Там точно есть любовь

Глава 33. …Натальей Михайловной

Не предугадать ритм жизни, не спрогнозировать. Проживи ты на этой планете хоть десять лет, хоть пятьдесят. Хоть шестьдесят восемь…

Жизнь никогда не перестанет встряхивать тебя хаосом джокеров в своем рукаве. Глупо загадывать и предполагать. Рассмеши Бога, рассказав… Повесели до слез себя.

Наталья Михайловна задумчиво перебирает волосы Виктора. То ли ласка, то ли утешение. Старик привалился головой к ее боку, затих. Вспышка яростного безумия, скорее всего, уже выскользнула из его памяти. В такие мгновения Виктор Николаевич напоминает Наталье Михайловне разомлевшего после долгих рыданий малыша – выдохнувшийся, смирный, доверчиво льнущий к маме. Вот только она ему не мама!!! Не мама.

Да и он так стар…

Хотя, возможно, именно старость смешала эти роли: друзья, любовники, соседи, чужие, семья… Так мало осталось – чего уж «рубиться» за четкость определений? Она просто побудет с ним рядом.

И Наталья Михайловна мысленно благодарит (Бога? серьезно?) за беспамятство друга. Пусть лучше растерянность плещется в Витиных глазах, чем боль осознания.

Наталья Михайловна рассеянно скользит взглядом по разрушенной кухне: осколки чашек на полу, сломана дверка буфета. Убрать скорее – невозможно же грузить Катюшу еще и этим. Очень аккуратно Наталья Михайловна отстраняет Виктора Николаевича, заглядывает ему в лицо.

– Милый, совсем мы тут с вами припозднились. Давайте-ка вы пойдете спать… Я вас завтра утром намереваюсь рано поднять. Нам же Елизавету Петровну доить, не забыли?

Виктор Николаевич послушно поднимается со стула, робко и галантно целует ее руку, прощаясь. На пороге кухни он мешкает, испуганно разглядывает сломанный шкаф. И все же выходит.

Наталья Михайловна наклоняется собрать куски стекла.

Видит под столом оброненные Виктором Николаевичем очки.

Наталья Михайловна поднимает очки с пола, бережно складывает дужки, радуется целым линзам.

В эту секунду реальность вновь взрывается, вывернув течение времени. Нахлестываясь друг на друга, смешиваются события. Калейдоскоп ужаса. Не остановить, не отвернуться. Эти кадры навсегда (ненадолго) останутся в тебе. Знаешь?

Распахнутая дверь дома – коридор заметает снегом.

Полуголый Антон прижимает к груди трясущуюся Женьку. Голову девочки поддерживает Катя – склоняется к дочери, будто та нашептывает свои секреты.

Падает на порог Джерси. Из пасти обессилившей собаки вытекает пенная лужа слюны.

За спинами всех – Анна с Пегой, собранные, жесткие солдаты, всегда готовые к передовой.

И – грохот голосов: где телефон, скорее к печке, надо срочно ехать, я не смог вынырнуть, простите, она же теряет сознание, нет связи… Поверх всех криков мольба невестки:

– Наталья Михайловна, дайте Женьке что-нибудь. Она утонула в реке!

Ты торопишься в спальню за аптечкой, но в дверях кухни уже – Виктор Николаевич. Робко протягивает коробку с гомеопатий. Смотришь на бьющуюся в судорогах девочку (это твоя внучка… не думай сейчас об этом), сканируешь симптомы. Мимолетно касаешься ее пылающего лба. Раздвигаешь потрескавшиеся губы (твоей Женьки, но не отвлекайся), высыпаешь в рот ребенка шарики. И уже знаешь, что ответа на препарат не будет. Поднимаешь глаза на невестку. Качаешь головой.

И вновь смешение картинок. Беспорядочное, отрывистое.

Стремительно выбегает из дома Анна. Почему она ушла… сейчас? Джерси с трудом приподнимает голову, тянется вслед хозяйке, но падает без сил обратно.

В углу жалобно причитает Виктор Николаевич – вновь потерялся, боль окружающих закономерно изгнала его прочь из реального мира: почему все кричат – не кричите – кто вы все – мне слишком громко – замолчите – где мой дом… Над скулящим стариком склоняется Антон. Обхватывает огромными ручищами худые трясущиеся плечи Виктора, качает, как младенца. Трехлетка утешает трехлетку. Не смотреть!

