.

Стараясь не потревожить Женьку, Катя вытягивается на кровати рядом с дочерью. Полежать, пропитываясь жаром спящей, буквально пять минут. Зима ненадолго отползает. Катя ощущает, как теплой лавой боль из поясницы переливается в мягкость матраца.

Надо же, ты и не подозревала, что ноет спина.

На днях Андрей предложил Кате попробовать проехаться верхом на лошади. Пообещал, что: не опасно, не страшно, не больно, поможет понять Женьку, откроет горизонты. Почему-то Катя не нашла слов для отказа. Загипнотизировал ее веселый голос отельера, не иначе. Взмыв над миром, Катя испугалась так, что завибрировали руки. Кобыла удивленно тряхнула ушами, скосила глаз на дрожащую всадницу. Андрей пророкотал что-то нежное в морду животного, потрепал ободряюще Катино колено – и Катя не стала спрыгивать вниз (она и не знала как, если что). Андрей повел лошадь по кругу. Один, второй, третий, а потом – раз – и побежал легкой трусцой, увлекая животное за собой: Катю стало сильно трясти. Вот тут она, конечно, завизжала. Странно только, что вперемежку с визгом из Кати сыпался хохот. Андрей улыбался. Катя безуспешно сжимала колени, пытаясь вж(а)(и)ться в лошадь – бросало вверх и в стороны, было…

…прекрасно.

Теперь, оказывается, болит спина. Ну а что она ожидала, после такого спазма страха?

Катя расслабляет плечи, бедра, стопы – Олег уже несколько раз пытался научить домовладелицу техникам йоги. Пытается упорядочить мысли. На сегодня у нее одна задача – понять, как избавить от страха собственного ребенка.

Катя закрывает глаза. Тут же сваливается в мешанину мыслей и эмоций. Какое уж тут самоуправление…

Отношения с Андреем изменились радикально. Катя давно уже перестала на него злиться. Теперь она, пожалуй, не понимает, чем так бесконечно раздражал ее этот добродушный жизнерадостный человек. Андрей стал другом – надежным и… легким. Перечинил полдома уже – руками своих рабочих. Неделю назад привез Косте невероятную новую коляску… космический корабль… инвалидную…

Катя перестала сопротивляться. В заботе Андрея проблескивает Костина былая сила. И Катя – отдыхает. Распивает чаи со свекровью, сочиняет кафе подруге, постигает Аниных собак. Расплескивает внезапный смех.

Упускает мужа и дочь?

Но ей очень нужна эта остановка. Пожалуйста. Ненадолго. Чуть-чуть. В самолете маску же сначала надевает мать? Нет?

А в том, что пауза будет короткой, Катя не сомневается. Трель флейты обволакивает мобильный телефон Андрея каждый раз, когда звонит его Ирочка. Мужику скоро надоест улаживать проблемы чужой женщины, у него есть своя… Разговоры с Ирочкой в Катином присутствии Андрей всегда сворачивает быстро. И все же. Все же.

Скоро Новый год. Новый год встречают с теми, с кем спят.

Катя спит с мужем. Вернее – рядом с мужем.

А вчера ночью она проснулась от оргазма. Ловила ртом воздух, выдыхала толчками. Проваливалась в бесконечность во всполохах вибраций. Влажно затихала, обессилев. Стыдно.

Между ней и Костей жгутом смялась разделительная полоса ватного одеяла. В мерцании ночи стена казалась непреодолимой.

Катя не смогла вспомнить, что (кто) ей снилось (снился).

С Андреем она до следующего года, наверное, уже и не увидится. На несколько дней он уехал развлекать очередных инвесторов: охота, квадроциклы, зимние палатки. Попрощались скомканно, Катя смутилась чего-то; передала привет неведомой этой Ире; пожелала хорошего праздника.

Андрей промолчал.

Катя переворачивается со спины на бок, задевает теплую руку девочки. Женька.

Едва слышно похрапывает (аденоиды), доверяя…

Как же посмела я снова улизнуть от тебя, родная?

