Тень Великого Древа

Меч — 8

Ноябрь 1775 г. от Сошествия

Лид, герцогство Ориджин

Древний Лид сдался Избранному без боя. Первым среди северных городов, он признал над собой власть Рихарда Ориджина. То было чудо!

Лед с отрядом перстоносцев, как и везде, подъехал к городским воротам, назвал себя и предложил подчиниться. Прежде на подобные слова случались разные ответы. Самым частым было молчание брошенных домов. Реже летели из засад арбалетные болты, звучала брань. Тогда ханиды брались за дело… Но на сей раз произошло внезапное: створки ворот двинулись врозь. На мост вышел седой офицер, склонил голову перед Рихардом:

— Я — командир городской стражи. Советом старейшин уполномочен вручить вам ключи.

Над головами возвышались лидские стены: семьдесят футов гранита, двенадцать футов толщиной. Могучие башни глядели змеиными глазами бойниц, рвы чернели гибельной масляной водою. Лид выглядел совершенно неприступным — казалось, даже горы потеснились, боясь соперничества с ним.

Рихард Ориджин не сразу поверил глазам. Такие твердыни не достаются без крови. Как если б дикий жеребец сам лег на землю и отдал спину под седло! Лед потратил целый день, чтобы занять город без риска. Воины входили малыми отрядами — восьмерками и святыми дюжинами. Занимали башни, галереи, мосты, бастионы, посылали вестовых к полководцу. Собрав сотню докладов о том, что нигде нет и тени сопротивления, он позволил основным силам войти в Лид.

И даже тогда было тревожно. Ворота вели не в город, а в зазор между двумя кольцами стен. Дорога шла по дну гибельного мешка, обжатая камнем с боков, спереди, сзади. Гранитные стены пестрели амбразурами, жерлами, горловинами труб. Казалось, в любой миг прозвучит приказ — и рухнет на головы град камней и стрел, хлынет ливень кипящей смолы. Все, кто зашел в простенок, обратятся в кровавое месиво…

Но Лид действительно преклонил колено. Большая часть горожан вышла на улицы, чтобы увидеть новых сеньоров. Встреча была не из тех, какими радовал Нортвуд. Никто не кричал: «Избранный, скажи речь!», не просил чуда, не ждал угощений, не подсовывал своих детей. Чтобы впечатлить горожан, Избранный исчез и появился — но вызвал не больше удивления, чем воробей, севший на голову статуи. Лид смотрел на пришельцев тысячами холодных глаз.

Граф Виттор и его вассалы тоже хмурили брови. До войны Лид насчитывал восемьдесят тысяч душ, сейчас по всем прикидкам не набиралось и сорока. Городской гарнизон покорился Рихарду — но состоял он из юношей и стариков. Все до единого кайры покинули город вместе с половиною жителей. Из того, что осталось, не соберешь и одной полноценной роты.

Но даже так, успех был впечатляющим. Из четырех крупнейших городов Ориджина два сменили флаги: Лид и Беломорье. Это делало Рихарда властителем половины герцогства. И, что гораздо важнее, Лид обещал провиант. Десятки тысяч мещан собрались тут зимовать — значит, погреба полны. Реквизировать припасы — и до конца войны хватит!

Центральная площадь города лежала в тени двух могучих строений: графского замка и акведука. Под арочными сводами акведука собралось немало народу. Горожане поднесли Избранному хлеб и ордж. Правда, вручили не графу, а Льду, и тот возразил:

— Не я избран богами.

Но граф Шейланд приветливо улыбнулся северянам:

— Боги одарили меня своей любовью, однако для вас я — чужак. Уступаю первую речь вашему законному правителю, бесстрашному воину и славному кайру — Рихарду Ориджину!

