Там точно есть любовь

Глава 7. …Натальей Михайловной

Наталья Михайловна откидывается на спинку сиденья и позволяет плечам расслабиться. В салоне душно и пахнет бензином. Обивка сидений в нескольких местах прожжена сигаретой. Такие же отметины на потолке микроавтобуса. Это сбивает с толку. Кому пришло в голову тушить сигарету подобным образом? Слишком часто люди гадят сами себе.

Как же трясет! На каждом повороте сердце заваливается – то вправо, то влево. Однажды Костик прочитал ей подробную лекцию про особенности амортизации в автомобилях разных марок. Сын вообще удивлял ее своими энциклопедическими знаниями из самых разных областей жизни: интересовало Костика все на свете. Часто Наталья Михайловна с гордостью и все же небольшой завистью думала, насколько кругозор выросшего родного ребенка превышает ее собственный, замкнутый исключительно в сфере врачевания. А теперь…

А что теперь? Можно подумать, что тромб безвозвратно уничтожил Костин интеллект! Чушь несусветная! Да, погибла часть клеток головного мозга. Да, нарушились каналы связи, отвечающие за речь и движение, но личность-то ее Кости не распалась, не исчезла. Пытливый ум сына сохранен. Вот только пока заперт, как в клетке.

Впрочем, это самое страшное.

Рессоры.

Рессоры в этом автобусе, судя по всему, не предусмотрены. Наталья Михайловна разглядывает туго натянутые жгуты, с помощью которых рабочие закрепили инвалидную коляску между сиденьями. Да нет, все надежно. Грузчики постарались. К тому же тряска, похоже, веселит Костю: он радостно хмыкает на каждой кочке, криво улыбается Кате, пытается поймать ее взгляд.

Да и вообще им повезло – и с размером этого автобуса, и с водителем, и с ценой. Места сзади как раз хватило, чтобы разместить все коробки и чемоданы, а паренек оказался бодрым, ловким, а главное, достаточно равнодушным (Наталья Михайловна уже не раз видела, как болезненно невестка воспринимает любой жалостливый взгляд со стороны). Ехать всего-ничего, часов семь – можно потерпеть и жару, и запах.

От мысли, что вся основная суета осталась позади, Наталья Михайловна испытывает нечто вроде эйфории. Женька-то какая молодчина, помогла со сборами не хуже иного взрослого. Послушная, энергичная, внимательная – откуда все это взялось? Внезапный холод пробегает по затылку. На мгновение Наталью Михайловну пронзает острый страх за внучку. Не находя для него причины, она смотрит на сидящую рядом девочку. Женька отвечает спокойным взглядом и сдержанной улыбкой.

Просто повзрослела.

И стала молчуньей.

Интересно, Катя осознает, что после инсульта отца девочка почти перестала разговаривать?

Удивительно, но ритмичные подпрыгивания микрика в итоге оказываются благотворными не только для Кости. Отбросив тревоги, Наталья Михайловна погружается в приятную дремоту, сонно перебирая в голове события последнего месяца.

Квартиры – ее и детей – были проданы в рекордный срок, благо один из пациентов оказался риелтором и помог выручить за сделки вполне адекватные деньги. Ну и по мелочи: гараж, Костина машина, мебель из медкабинета. Набранной суммы более или менее хватило, чтобы закрыть основные кредиты и раздать самые жесткие частные долги. Все сложилось настолько удачно, что даже не пришлось объявлять банкротом Костину фирму. Впрочем, если Наталья Михайловна правильно поняла объяснения зама Кости, деятельность компании в любом случае замораживается не меньше чем на год. Коллектив, естественно, распускается. Через двенадцать месяцев на счет фирмы ее сына должна поступить заключительная выплата по какому-то древнему контракту, да и Костя, возможно, оклемается, можно будет худо-бедно возобновить работу. Так предположил заместитель. Наталья Михайловна ничего не стала отвечать на его слова, а Катя порывисто отвернулась к окну.

Им надо продержаться всего лишь год.

Выключив эмоции (в этом она была специалистом), Наталья Михайловна передала коллегам всех своих пациентов, сдержанно выслушала десятки стонов-причитаний и откопала в комоде, под грудой папок с письмами и потертыми документами, ключ от дома в Лисичкино, деревне, в которой прошло ее детство.

