Там точно есть любовь

Август

– И знаете, Наталья Михайловна, она ее так полюбила… Наташину дочку, Настеньку. Смотрит на нее, как на дар небес, угукает, уси-пуси разные. И это наша брутальная Анна. Никто не мог подумать… Вообще, конечно, не полюбить эту крошку невозможно! Представляете, всего месяц человеку, а смотрит тебе в глаза, словно вопрос важный задает. Мне кажется, дай ей волю, она бы ходить уже начала. Стоит Наташе ее вверх поднять, Настенька начинает так отчаянно ногами молотить – бежит по воздуху. Иначе не скажешь. Не помню, чтобы Женька в таком возрасте… А еще – вы бы видели! – она умеет улыбаться. Серьезно. Это не гримаса, настоящая улыбка. Правда, пока она улыбается только Анне. Мы все ревнуем. Даже Наташа ревнует…

Теперь Наташа может музицировать столько, сколько ей хочется. Еще в начале лета пианино из кафе перетащили в дом Анны. Колыбельные сплетаются с вальсами, срываются в бег любимые пианисткой сонаты, романсы ласкают щеку крохи – Наташа играет для своей ненаглядной дочери, Настенька счастливо кряхтит в такт музыки.

Их слушает Анна.

С легкой руки Виктории Анну в деревне прозвали бабушкой. Она, конечно, нещадно ворчит на это прозвище, но, пожалуй, не злится.

Не злится.

Никто не знает, собирается ли Олег вернуться к Наташе и дочке. Наташа довольно часто разговаривает с ним по телефону, но никогда не рассказывает о чем. Однажды Катя видела, как Наташа поднесла трубку к губам Настеньки. Умненькая кроха старательно прогукала приветствие далекому папе. Наташа нежно улыбнулась каким-то словам Олега, когда забрала телефонную трубку обратно.

Анна говорит: неважно, приедет йог в Лисичкино или нет, мужа и отца своим девочкам она уж точно подберет. Самого лучшего! Наташа смеется над словами подруги – и не спорит.

Рядом с Настенькой теперь все смеются…

– Анин щенок, Аглая, такой смышленой вырастает. Она бы вам понравились. Я уверена. Бойкая, хитрая. На Джерси похожа – калька просто. Аглая-нагла́я, я ее зову. Причем Аня ее вообще не воспитывает – эксперимент, что ли, какой ставит? Не знаю. Она с ней не как с собакой, а как с человеком разговаривает. Без всяких команд. Аглая любит возле Настенькиной коляски крутиться. Однажды к ним в гости Арсений с Виктором Николаевичем зашли, так эта мелкая псина их облаяла на чем свет стоит. Защищала малышку. …Да, Виктор Николаевич… Он здоров, ну, в смысле, чувствует себя нормально, бодро. Вы же всегда говорили – у него крепкое здоровье… Но он теперь совсем редко узнает сына, никогда – нас. Хорошо, что Арсений рядом с ним. Мне кажется, они все равно счастливы. Оба. Да…

Арсений изменился: постепенно он все больше и больше сближается с соседями, ходит по гостям. Когда у отца хорошие дни, берет его с собой. Чаще приходит один. Что-то назревает между Арсением и Викой. И, как ни странно, это «что-то» совсем не связано с алкоголем. Нет-нет, в трезвенницу Катина подруга не обратилась, но нередко, поджидая пасечника, она вдруг отставляет рюмку в сторону, мол, достаточно, глаза уже и так хорошо блестят, нечего красоту еще больше украшать…

– Ваша внучка совсем взрослой стала. Никак не привыкну, что дочка, эта кнопка, уже почти девушка. Она такая красавица у нас с вами! Наталья Михайловна, вы же всегда знали, как я ее… как люблю. Даже я не знала, а вы знали. Она так смешно говорит иногда, шутит – так только разве что Костик еще умеет. У меня-то, ну вы знаете, с чувством юмора так себе дела обстоят. Мне интересно теперь с Женькой. Как с подругой. Наталья Михайловна. Я хотела еще сказать вам… про нас с Женькой… Мне теперь правда нравится с ней разговаривать. Никаких притворств больше. Смеетесь, наверное, надо мной…

А Костя ходит. Колдун вырезал ему трость – совершенно невероятной красоты. Костик опирается на нее, переступает, важно так, почти вальяжно… Катя с Женькой смеются, что он на Чаплина стал похож. Вот только кадры сменяются медленнее, чем в немом кино. Но ничего: никто никуда не спешит.

