Три Сыщика встретились в штабе около пяти часов. Коротко доложив о том, что Добсоны перебрались в дом Гончара, он рассказал про огненные следы, вдруг вспыхнувшие на кухне.
— Ого! — воскликнул Пит. — Ты думаешь, Гончар умер и вернулся в свой дом призраком?
— Ганс уже высказал такую догадку, — ответил Юпитер. — Но следы эти оставил не Гончар. Во всяком случае, это не отпечатки его подошв. Он столько лет ходил босой, что, как вы, возможно, заметили, ступни у него раздались вширь. А следы на кухне — небольшие и узкие. То есть либо невысокого мужчины, либо женские.
— Миссис Добсон?
— У нее на это не было времени, — объяснил Юпитер. — Она спустилась к грузовику, чтобы взять пакеты. Я спускался по лестнице, когда она вернулась с пакетами и пошла на кухню. Следы вспыхнули, когда она была у кухонной двери. Я шел прямо за ней. Да и зачем бы ей это устраивать? И каким способом?
— Люди из «Вершины»?
— Не исключено, — ответил Юп. — Они спустились на пляж, когда мы начали разгружать мебель. Но нам неизвестно, долго ли они там пробыли. И в любом случае, они могли бы войти в открытую парадную дверь, каким-то образом поджечь следы и тихо вернуться на пляж. Пит, а про «Вершину» ты что-нибудь узнал?
Пит извлек из кармана записную книжку.
— Мистер Холзер просто счастлив, — сообщил он Юпу с Бобом. — Я заглянул к нему сегодня узнать, не захочет ли он, чтобы я подстриг его газон. Этого он не захотел, но мне даже не понадобилось спрашивать его про «Вершину», так ему не терпелось похвастать своей удачей. «Вершина» значится в его книгах чуть не пятнадцать лет, но это такая развалина, что ему никак не удавалось ни продать ее, ни сдать в аренду, ни даже подарить. И вдруг является этот человек и утверждает, что ему требуется именно такой дом, что в Роки-Бич лучшего не найти. Снял на год и уплатил за три месяца вперед. Арендный договор как раз лежал у мистера Холзера на столе, он его регистрировал, так что я подсмотрел фамилию съемщика.
— Ну, и?
— Мистер Ильян Деметриефф, — торжественно провозгласил Пит. — А, может, Деметриофф. Я ведь видел ее вверх ногами, а мистер Холзер давно не чистил буквы своей машинки. В любом случае, мистер Деметриефф или Деметриофф указал свой прежний адрес: дом номер две тысячи девятьсот первый по Уилширскому бульвару в Лос-Анджелесе.
Боб потянулся к телефонной книге на картотеке, полистал ее и мотнул головой.
— Он тут не значится.
— Так ведь очень многие не помещают свои фамилии в такие справочники, — заметил Юпитер. — Позже побываем по этому адресу и выясним про мистера Деметриеффа. — Юпитер подергал нижнюю губу. — Знай мы побольше про этого двуглавого орла… Он, по-моему, имеет очень важное значение. Ведь Гончар изобразил его не только на медальоне и на урнах, но и на большой доске, которую вделал в стену спальни. Его этот орел словно заворожил.
Боб Эндрюс улыбнулся до ушей.
— Тут нам повезло, — объявил он.
— Ты о чем? — спросил Юпитер.
— Нам не нужно ждать, пока откроется библиотека, — ответил Боб. — Папа купил альбом на кофейный столик.
— Что-что? — переспросил Пит.
— Альбом на кофейный столик, ну, какие сейчас столько рекламируют. Папа их коллекционирует. — У ног Боба лежал большой картонный футляр, и теперь с гордой улыбкой он водворил его на стол и открыл. Юпитер с Питом увидели роскошный том в глянцевой суперобложке. «Королевские сокровища, — гласило название. — Фотографии коронных драгоценностей европейских монархий с пояснительным текстом Э.П.Фарнсворта».
— Это ведь английская корона? — сказал Юпитер, разглядывая великолепный образчик ювелирного искусства, украшавший обложку. Покоящаяся на алом бархате корона была снята крупным планом.
— Одна из них, — ответил Боб. — Ты просто не поверишь: корон у них две, а скипетров, держав, жезлов и мечей столько, что глаза на лоб лезут. Авторы этой книги много попутешествовали! Кроме английских регалий, они сняли корону Карла Великого в Австрии и венгерскую корону святого Стефана. И еще ломбардскую корону — она железная. Есть кое что и о России — у русских орлов хоть отбавляй. Но нам, по-моему, требуется вот этот!
Боб открыл альбом ближе к концу и придвинул его Юпу.
— Королевская корона Лапатии, — сказал он.
— Во-во! — воскликнул Пит, заглядывая через плечо Юпа.
Королевская корона Лапатии больше походила на рыцарский шлем, но шлем из золота, богато инкрустированный камнями лазоревого цвета. Вверху четыре золотых полосы охватывали крупный рубин, а его венчал орел — алый двуглавый орел. Яркие крылья были развернуты, головы повернуты вправо и влево, брильянтовые глаза блестели, яростно разинутые клювы словно бросали вызов всему миру.
— Да, во всяком случае, он очень похож на орла Гончара, — сказал Юпитер.
— Текст на следующей странице, — сообщил Боб.