Лед выдвинулся вперед и заговорил. В отличие от графа, он не был мастером красноречия. Несколько раз начинал то с одного, то с другого. Похвалил горожан за покорность, обругал отца, сказал что-то об Агате и великом деле. Мещане слушали в суровой тишине, не издавая криков, не шепчась, не поощряя и не порицая. Ровно так же слушал бы оратора булыжник мостовой. И эта строгость воодушевила Рихарда. В какой-то миг его лицо озарилось улыбкой, он сказал:

— Слава богам, теперь я дома! …Знаете вы или нет, брат с сестрою предали меня. Подослали убийц, чтобы прикончить в дальнем плаванье. Я выжил лишь чудом, но тяжело заболел. Пока лекари графа Шейланда выхаживали меня, Эрвин с Ионой науськали отца. Убедили его отречься в пользу Эрвина, а меня — забыть, как паршивого ягненка… Но тьма сожри, это — неважно! Главное: я вернулся домой!

Он обвел руками все вокруг: угрюмые дома, почерневшие от древности; бородатые лица мещан; гребенку шпилей над замком Лиллидеев; вершины гор, за которые садилось солнце.

— Я — внук Агаты! Если б вы знали, как мне всего здесь не хватало!

Тогда кто-то из глубины толпы отчетливо произнес:

— Слава Рихарду.

Другие повторили, точно по команде:

— Слава Рихарду. Слава Рихарду!

Лед затрепетал от гордости. С лязгом выхватил меч и ткнул острием в облака:

— Слава Агате! Слава Ориджинам! Я — ваш герцог!

Эрвин Ориджин выиграл все битвы, в которых участвовал. Это его и сгубило.

Раз за разом одерживая победы, Неженка возомнил себя великим стратегом. И кто бы не возомнил? Захвачен Южный Путь, разгромлены искровые полки, взята столица, разбит приарх Альмера. Такие успехи ослепили бы любого, даже самого опытного человека. А Эрвин-то опытным не был. Считая себя гением стратегии, он допустил худшую стратегическую ошибку из возможных.

С каждою победой Эрвин все больше распылял свои силы. Для контроля захваченных земель требовались гарнизоны. Два батальона остались в Южном Пути, один в Фаунтерре. Играя в большую политику, он услал батальон даже в Шиммери, где сроду не было северного влияния. Но хуже другое. Любимый маневр Неженки — бросок малыми силами и внезапная атака в глубине вражеских земель — блестяще сработал в столице и на Бэке, и у Флисса. Всякий раз войска Эрвина растягивались. Корпус Хортона отстал — Неженка бросил его у Бэка и помчал на запад с Лиллидеем. Лиллидей начал отставать — Эрвин бросил и его, улетел с отборными ротами иксов. Плевать на концентрацию сил, все в угоду быстроте и внезапности. Не было уже никакого фронта, агатовская армия напоминала змею, растянутую между двумя лошадьми. Неженку спасала непрерывная череда побед: враги просто не успевали опомниться. Но стоило потерпеть одно поражение…

Переломною точкой стал Славный Дозор. Гной-ганта атаковал и разгромил корпус Лиллидея. Из трех батальонов Снежного Графа один погиб, два сумели отойти. Сама потеря далеко не смертельна для армии Ориджинов. Страшно то положение, которое сложилось после боя. Говоря образно: агатовской змее оторвали голову. Герцог с горстью иксов был отрезан в Степи, без возможности вернуться. Воины Лиллидея отошли к Бэку — где и застряли вместе с корпусом Хортона. Чтобы перебросить их на Север, требовались суда, а весь альмерский флот изъял приарх Галлард. Шиммерийский батальон остался на огромном расстоянии, не в силах быстро вернуться, да и связи с ним не имелось. Кайры в Южном Пути были слишком раскиданы по городам, чтобы образовать единый кулак. Могучая армия распалась на куски.

Единственной сплоченной силою остались корпуса Десмонда Ориджина и генерала Стэтхема: всего семь батальонов из тех двадцати, что покинули Первую Зиму год назад. Их никак не хватало для победы. В Уэймаре враг имел примерно столько же воинов, но еще — Персты Вильгельма и Меч Богов. Десмонд не рискнул принять бой и начал отступление.

В отличие от сына, отец был опытнейшим стратегом. Он знал огромную ценность своей армии и берег ее, словно зеницу ока. Уклонился от удара Меча Богов, заманил в ловушку графа Флеминга. Предвидел тыловую атаку Пауля и вовремя ушел из-под нее. Только пятьсот северян сложили головы в Уэймаре, а город превратился в руины.

