Там точно есть любовь

Глава 38. …Натальей Михайловной

Дней впереди все меньше.

Последнюю неделю Наталья Михайловна уже не выходит из спальни до обеда. Когда вчера она осилила перебраться в гостиную, Катя сервировала ужин.

Дней меньше… Зато они заметно длиннее: мы перевалили солнцестояние. Все короче тягостные ночи, а значит, и весна – случится. Каждое утро Наталья Михайловна продолжает упрямо застилать кровать, расправляет смятые кошмарами подушки: разгладить складки – вдох – взять с тумбы книгу – вдох.

Вдох. Не надышаться… Вдох. Вдох.

Ну, не колотись ты так!

Выдох, наконец.

Наталья Михайловна не против прилечь днем, но исключительно на покрывало, набросить на ноги плед, никаких одеял. Увольте.

Это всего лишь небольшой дневной отдых, не болезнь. Болеют – на простынях, вот там взаправду капитуляция.

Все терпимо, одолимо, все…

Но как же жаль, что ей больше не хватает (жизни) навещать Виктора Николаевича! Вот это… это… Успокойся! При чем здесь подушка? Колотить спальные принадлежности – прерогатива пубертата. Сбавь обороты, старушка. Ты вообще как? Стонешь от боли? Злости? Ах, от бессилия… Ну это не страшно. Потерпи.

Чуток.

…Витя переехал к сыну три недели назад.

Поначалу Наталья Михайловна навещала любимого друга ежедневно. Февраль решил начать с дружелюбия: в безветрии сверкало солнце, удивленно таял снег. Долгая прогулка насыщала сердце воздухом и дарила радость – не только отнимала (все-все) силы.

Она выходила с рассветом, пересекала спящую деревню, небольшую передышку делала в радушном Викином кафе. Добросердечная продавщица неправдоподобно бодрилась, заваривала на двоих ромашковый чай.

– Знаете, как я вам благодарна, Натальюшка Михална! Если бы не вы, птаха ранняя, ничего бы я сегодня не успела. Дрыхла бы и дрыхла, до первого узбека. А так весь день впереди. Прям хоть тесто ставь! В качестве реабилитации. Но – я клянусь! – Наташку не я траванула! Вот вам крест! Нечем там было – лук и капуста!

Вика прятала зевок в ворот кофты, скользила взглядом под прилавок, стойко подливала в чашки кипяток. Удивительная женщина. Наталья Михайловна никогда не могла раскусить Катину подругу. Путает ударения, пьет, сознательно снижает штиль речи, потом проговаривается какой-нибудь «реабилитацией» и блестит филигранной резьбой удивительных своих сережек.

Однажды не выдержала.

– Вик, не могу налюбоваться на ваши серьги! Это же произведение искусства. Нигде подобного не видела! Целое состояние, наверное…

– Да, жутко дорогие. Они из Венеции. Там была маленькая мастерская. Семейная. Мы часа три с мастером проболтали. У него деды дедов еще ювелирами были. Сережки мне ужасно понравились, но почему-то постеснялась попросить. Так расстроилась, когда из страны уехали, все вспоминала про цветочки эти…

Рассказывая, Вика, не отдавая в этом отчета, пальцами ласкала правую сережку. Лицо продавщицы смягчилось, сквозь одутловатые щеки прорисовалась аристократичная тонкость черт.

– А как же тогда они у вас оказались?

– Подарил на день рождения муж… женек.

Вика прибавила окончание сквозь небольшую запинку, явно пытаясь вернуть в разговор привычное ерничание. Тут же поморщилась – как от боли непереносимой. Тихо и серьезно поправила себя:

– Муж… Муж. Натальюшка Михална, не обидитесь, я рюмочку пропущу? Мне тут сувенирчик передали, надо попробовать. Какое-то утро сегодня… Замерзла. Зуб на зуб… вот…

Так что в тот раз Вика все же выдвинула ящик под прилавком. Наталья Михайловна больше ни о чем ее не спросила.

Кстати, ни за один утренний чайник заплатить так и не удалось – Виктория всегда отказывалась брать оплату «со своих». Совершенно не ясно, как до сих пор не разорилось чудно́е деревенское кафе. Друзьями Вики были все лисичкинцы, наверняка даже узбеки со стройки стали ей родными. Разве что паломники? Но Наталья Михайловна подозревала, что эти несчастные вызывают у продавщицы жалость и… немаленькие скидки.