И тишину притаившегося дома разрывает грохот: какофония криков, разбивающегося стекла, треска дерева. Волна страха – Костя?! – срывает Катю с кровати дочери, выкидывает за дверь, она едва успевает жестом приказать Пегой остаться в комнате так и не проснувшегося ребенка.

На кухне дерутся старики.

Катя застывает на пороге.

Через мгновение картинка обретает четкость. Разъяренный Виктор Николаевич крушит окружающий мир: сбрасывает на пол салатницы и стаканы, лупит ладонями по коже шкафов. Наталья Михайловна пытается удержать руки друга, скулит что-то нежное – вроде колыбельной младенцу. Глаза бывшего учителя безумны, в них больше не отражается хрупкая старая женщина. Схватив Наталью Михайловну за плечи, Виктор Николаевич трясет ее, обращая в безмолвную сломанную куклу.

Катя бросается на помощь. Обхватывает старика руками, пытается оттащить. Внезапно Виктор Николаевич отпускает свою жертву, грузным кулем оседает на ближайший стул. Его глаза окончательно пустеют.

Наталья Михайловна приваливается к стене – выброшенная на берег рыбка. Пытается скрыть от невестки, что дышать нечем. Совсем нечем.

– Наталья Михайловна, вы как? Давайте притащу какой-нибудь ваш шарик! Что тут нужно? Вы совсем белая!

– Катюш, да все в порядке уже, милая. Это я так. Растерялась от неожиданности. Сама же виновата, наверняка переложила его очки. Он нервничает, когда их теряет. Впрочем, Катюш. И правда. Будь другом. Принеси Купрум Ацетикум. Там по алфавиту…

В комнате Натальи Михайловны Катя вываливает на кровать все пузырьки с буквой «К» в начале. Дрожащими пальцами разгребает их, торопясь выловить необходимое. Верит в чудеса метода. И не верит. Спешит. Буханье сердца отдается за ушами. Кате страшно: сегодняшний приступ гнева уже далеко не первый. Старик сдает. Забывчивость все чаще сопровождается припадками ярости. Объектом торнадо обычно оказывается свекровь. Катя тоскливо усмехается: как забавно оборачивается доверие. Ты всегда мучаешь самого дорогого.

Наконец бутылочка с нужным замысловатым названием ложится в ладонь. Катя улыбается от облегчения или над собой – дожили, верим в лженауку.

Наталья Михайловна ловко высыпает под язык несколько крупинок. Храбро улыбается Кате. Привычка ободрять.

И в эту секунду Кате удается увидеть, какой на самом деле стала ее свекровь. Слишком широкое теперь платье то и дело соскальзывает по хрупким плечам. Заострились черты лица – Наталья Михайловна похожа на фею. Почти прозрачная. Едва реальная. Мазки желтой кистью – под выцветающими глазами.

Катя сглатывает. Волнение вот-вот уничтожит пожилую женщину, а она, Катя, даже не вмешивается. Надо срочно что-то придумывать с Виктором Николаевичем. Не должен он продолжать жить у них, в таком-то состоянии. Есть же специальные заведения, клиники, пансионаты. Диагноз-то серьезный, обратной дороги не предвидится. Посоветоваться с Андреем. Катя оборачивается к старику и врезается в отражение собственной боли в его глазах.

Он все знает про себя. Ему стыдно и страшно. По морщинистой щеке медленно сползает слеза. Старик робко протягивает руку в сторону Натальи Михайловны. Та порывисто шагает навстречу, бережно и нежно обнимает друга детства.

Двое замирают. В осколках фарфора золотятся отблески старой лампы. Так в Рождество мерцают гирлянды.

Катя пятится к выходу. Беззвучно извиняется перед любящими за свои невольные мысли. Нам не постичь, что дает нам силу…

Погруженная в чувства, Катя медленно возвращается по коридору к комнате дочери, мельком удивляется закрытой двери, проскальзывает внутрь.

Кровать Женьки пуста.

На полу нет собаки.

Нигде нет девочки.