Столь же умело Десмонд пересек графство Нортвуд. Ставил ловушки, устраивал налеты, отравлял колодцы. Кусал и щипал войска Избранного, а сам уходил без потерь. Но у Лисьего Дола судьба поставила его перед выбором. Крейг Нортвуд, наконец, уладил семейные дела и повел армию на выручку союзнику. Эта помощь страшно запоздала, лучший миг для победы прошел два месяца назад. Но Крейг имел двенадцать тысяч солдат — значительно больше, чем Десмонд. Он даровал желанный численный перевес, а стало быть, шанс на победу. И войско Десмонда в то время находилось в лесу — хорошем месте для боя против Перстов Вильгельма.

Можно представить весы, качавшиеся в мыслях старого герцога. Принять бой сейчас — без серьезной подготовки и координации с Крейгом, зато на выгодной позиции и с численным превосходством. Либо отступать дальше: войти в Ориджин, собрать оставшихся кайров, подготовить новые засады — но тем временем Кукловод сможет разбить Крейга. Возможно, решающим фактором стала любимая дочь. Густые нортвудские леса позволяли внезапно атаковать обоз и освободить Иону. В Ориджине такой возможности уже не будет… Лорд Десмонд принял бой — и проиграл.

Началась агония.

Даже теперь Десмонд все еще имел пять полных батальонов. Он мастерски вывел кайров из проигранной битвы, сберег основу своей армии. Но после гибели Крейга многие медведи переметнулись на сторону Избранного, с лихвой восполнив его потери. Подошли дополнительные отряды из Шейланда и Закатного Берега, подкрепления из Беломорья. А войско Агаты уменьшилось на четверть. Разрыв в численности стал катастрофичным.

Великий Десмонд больше не надеялся на победу. Весь опыт говорил: при нынешнем положении победить невозможно. Лорд Ориджин делал то единственное, что мог: тянул время. Если война затянется до зимы, войско Избранного может увязнуть в снегах и погибнуть от голода и стужи. Потому Десмонд отступал в горы, уводя за собой мирных людей, вывозя припасы. Пустые замки и хутора один за другим ложились под копыта шаванов. Но скорость марша Избранного снижалась — провианта не хватало, все больше времени занимала фуражировка. Замаячила слабая надежда: настолько истощить земли, что враг просто не рискнет зимовать здесь и повернет назад.

А потом Десмонд пришел в город Лид.

Со дня своего поражения он постоянно рассылал курьеров по городам и селам Ориджина с одним простым сообщением: уходите! Наступает безжалостный враг, которого мы не в силах остановить. Забирайте припасы и скот, бегите в горы. Не оставляйте врагу ничего, кроме пустых стен. Большинство мирных людей внимали предупреждению. Изредка — по глупости или неуместной гордости — кто-то оставался на месте и делался поживой для шаванов. Таких глупцов находилось немного… Но каким же был ужас Десмонда, когда в числе исключений оказался целый город Лид!

То была древняя столица Севера, овеянная легендами, основанная задолго до Первой Зимы. На весь Поларис славились здешние оружейники и виноделы, и воины. Кто не знает благородных лидских мечей, и лидского орджа, согревающего душу, и лидских графов, безжалостно справедливых, как топор палача. Город населяли семьдесят тысяч человек. Ни один из них не ушел в горы. Все высыпали на улицы, чтобы встретить Десмонда.

Крики «Слава Агате!» звучали для него, как стук гвоздей в крышку гроба. Семьдесят тысяч, все на месте! И авангард Шейланда придет через три дня. На площади перед замком его встретили городские старшины: с хлебом и орджем, с флагами и музыкой. Во главе города стоял Саймон Лиллидей — старший сын здешнего графа. Герцог проклинал этих людей.

— Холодная тьма, почему вы здесь?! Я должен был найти пустой город!

Они не поняли вопроса:

— Мы — лидцы. Где еще нам быть?..

— Я четырежды отправлял к вам курьеров! Ни один не доехал?