Катя обезумела. Вжимая в себя тело дочери, сипит обреченно: «Мне нужен Андрей, дайте позвонить Андрею, где мой телефон, позовите Андрея, Андрей сможет ее спасти!»

Катин телефон привозит Костя.

Андрей недоступен. Ну да, охота, лес, партнеры, конечно же, там нет связи.

Ты вкладываешь в рот внучки еще одну дозу препарата.

Женьку полощат судороги, детское тело не справляется.

Катя швыряет в стену бесполезный телефон.

Отчаянно воет, уничтожая свои связки и… твое сердце.

Боли невестки вторят две собаки.

Нет, не две.

Десятки разрозненных собачьих голосов заполняют двор. В их заполошный лай вплетаются звонкие голоса соседей. Ты бросаешься к окну.

И мир вновь обретает четкость и последовательность.

Возле крыльца – стая Аниных собак. Наташа с Олегом торопливо застегивают кожаные ремни на спинах животных. Анна возится с крепежами. Пьяненькая Вика неловко вываливает на сани огромный ватник, разглаживает складки импровизированного покрывала, спотыкается, падает сверху.

Через три минуты Катя с Женькой уже на санях. Отрывая пуговицы, Вика сдергивает с себя куртку, набрасывает на девочку. Малышку почти не видно из-за горы одеял и пледов, но с Викой никто не спорит. Ты вновь проталкиваешь шарики в сомкнутые губы ребенка. Женя уже без сознания.

– Нам бы только до трассы пробиться! Там попутки. Катька, держись! Хей! Хей! Вперед! Хей! Ну, йог, подтолкни же! Чего вылупился?

Олег срывается выполнять Анин приказ. Изо всех сил толкает сани. Наташа тянет собак за ремни, умоляя их побежать. Анна орет и материться, стегает псов ремнем.

Но – метель.

Но – ночь. Тяжесть увязших саней. Аннина ездовая упряжка отказывается бежать.

Черной разъяренной фурией выскакивает из дома Пегая. Утробно рыча, овчарка бросается к упряжке, кусает собак за ноги, понуждая их начать движение. Пегая брызжет слюной, кажется, в нее вселился дьявол. Испуганные гончие, огрызаясь и скуля, натягивают ремни. Сани трогаются с места.

Виктория раздвигает ворота.

Пегая мчит за стаей, неутомимо погоняя собак.

Следом за удаляющейся упряжкой пытается хромать вымотанная Джерси, но старость побеждает: осилив несколько шагов, питбуль безвольно опускается на снег, с тоской смотрит, как уезжает хозяйка.

Наталья Михайловна медленно разворачивается к дому. На крыльце ее сын. Еще одно существо, обреченное на невозможность следовать за любимыми. Костя замер, запертый инвалидной коляской. А где-то далеко в заснеженном поле его бесплотный двойник бежит рядом с санями, оберегая жену и дочь.

Ты же врач. Не ври себе. Ты знаешь, что для умирающей девочки упряжка неумелых собак – слишком долго. Время, которого не хватит, липко загустевает вокруг Натальи Михайловны. Она поднимается по ступеням, завозит внутрь коляску с сыном.

– Джерси, иди к нам! Будем ждать их здесь…

Соседи расходятся: Олег провожает Наташу, Антон уводит домой взбудораженную маму.

На диване дремлет убаюканный Антоном Виктор Николаевич. Наталья Михайловна поправляет плед, свалившийся с плеча старика.

Едва слышно тикают настенные часы.

Наталья Михайловна садится возле сына. У их ног распластывается чужая собака. Все они – ждут.

В голове Натальи Михайловны гудит набатом чей-то незнакомый голос. Слова давно забытой молитвы отсчитывают ускользающие минуты.

…призри благоутробно рабу Твою… подай ей исцеление от болезни…

С грохотом распахивается входная дверь. Андрей. Заснеженный, громкий.

– Что случилось? У меня куча вызовов от Кати! Где она?

За спиной Андрея чернеет силуэт его скоростного прекрасного… прекрасного зимнего квадроцикла. Наталья Михайловна почти не может оторвать взгляд от мощных гусениц машины. Эта махина преодолеет любые заносы.

Едва дослушав, Андрей взлетает за руль, рывком выкручивает зажигание.

– Андрей, стойте!

– Что?

– Там его дочь. И жена.

– Господи…

Андрей раздраженно стонет, спрыгивает с квадроцикла, выдергивает из кресла Костю, словно тот пушинка, не взрослый мужчина. И вновь (уже с ношей на руках) седлает ревущую свою машину.

– Спасибо.