Катя как-то сказала, что подруге очень помогает Андрей. Так что вполне возможно, что Викин благотворительный ресторанный бизнес держится на местном миллионере: пару раз Наталья Михайловна сама оказывалась свидетельницей того, как Андреевы рабочие разгружали возле магазина «газель», забитую коробками с продуктами.

Ох уж этот Андрей. Друг Женьки, друг Вики, друг Кости…

Друг – Кати.

Всеобщий благодетель. Защитник сирых и убогих. Любитель лошадей. Всем хочет помочь. А своим в Лисичкино так и не становится. Не понять Андрею местных, не увидеть Лисицу. Что, кстати, не отменяет того, что он хороший человек. Но – не наш!

Уехал бы ты скорее отсюда, хороший человек.

Не уедешь…

Арсений забрал отца на следующий день после разговора с Катей. К сожалению, это было не самое лучшее Витино утро: сына он не узнал. Арсений топтался на пороге гостиной, постепенно съеживаясь под вежливо-равнодушным взглядом отца. «Наталья, милый друг, вы нас представите?» – церемонно обратился к Наталье Михайловне Виктор Николаевич. Растерянность он последнее время часто прятал под маской чопорности.

Интонация этого вопроса разрушила Арсения: там, где только что стоял бойкий хитроватый мужичок, известный всей деревне пасечник-спекулянт, теперь боролся со слезами раненый юный мальчик – брошенный родителями. Папа, это же я, Сеня.

Катя кинулась на помощь. Забрала у Арсения пузатую банку с медом, помогла снять тулуп, подтолкнула к столу.

– Арсений, садитесь скорее. Виктор Николаевич! Наталья Михайловна! Давайте позавтракаем для начала. Такой мед нам принесли – как раз к сырникам. Я бы кофе выпила. Арсений, будете? Наталья Михайловна, а вам чай, наверное, да?

Невестку в ту минуту ты не слушала, вцепилась глазами в своего старика, силой мысли пытаясь удержать на плаву остатки его сознания.

Не вышло.

Виктор Николаевич грузно опустился на стул, потерянно коснулся стекла банки. Затрясся в жалобном плаче. Зло оттолкнул твои руки, рывком сбросил со стола гостинец.

По полу медленно растекалась желтая клякса меда – за столом причитал старый измученный человек. Порой людям необходимо, чтобы их выслушали, не перебивая. Даже если рассказ лишен смысла и спутаны слова. Даже если слушать больно.

И они безропотно слушали Виктора Николаевича.

– Не мешайте мне! Зачем вы мешаете? Уйдите. Вы его испугаете. Сенечка совсем скоро из школы придет. Он же с медалью закончил институт, он умный. Вы тут стоите, а он чужих людей боится. Я без Сенечки никогда обедать не сажусь, и он в школе не ест, знает, что я его тут жду. Я ему сегодня макароны сварил. Сенечка любит с тушенкой. Где мои макароны? Где Сенечкины макароны? Зачем вы спрятали их? Сенечка сейчас придет. Сенечка больше никогда ко мне не придет. Что же мне теперь делать? Я же уже их сварил, с тушенкой…

Арсений подошел к отцу очень осторожно, присел перед ним на корточки, бережно сжал его предплечья.

– Пап, а я пришел уже. Пап? Я очень соскучился по макаронам по-флотски. Сваришь мне их снова? У меня самого никак не получаются. Развариваются, сплошная каша. Пап, я больше не буду уходить. Вместе теперь будем. Да, пап? Пойдем домой?

Виктор Николаевич испуганно разглядывал обнимающего его мужчину. Но не вырывался, больше не плакал.

Жидкие волосы Арсения сбились набок, оголяя лысину. Отец поправил их, лаская сына.