Саймон Лиллидей ответил невозмутимо:

— Все приехали, милорд. Сказали, что Шейланд наступает. Мы не боимся его.

Десмонд был вынужден повторить столь унизительную правду:

— Я, лорд Ориджин, не могу защитить ваш город. Мои силы слишком малы и измотаны. Завтра мы уйдем в Первую Зиму.

Саймон положил руку на эфес меча:

— Мы знаем, милорд. Не видим причин бежать от этих гадов.

— Лид не сдается без боя! — поддержали лорда старшины.

Тогда Десмонд собрал совещание. Выбор представлялся чудовищным. Первый вариант: принять бой здесь, в Лиде. Всего пять батальонов, измотанных долгим отступлением, израненных у Лисьего Дола. Верное поражение — зато славная смерть в бою. Второй вариант: уйти, бросив семьдесят тысяч человек на расправу врагу.

По иронии судьбы, в избытке имелось того ресурса, коего обычно недоставало Ориджинам: денег. Кайры опустошили банки Шейланда и захватили порядка двухсот тысяч эфесов. Сейчас, в Лиде, генерал Стэтхем нашел применение деньгам.

— Милорд, предлагаю мобилизовать в нашу армию жителей города. Наймем их и сразу выплатим жалование. Тогда они будут обязаны уйти вместе с нами.

Блэкберри возразил:

— Воинов уже увел Снежный Граф. Осталась дюжина кайров в замке да сотня городской стражи.

— Я говорил не о воинах. Наймем конюхов, поваров, плотников, слесарей. Наймем медсестер, прачек, белошвеек, шлюх… Словом — все население поголовно!

На протяжении суток длилась эта операция. По северному закону лорд не может заставить человека служить в армии, но может посулить достойную оплату. Десмонд предложил один эфес за месяц, а также вечную славу и шанс поквитаться с Кукловодом. Честь не позволяла лидцам бежать от врага, но послужить герцогу за хорошую оплату было чертовски заманчиво. Мещане хлынули в войско, улицы заполонила толпа. Три сотни офицеров принимали заявки — и едва справлялись. Каждого следовало записать, учесть, определить в подразделение. За ночь возникли и наполнились личным составом полки прачек и кухарок, батальоны кузнецов и плотников, роты виноделов и блудниц. Самый многочисленный полк снабжения уже грузил в телеги и вывозил из города провиант для всей этой оравы. За сутки под знамена с нетопырем встали сорок тысяч лидцев. Генералом этой армии Десмонд назначил Саймона Лиллидея, наследника Снежного Графа.

Однако тридцать тысяч лидцев остались. И убеждать их уже не имело смысла: горная дорога узка, а враг подойдет послезавтра. Последним десяткам тысяч жителей все равно не успеть уйти. Лорд Десмонд собрал новый совет. Полководцы молчали, все понимая без слов. Тридцать тысяч лидцев достанутся врагу, а с ними вместе — их припасы, собранные на зиму. Войску Шейланда этого хватит с лихвой. Голод не остановит врага.

Генералы долго смотрели друг на друга. Барон Стэтхем достал огниво и молча высек искру. Предложение виделось ясным: сжечь древний Лид. Уничтожить дома и погреба, пожаром выгнать жителей из города и наверняка обречь на голодную смерть. Зато враг не сможет пополнить припасы, упрется в пепелище и отступит до весны.

— Нет, — сказал Десмонд.

Снова долго молчали. Блэкберри встал и посмотрел через окно на вереницу телег, стекающих с плоскогорья по узкой дороге. И снова мысль была ясна: никак не успеем вывезти все. Что не сожжем, достанется Шейланду.

— Нет, — повторил Десмонд.

Он подождал еще несколько минут. Полководцы придумали ряд идей, мысленно взвесили и сами же отвергли, так и не высказав вслух. Тогда Ориджин кивнул и покинул зал, опираясь на руку грея. Это совещание вошло в историю Севера: на нем было сказано лишь одно слово. Правда, повторенное дважды.