Юпитер перевернул страницу и начал читать вслух:
— «Королевскую корону Лапатии изготовил золотых дел мастер Борис Керенов, примерно в тысяча пятьсот сорок третьем году. Образчиком для нее Керенов взял шлем, который герцог Федерик Азимов носил в битве при Карлоне. Победа Азимова в этом сражении положила конец междуусобицам, которые опустошили маленькую Лапатию. Феодалы, разбитые Азимовым, дали торжественную клятву более никогда не нарушать мир в Лапатии. Через год герцог Федерик пригласил самых знатных и влиятельных из них встретиться с ним в его крепости Мадангофе, а затем провозгласил себя королем Лапатии. Запертые в крепости, отрезанные от своих дружин вельможи покорились герцогу Федерику и признали его своим государем. Только Иван Смелый отказался присягнуть ему. Согласно легенде гордый воин был казнен в большом зале Мадангофа, и пика с его головой еще долго торчала над парапетом крепости.
В тысяча пятьсот сорок четвертом году в часовне Мадангофа состоялась коронация Федерика Первого, короля Лапатии. Корона, созданная Кереновым, оставалась собственностью Азимовых почти четыреста лет и в последний раз использовалась при короновании Вильгельма Четвертого в тысяча девятьсот тринадцатом году. После свержения династии Азимовых в тысяча девятьсот двадцать пятом году корона была объявлена собственностью народа Лапатии. В настоящее время она выставлена в Национальном музее Мадангофа, столицы страны, получившей свое название от древней крепости герцога Федерика, вокруг которой затем вырос большой город.
Корона Азимовых — литого золота, инкрустирована ляпис-лазурью и увенчана огромным рубином, якобы принадлежавшим Ивану Смелому, чьи владения и имущество Федерик Азимов конфисковал после его казни. Двуглавый орел над рубином — фамильный герб Азимовых. Керенов отлил его из золота и покрыл эмалью. Глаза сделаны из алмазов, весящих более двух каратов каждый».
Юпитер кончил читать и перевернул страницу, чтобы еще раз рассмотреть фотографию короны.
— Чем не способ взобраться на самый верх! — заметил Пит. Перебить оппозицию и дело с концом.
— До чего же подло: свистнуть рубин бедняги и вделать его в свою корону! — добавил Боб.
— В старину они орудовали без белых перчаток, — заметил Юп.
— В тысяча девятьсот двадцать пятом они тоже обошлись без белых перчаток, — сказал Боб, вынимая записную книжку. — Я поискал Лапатию в энциклопедии. Хотите верьте, хотите нет, но она существует по сей день.
— То есть ни одна из великих держав ее не скушала? — сказал Юп.
— Нет. Называется она «республика Лапатия», площадь — семьдесят три квадратные мили, население двадцать тысяч. Ведущая промышленность — сыроварение. Постоянная армия численностью в триста пятьдесят человек, из них тридцать пять — генералы.
— По одному генералу на каждых десять солдат! — восхитился Пит.
— Да уж, про них не скажешь, что у них плохо с руководством! — засмеялся Юпитер. — Что еще?
— Управляет страной Национальная ассамблея Лапатии, в состав которой входят тридцать пять генералов плюс по представителю от каждого департамента или провинции, общее число которых равно десяти. Так что не трудно себе представить, как проходит голосование.
— Страной правят генералы, — сказал Юпитер.
— Они же выбирают президента, — сообщил Боб.
— А как же Азимовы? — поинтересовался Пит.
— Ага! Вот их уже нет. Я же сказал, что в двадцать пятом белых перчаток там не надевали. Вильгельм Четвертый — ну, тот, который последний носил корону, — решил, что королевская казна оскудела. Он был женат на лапатиянке, точнее сказать на своей родственнице, тоже Азимовой, очень расточительной. Она любила брильянтовые ожерелья, парижские туалеты, а кроме того, родила ему четверых детей, которым всем требовались гувернеры, кареты, лошади. Король Вильгельм запутался в долгах, а потому обложил налогом каждый фунт сыра, изготовляемого в Лапатии. Естественно, лапатияне возмущались, и генералы не упустили случая. Они дождались дня рождения короля Вильгельма, когда в столицу съехались все Азимовы, ворвались во дворец и объявили Вильгельму, что он свергнут.
— И что было дальше? — спросил Юпитер.
— Видимо, произошло то же, что когда-то с Иваном Смелым. Согласно официальным сообщениям, его величество в припадке отчаяния прыгнул с балкона.
— Кто-то его сбросил! — в ужасе предположил Пит.
— Скорее всего, — ответил Боб. — Остальные члены семьи в расстройстве чувств также наложили на себя руки, кто как. Королева, как было объявлено, приняла яд.
— Ты хочешь сказать, что люди этому поверили?
— Когда вокруг толчется столько генералов, кто станет возражать? — заявил Боб. — К тому же генералы сразу отменили налог на сыр, что очень помогло. Королевский дворец превратили в Национальный музей, драгоценности короны были переданы народу, чтобы каждый мог ими любоваться.
— А носить не мог никто, — вставил Юпитер. — Фантастическая история. Ну а в нашей собственной революции немалую роль сыграл налог на чай. Значит, не так уж это и фантастично. И ни одного Азимова не осталось в живых?
— Завтра в библиотеке я проверю, — обещал Боб. — В энциклопедии сказано, что их род пресекся в тот день, когда король Вильгельм бросился с балкона.
Юп задумался.
— Том Добсон говорил, что его дед приехал с Украины. А что, если Том ошибается? Гончар и азимовский орел вроде бы старые приятели. Не имел ли он какого-то отношения к этому королевскому роду?
— Или к революционным генералам, — добавил Боб.
Пит поежился.
— Целые семьи самоубийством не кончают, — сказал он. — Помните, что случилось с Романовыми в России?
— Их перебили, — докончил Юп.
— Верно. И, если Гончар имел к этому какого-то отношение, мне что-то не хочется знакомиться с ним поближе.