Там точно есть любовь

Глава 32. …Анной

Анна покачивает в ладонях тяжелую морду своей собаки. Джерси щурится от удовольствия, выдыхает шумно, хлопает брылями. Лапы то и дело разъезжаются по деревянному полу. Рыжая морда псины уже посеребрена неумолимым временем. Потускнели золотистые глаза. Аннин верный питбуль стареет.

Да и травмы во время пожара… не прошли даром.

Эти ночи Анне не спится. Промерзшее за день тело отказывается расслабляться, теснят голову злые мысли. Анна убегает из спальни на кухню. Литрами пьет горячую воду.

Джерси – партнер ее ночных бдений.

Джерси – ее партнер.

Ее друг, ее спасение, ее единственный тренерский провал.

Джерси оказалась совершенно невосприимчива к дрессуре. Сколько раз Анна пыталась подступиться к упрямице с тем или иным новомодным приемом. Кликеры, поощрение едой, игра, голосовое мотивирование… Господи, она даже это чертово доминирование пробовала применять – взяла грех на душу. Джерси было плевать на команды. Она их просто игнорировала. Анна уверена, собака точно понимала, что от нее хотят, просто презирала однозначность.

Как-то Анну вызвали консультантом в известный районный питомник. Надо было растолковать местным ребяткам азы успешного воспитания щенков. Джерси валялась в сторонке с независимым видом, иногда косила глазом в сторону хозяйки. Анна демонстрировала обучение команде «ко мне». В тот раз толстопузые малявки лабрадоров были на редкость бестолковы. Блистательное шоу как-то сразу не заладилось. Когда Анна в четвертый раз не смогла убедить очередную рыжую мелочь прибежать по приказу, Джерси лениво встала, вразвалочку подошла к недогадливому младенцу, подцепила его за холку – и принесла хозяйке. Брезгливо сплюнула под ноги. Затем – так же неторопливо – вернулась на прежнее место и улеглась как ни в чем не бывало.

Так что команды Джерси прекрасно понимала.

Но исполняла – лишь просьбы.

А каким трудом Анне далось сближение Наташки и Джерси. Она до сих пор содрогается, вспоминая их первые совместные месяцы. Питбуль исходила ревностью, выживала Принцессу, как только могла. Анна тогда дико злилась на собаку, не узнавала в злобном чудовище свою верную Джерси.

Поняла ее только сейчас, когда собственное сердце разъела тля ревности, превратила в труху.

Порой Анна готова воткнуть топор в накачанную шею йога.

Ее любимая глупая девочка сама еще не понимает, как меняется она рядом с этим парнем…

Неужели – всё?

Да брось! Ты всегда знала, что Наташка не твоя. Ну знала же? Не притворяйся! А?

Тоска.

А впрочем, плевать.

Вот, у нее есть Джерси. Джерси не бросит, ей никто не нужен, кроме Анны.

Кого ты обманываешь? Джерси не бросит… Не бросит собака, которой уже двенадцать лет…

Принцесса как-то спросила: чем вообще люди заслужили себе такое счастье – собак?

А просто люди все сполна оплачивают той болью, которая случится… потом.

Анна смотрит на разомлевшую Джерси. Ну, хватит рассусоливать! Ее бойцовая псинка пока умирать не собирается! Анна наклоняется к морде собаки, резко дует в ее узорчатый нос. Тут же откидывается назад, уворачиваясь от щелчка мощных челюстей любимицы.

Джерси бодро виляет задом. Какая старость, хозяйка? О чем ты?

– Ну и что ты пасть разинула? Смеешься? Смешно тебе, хозяйку укусить готова! Эх ты, дурища моя старая… Уши, лапы, хвост… Слюни у кого текут?

Джерси выдергивает башку из хозяйских рук, с утробным рычанием бросается в коридор. Анна торопливо идет за ней – спасти (при необходимости) незваного ночного гостя.

На соседке нет лица. Катины глаза лихорадочно блестят, голос порезан страхом, наскакивают друг на друга бессвязные слова: пропала дочка. Перерыла весь дом. Собаки тоже нет.

– Так. Прекрати истерику. Если с ней Пегая, волноваться не о чем. Она ей дурить не позволит! Да и что случилось-то? Она же подросток у тебя. Небось, с Антохой чего-нибудь затеяли тайное. Пойдем к Виктории! Стопудово там. Джерси, хей!

Лай захлебывающейся Пегой они слышат почти сразу, едва сворачивают на улицу, ведущую к магазину.

Бегут.

Анна опускается на колени, чтобы размотать удерживающую овчарку цепь, Катя бросается внутрь дома; в щель двери видно, как она безрезультатно тормошит пьяную Вику. Продавщицу в ближайшее время добудиться невозможно. Очевидно, что Катя с трудом сдерживается, чтобы не отхлестать подругу по щекам: «Где твой сын? Где моя дочь?» Вика бубнит что-то капризное, отталкивает от лица Катины руки.

– Катька, иди сюда. Я развязала ее наконец… юные умельцы… фиговы… Джерси, да не лезь ты ко мне, ради бога! Не до тебя вообще! Катя, да брось ты ее! Не видишь, что бесполезняк, что ли? Давай-ка, прикажи Пегой искать Женю. Сама прикажи! Твоя собака.

– Пегая, искать! Пожалуйста, найди Женю…

Не дослушав, овчарка бросается вниз по улице, через мгновение исчезает в метели.

– Джерси, беги за ней, а потом к нам возвращайся, покажешь куда… Катя, надо подождать здесь, хотя бы чуть-чуть! Иначе не найдем их.