А Саймон Лиллидей собрал на площади оставшихся горожан и отдал им следующий приказ:

— Властью графа Лиллидей и именем Праматери Глории я приказываю вам не сопротивляться врагу. Послезавтра в Лид придут войска проклятого Кукловода. С ними будет изменник: Рихард Ориджин. Он назовет себя вашим правителем. Я приказываю вам изобразить покорность. Приветствуйте его, как лорда. Угощайте хлебом и орджем, кричите: «Слава Рихарду». Сделайте все, что будет нужно для вашего выживания.

Лидские закрома могли накормить войско Шейланда, но требовалось время, чтобы изъять у мещан провиант. На первых порах решено было встать лагерем, как на марше, и поужинать походными припасами. Они были скудны и однообразны, шаваны разозлились и стали рваться в город, чтобы самим раздобыть пищу. Лед сурово осадил их и даже пристрелил пару наиболее рьяных.

Свита и гвардия Избранного поселились в замке Лиллидеев, но и тут с ужином не заладилось. Повару неверно сообщили число постояльцев: не учли цветов графа, коих имелось аж одиннадцать человек, да еще две гувернантки. В итоге стол не был рассчитан на их долю. Избранный возмутился: кто посмел забыть о малышах?! В назиданье нерадивым вассалам он весь ужин отдал детям и гувернанткам, а свите велел ожидать второй очереди. Дети с восторгом накинулись на еду, граф умиленно приговаривал:

— Кушайте, родные! Растите сильными и умными…

Гувернантки боялись сесть к столу, когда генералы стоят голодными. Граф настоял на своем:

— Вы хорошо заботились о детях, не то что все остальные. Поешьте, вы заслужили.

Гвенда и Салли присели с краешку, быстро набили животы и вскочили, выдумав предлог: надо подготовить ночлег для малышни. Граф ответил:

— Я сам распоряжусь о спальнях. Мне будет приятно уложить детей в постельки. Отдохните сегодня.

Салли все же осталась подле графа — вдруг понадобится помощь. А вот Гвенда осмелилась принять предложение:

— Милорд, с вашего позволения, я немного поброжу по замку… Он такой знаменитый, очень хочется увидеть…

То был первый случай на памяти Джоакина, когда Гвенда проявила нечто вроде храбрости. Доселе она держалась тише мыши: графу слова лишнего не скажет, при офицерах уходит в тень, опускает глаза. Однако то была женщина добрейшей души. Граф ценил ее трепетную заботу о детях, а также — полное отсутствие дерзости.

— Ступайте, Гвенда, ступайте. Замок Лиллидеев — любопытное место, хоть и слегка пугающее. Хотите, выделю вам провожатого?

Прежде, чем Гвенда успела возразить, Джоакин сказал:

— Я с вами, сударыня.

Покинув трапезную, они очутились на широкой лестнице, увешанной портретами северян. Площадку украшали статуи кайров в свирепых боевых масках — таких не делают уже лет пятьсот. В каменных ступенях за века протерлись вмятины. Картины потемнели так, что ничего не различишь, кроме глаз и мечей.

— Я тоже питаю интерес к этому замку, — сказал Джоакин. — Лиллидеи — легендарное семейство. Говорят, они правили Севером еще в те века, когда Ориджинов не было в помине.

— Лиллидеи… — повторила Гвенда особенным голосом.

— Вы с ними знакомы?

— Да…

— Обучали их детей? Какая честь! Отчего вы раньше не сказали?!

— Нет, сир. Простая случайность, не более… Однажды пересеклись дороги, а потом разошлись…

— Уж да, такое случается. Знаете кого-нибудь на этих портретах? Расскажете мне?

Гвенда опустила голову, Джо видел только сальные патлы на ее макушке.

— Простите, сир, не хочу вас утруждать. Позвольте, я пойду одна…

— Да какое затруднение? Мне только в радость вам помочь.

— Вы не ели, сир. Останьтесь, дождитесь ужина.

— Он когда еще будет! А вам одной — несподручно. Тут есть местечки не для барышень. В давние века Лиллидеи замуровывали врагов в стены, а потом убирали один камень, чтоб выглядывал череп. Наткнетесь на такое — испугаетесь же.