– Костя уже гораздо лучше говорит! Мы словно с радостной горы с ним летим – с каждым днем все быстрее скорость, все больше слов: читает, пишет, пропевает слоги… У меня закончился тот тюбик с гомеопатией, которую Костя принимал, но я съездила в город. Не поверите, крошечный районный центр – и есть такая аптека. Купила с запасом. Даю… Правда, не знаю, как долго надо и вообще. Я совсем ничего не знаю…

Конечно, это еще не прежний Костя. Путь перед ними расстилается долгий и (Катя знает) утомительный, но…

…но они дойдут.

– Я скучаю без вас, Наталья Михайловна. Вот. Наверное, я это хотела сказать…

Только это.

Катину руку подкидывает жесткая голова Пегой. Овчарка требует внимания, а скорее, пытается отвлечь загрустившую хозяйку. Катя чешет черную переносицу: все в порядке, дурешка ты моя проницательная… Все в порядке.

Пегая растягивает пасть в ухмылке, лапой разрывает землю под собой. Катя наклоняется, подбирает оброненную палку – и вновь отправляет свою собаку за «апортом».

Вечернее солнце золотит кусты.

Пора возвращаться в деревню.

Женька с Костиком затеяли сегодня сложную готовку – выслали ее, чтобы не мешалась «под руками». А после ужина Катя обещала забежать к Вике, та третий день уговаривает ее зайти на чай, а Катя все не успевает, отнекивается делами. Конечно, она не верит, что в стаканах будет именно чай, а не что-то… чуть более горячее. Но Катя уже соскучилась и по Викиным анекдотам, и по жгучей ее настойке, и по вдумчивым серьезным глазам подруги.

Катя свистит Пегой, зовя собаку в обратный путь. Черная стрела мчится к ней сквозь августовское разнотравье.

Ощущение близости огромного мира обрушивается на Катю внезапно.

Она замирает, захваченная врасплох странным чувством, вспыхнувшим в ее душе.

…Ее родные – Костик, дочь, друзья… Чужие люди – имена которых ей еще не знакомы… Деревья, муравьи… Овчарка, протянувшая мокрую палку… Партнеры Кости… Банкиры… Кукушка, крыльями заслоняющая небо… Пациенты свекрови… Ребенок с телом взрослого мужчины…

…Где-то в сотнях километров от Кати огромный веселый человек наверняка строит сейчас замечательный дом и морщит нос, смеясь очередной удаче своих скакунов. Катя скучает по нему – и любит. И любит мужа… И, наверное, что-то в ее душе навсегда останется разделенным надвое. Катя знает, что научится с этим жить…

…А где-то за рекой, возле холма продолжает стареть и молиться за нас колдун, однажды переставший верить в Бога.

Что остается делать Богу?

Лишь продолжать верить в этого старика.

Исполнять его молитвы – и сохранять Лисичкино…

Блистающее существование вибрирует вокруг Кати, и ей кажется, будто плавятся очертания ее тела – Катя превращается в одну из струн вселенной, вплетается в Великую Арфу, что звучит миллионами прекрасных голосов.

Что рассказывают они?

Все ту же бесконечную повесть.

Жизнь?

Теплые рыжие отблески гладят Катину щеку, щекочут радужку ее глаз. Катя возвращается в реальность.

Вот-вот сядет солнце.

Чтобы полюбоваться закатом, Катя поворачивает голову к Лисьему холму.

Чаще всего я сдаюсь: слишком долго идти. И заросла дорога.

Иногда – зарывшись лицом в шерсть Собаки – я различию вдали знакомый шум реки.

Но бывают такие секунды: щекочет нос терпкость осенней травы, краем глаза я ловлю рыжий отблеск и вторю пальцами молитвам бубна.

Тогда я счастлива.

Вот тогда…