Наталья Михайловна поспешила уйти из комнаты. Когда она проходила мимо Кати, та спрятала от нее лицо…

Да, поначалу ты еще могла ходить к ним каждый день. Виктор то узнавал тебя, чаще нет. Но каждый раз радовался: близкой подруге ли, приятной незнакомке. Он пребывал в замечательном расположении духа, не скандалил, не нервничал. С Арсением они, безусловно, ладили. Удивительное дело, Арсений, этот почти всю жизнь проживший в глуши мужичок, сумел безошибочно подстроиться под капризную болезнь отца. То строгий, то нежный, уверенный и терпеливый, пасечник оказался великолепной сиделкой. Порой Наталье Михайловне было нестерпимо видеть, насколько инфантилен стал ее любимый, перебравшись к сыну: роли ребенка и отца поменялись безвозвратно. Но Виктор был счастлив. И очень часто – спокоен.

К середине февраля кислорода стало катастрофически не хватать. Сколь бы глубоко не втягивала Наталья Михайловна холодный лисичкинский воздух, легкие отказывались признавать его объем достаточным, все сильнее колотилось сердце.

Ну это же не сюрприз, правда?

42,1 по классификации МКБ-10…

Наталья Михайловна ухмылялась, придирчиво рассматривая синеву на кончиках своих пальцев.

Она перестала бывать у Виктора Николаевича.

Смиренно начала отсчет.

Все же она оставалась врачом. Некоторые симптомы вполне громко нашептывают специалисту конкретные сроки. Уши затыкать бесполезно. Игра в прятки в разгаре.

Кто не спрятался? Наша Наташенька.

Как же страшно: оставлять любимых здесь – одних.

Костю, Женьку, Витю…

Хрупкую упрямую девочку-женщину, давно ставшую дочерью… Катя вот-вот разобьет сердце твоему сыну, разобьет и самой себе. Как бы хотела Наталья Михайловна еще быть рядом с ними, когда невестке придется делать неизбежный выбор… Не мешать, не предотвращать. Лишь – быть рядом.

Похоже, она не успеет.

Как же страшно.

В предложении точка – именно здесь, не лукавь.

И не сокрушайся. Ты боролась.

Злилась, боялась, раз за разом меняла препараты, отказывалась признавать бессилие гомеопатии, выискивала в себе силы шутить про разутого сапожника… Ни разу не заплакала над избитой прибауткой о сапогах. В итоге даже униженно приползла обратно к своей бывшей владычице: аллопатии (изменницу не простили). Сходила к Матроне, накупила книг об аффирмациях. Смешно. Ну как же смешно! Заболев, ты (ученая, атеистка, врач) перепробовала все, над чем иронизировала, будучи здоровой.

А лучше всего, кстати, помогает вот эта молодая кошка. Наталья Михайловна прижимает к груди Рыжика, теплое тарахтение возвращает возможность дышать. Третий день рыжая почти не выходит из ее спальни, ночами настойчиво елозит мордашкой по ключице.

Усы щекочут шею.

Этим утром Катюша все же решилась. Храбро зашла в спальню, присела на край кровати.

– Наталья Михайловна, что-то происходит… С вами? Да? Вы поэтому позволили Арсению забрать Виктора Николаевича? Вы знаете?

Так мало сил, так мало. Наталья Михайловна смогла только кивнуть в ответ на встревоженный взгляд черных глаз. Невестка – умница, не стала задавать ту тысячу вопросов, ответы на которые не изменят уже ни-че-го. Спросила другое, важное: что вы сейчас читаете? Осторожно погладила тебя по состарившейся руке, смогла улыбнуться, когда ты перевернула книгу обложкой вверх.

Косте повезло с женой. Все равно – повезло.

…Который час Катя гремит на кухне посудой. Пару раз Наталья Михайловна отчетливо услышала, как невестка чертыхнулась. Ужасно интересно, что же девочка там затеяла – любителем кулинарии нашу Катюшку, мягко говоря, не назвать. Любопытство вливает в Наталью Михайловну силы, она почти решается сползти с кровати, откладывает в сторону мурлыкающего котенка.

Но в коридоре уже раздаются Катины шаги – и Наталья Михайловна с облегчением откидывается обратно на подушку.

Дверь открывается.

Поднос в Катиных руках заполнен дымящимися пирожками, их бока слегка почернели, как же они прекрасны.

Ну вот ты и смогла заплакать.

Наконец.

– Пригорели… Вот… Наталья Михайловна, я хочу сказать. Вы… вы не волнуйтесь за Костю! Я позабочусь о нем. Всегда.