Тот разговор с невесткой (к ужасу Натальи Михайловны) прошел проще, чем можно было ожидать. Катя смирилась с отъездом почти сразу – всего лишь раз прорвалась стоном ее правда: просто не выдержу… И все. Ярость сменилась покорным принятием.

А лучше бы Катя продолжала кричать.

Крионика души.

Бодрствующей комой называют подобное состояние психотерапевты.

Катя больше не спорила с Натальей Михайловной. Безропотно подписывала бумаги, готовила завтраки и ужины, мыла Костю. Вопрос о том, что из себя представляют Лисичкино и сам дом, задала всего один раз. Ответ не дослушала.

В итоге самым сложным во всем этом мероприятии оказалось разобраться с вещами. Жизнь человека накапливает кошмарное количество пыли. Год за годом искусным извилистым лабиринтом в наших чистых домах разрастается сеть укрытий, в которых собирает силы серое, неубиваемое чудовище. Раскладывая одежду по чемоданам, Наталья Михайловна с болью осознала, насколько пыль пугает ее. Нечто, наделенное сознанием, способное вступить в бой. В конце концов, пыль останется и после смерти Натальи Михайловны.

Так что судьба битвы предрешена.

Да и окончание ее не за горами. Не за горами, за… холмом?

Из Лисичкино Наталья Михайловна – тогда еще просто Наталья – уехала в семнадцать лет. Окончив деревенскую школу, резво порвала со всеми, с кем можно было порвать. Переругалась с родителями, робко восставшими против ранней самостоятельности дочери; бросила нежно любимого трогательного мальчика, мало что объяснив ему в утешение; выкинула из души всех этих пташек и лисиц, ручьи и деревья, солнце в полнеба, пряный запах травы и уютный скрип старой лестницы дома. Она хотела стать врачом – а значит, выбирать надо было холодную сталь необходимого. Шумный город, курсы, работа уборщицей, репетиторы, вуз, связи, дежурства до полуобморока, экзамены, риск, протекция, удачный брак с главврачом… Что еще?.. Она была максималисткой, и юность утверждала, что достичь мечты можно – лишь выхолостив все приметы устаревающей жизни. С возрастом очевидным стало, что она сама провоцировала бесконечный бой, думая, что счастье можно заслужить лишь в сражении.

Очнулась Наталья безнадежно поздно: родители умерли, как-то тихо, скромно, один за другим. Без драм, болезней и каких-то особых мучений. И без дочери. Умерли. Из Лисичкино к этому времени уехала большая часть жителей; не одна Наташа в послевоенные годы погналась за будущим. Школу закрыли за ненадобностью, осиротевшие дома потеряли окна. Разве что солнце, лисы да трава еще ждали свою соседку, впрочем, кто их знает, этих лис.

Наталья Михайловна не очень разбирается в животных. Ее покойный муж никогда их не любил, лишь однажды поддался на уговоры сына завести собаку.

А трепетный лисичкинский мальчик… Ее Витенька…

Однажды – она еще была в самом запале себяделания – Витя приехал в город, отыскал ее институт, что-то говорил, коряво подбирая слова. Наталья фыркала, стесняясь просторечия и робости бывшего возлюбленного. Витя замолкал и осторожно касался ее волос тонкими пальцами, Наталья невольно втягивала запах его запястья. Пугалась узнавания. Отстранялась. Как могла, спасала свое сердце, старательно подмечая провинциальность смущенного гостя.

Успешно наращивала кожу. В итоге справилась и с этим.

Витя уехал обратно.

Уже будучи дипломированным врачом, женой уважаемого всеми Степана Федоровича и матерью Костика, забавного деятельного подростка, Наталья решилась разузнать о судьбе своего деревенского суженого.

Оказалось, Витя тоже получил высшее образование, несколько лет по распределению работал учителем в дальнем северном городке, потом вернулся в Лисичкино, увлекся собиранием местного фольклора, вроде даже писал по этой теме какую-то научную работу. Женился…

Дослушивать Наталья Михайловна не захотела.

В Лисичкино после своего освободительного побега она была еще только один раз – вскоре после смерти отца (мама скончалась первой). Издалека пронаблюдала, как нанятый за бутылку рабочий заколачивает окна дома, скользнула взглядом по пустой вершине холма, усмехнулась суеверным мыслям, забрала ключ.

Всё.

Много работала. Восхищалась квалификацией мужа. Обожала сына.

Никогда не влюблялась.