Катя не отвечает. Анна поднимает голову, разглядывает оцепеневшую соседку. Катя очень бледна, в тонкую черту сжаты посиневшие губы. Хмурится сосредоточенно, вглядывается в поглотившую собак ночь. Даже огромная телогрейка не скрывает хрупкости женщины. По силам ли ей материнский страх? Анна видит, как Катя размыкает рот, беззвучно шепчет что-то. Болезненным толчком в сердце Анна узнает этот шепот: позволь поверить, что Ты есть, что Ты спасешь мою дочь, я сделаю все, только…

И не важно, какие слова на самом деле проговаривает Катя. Анна чувствует тяжесть на своих руках – фантомная боль, дрожащий ребенок…

Господи, да случись ты хоть для этой! Пожалуйста.

Двор магазина заливает тусклый свет освобожденной луны.

Вскоре из вьюги вываливается запыхавшаяся Джерси. Анна слышит свист, с которым питбуль втягивает в себя воздух; пеной оросились седые губы.

Но Анна вскакивает с крыльца.

И они снова бегут.

Увязая и спотыкаясь.

Анна понимает, что Джерси ведет их к реке.

…Театр теней. Страшный танец черных силуэтов в свете полной луны. Закутанный в обвисшие меха великан опускает на снег бездыханную девочку. Рядом с ними в изнеможении падает на снег крупный сутулый мужчина.

От Катиного крика могут лопнуть перепонки. Но слышит ее лишь Анна. Для остального мира Катя окружена спрессованным безмолвием – подломленно опускается на колени перед Женькой. Великан оглядывается на Катину тишину, Анна узнает в нем колдуна с противоположного берега реки.

– Ты – мать.

Колдун раскидывает в стороны тонкие руки Женьки. Резко давит девочке на грудь. Толчок… еще… еще. Тело ребенка – безвольная мешанина мышц и костей. Хрупкость, лишенная жизни. «Слишком сильно, слишком… бесполезно… он лишь сломает ей ребра», – стучит в висках Анны. Катя с воем отталкивает колдуна от Женьки. Защитить дочь! Спасти… оставшуюся от нее оболочку…

Анна оттаскивает соседку: прошу тебя, не мешай ему, он знает, он справится, подожди. Катя трясется в натренированных Аниных руках.

Колдун вновь склоняется над Женькой, вполголоса бормочет магические свои заклинания. Но долетают до Анны лишь слова христианской молитвы: «…призри благоутробно… болезнью одержимого… подай ей исцеление…»

Крючковатые пальцы старика продолжают ритмично впиваться в грудную клетку неживой малышки. Колдун поднимает на Анну глаза.

– Не держи ее, отпусти к ребенку!

Катя обхватывает голову дочки, мешая слезы со снегом на детском лице, целует ее посиневшие веки. Анна ощущает лед этого прикосновения – на своих губах.

– Выдыхай ей в рот! По счету! Чередуйся со мной! Давай!

Катя подчиняется колдуну. Толчок – выдох. Толчок – выдох. Замирает время. Толчок – выдох. Толчок…

И Женька захлебывается кашлем.

Анну настойчиво тянут за рукав пуховика. Антон. Мокрый, еле живой, забытый всеми. Виноватый. Жалкий.

– Тетя Аня, я не смог Женю вытащить. Я побежал сразу. Очень холодно. Я не смог. Она тяжелая. И ноги не стали больше двигаться. Женя утонула из-за меня. Потому что я не смог. А он смог ее вытащить. Он ого сильный! А теперь она кашляет, тетя Ань. Кашляет, значит, заболела? Из-за воды, да? Плохо, что кашляет. Плохо, да?

– Нет, Антон! Нет! Это очень хорошо, что кашляет! И ты молодец! Молодец! Слышишь? Тебя самого надо… как-то надо вас переодеть…

Колдун отрывисто приказывает раздеть Женьку и Антона. На детей натягивают верхнюю одежду Анны и Кати.

Закутанная в мамину телогрейку девочка сотрясается нескончаемой дрожью. Глаза ребенка то и дело закатываются. Анна боится узнать эти судороги.

– Катя, надо спешить. Ей бы скорее в тепло. Да и Антону.

Катя встает, не выпуская Женьку из объятий. Проваливаясь в снег, пробирается к дороге. Антон устремляется за ними. Анна оглядывается на колдуна.

– Я с вами не пойду. Должен остаться здесь. Сделай так, чтобы она как можно скорее оказалась в реанимации. Тело само не справится. Нарушилась терморегуляция. Слышишь? Как можно быстрее!

– Все же завалило снегом… Как мы в город? Как же…

– Просто отвези ее в реанимацию.

Анна почти не может поверить, что колдун дает ей такое задание. Как, скажите на милость, она доставит в город полуживого ребенка, когда метель полностью отрезала их деревеньку от мира? Анна открывает рот, чтобы…

Колдун больше не обращает на нее внимания.

Ни на кого.

Так и не сняв мокрых шкур, старик опускается на колени, закрывает глаза. Седая голова падает на увешанную языческими амулетами грудь.

Безостановочно шевелятся губы.

…подай ей долгоденственное и благоденственное… мирные Твоя и премирные блага, чтобы…

Анна отворачивается, ей надо догнать своих.

Катя спотыкается через шаг: безвольное тело подростка – не легкая ноша. Выбравшись из очередного сугроба, соседка лишь крепче прижимает к себе дрожащую дочку.

Не разделить.

Катя упрямо идет вперед.

Тишину ночи разрезает твердый голос взрослого мужчины.

– Катя, дай Женю мне. Я сильней. Я донесу быстрее.

И Катя послушно перекладывает девочку на руки Антона.

…в нераздельней Троице поклоняемый и славимый, призри благоутробно…