— Не испугаюсь… Я видела много мертвецов.

— Тем более, поищем вместе! Лорд Рихард говорил: во всем замке двадцать восемь черепов торчат из стен, но он в юности находил только пятнадцать, а Эрвин с Ионой — двадцать два. Можем их обогнать.

— Сир, вы меня смущаете, — чуть слышно пролепетала Гвенда. — Нам с вами нельзя наедине…

— Боги святые, да я ж ничего такого!..

Джоакина звонко шлепнули по спине.

— Брось ты ее, — сказал лорд Мартин, — страшная же, вылитая мышь.

— Сударыня, простите его! Лорд Мартин сказал не подумав.

— Очень даже подумал. Неделю уже думаю, с кем ее сравнить, и нету других вариантов, кроме мыши. Ты, Гвенда, возьми зеркало и проверь. А ты, Джо, иди со мной — жратву искать.

— Еще ж не готово.

— Потому и сказал «искать», а не «жрать». Двинем в город, высмотрим кабак.

— Милорд, я обещал Гвенде…

Мартин погрозил кулаком:

— Эй! Ты рыцарь, я лорд, а Гвенда — грызун.

И он утащил Джоакина прочь.

Мартин предложил пойти по главной улице, заглянуть в первый пристойный трактир и, если там все будет занято, просто выгнать кого-нибудь. Джо возразил:

— Вы не дали мне поглядеть замок, давайте хоть город осмотрим.

— Ну, ладно, раз ты такой.

Вечерело, опускался морозец. Лид и днем-то был довольно мрачен, а сумерки вычернили его до цвета угля. Всюду, куда ни глянь, лежал камень. Улицы вымощены булыжником, дома сложены на раствор, памятники высечены из цельных глыб, даже конские поилки сработаны каменотесом. Земля нигде не проглядывала сквозь гранитный панцирь. От этого в городе было чисто, зябко и гулко. Каждый звук разносился эхом, каждый шаг звенел.

Джо и Мартин запахнули меховые плащи.

— Неуютно у них. Хоть бы деревце… или куча навоза…

— Гляди-ка: написано «ордж».

Они подошли. У раскрытого окна стояла маленькая очередь. Хозяин орудовал бутылками прямо на подоконнике.

— Места есть? — спросил Джоакин.

— Вот, — хозяин кивнул на мостовую.

— А еда?

Хозяин ткнул пальцем в вывеску: «ордж». Мартин с Джоакином переглянулись и разом пришли к выводу: выпить — недурная идея. Холодно же и как-то грустно.

Сделали заказ, получили две лидки — смешные деревянные чашки: снаружи квадратные, внутри круглые.

— Лидка, га-га! А в Первой Зиме что — зимка?

— Выпьем за Первую Зиму, милорд. За нашу славную победу.

— Ага, за нее.

Выпили.

— Однако, — признал Джоакин.

Двинулись дальше и заметили, что в городе посветлело. В домах зажглись огни. Уголок каждого ставня был срезан наискось, выпуская свет на улицу. Мостовая, гладкая как зеркало, блестела дюжинами отражений. Пожалуй, не так здесь и мрачно, присутствует некая красота… Вот, скажем, памятник лорду на коне. Лорд — старикан с бородищей, но здоровый, как бык. Плечи в ярд шириной, кулачищи — две булавы, вертит мечом над головой, будто хворостинкой. Славный воин!

А вот церкви здесь — полнейшее уродство. Первую часовню приняли за склеп, такой она была темной, глухой и простецкой по форме: гранитный куб с единственным шпилем. В утешение рядом маячила надпись «ордж». Джоакин взял две лидки и спросил, что за церковь. Оказалось, Ульяны Печальной.

— Выпьем за лучшую из девушек — леди Лауру.

— Пусть будет счастлива на Звезде!

Ордж обладал удивительным свойством: он лился не в голову, а в душу. Разум оставался ясным, зато на сердце приятно теплело. Не диво, что его продавали на каждом шагу.

Иные лавки — портняжные, башмачные, кожевенные, скобяные — отмечались нарисованными знаками над дверью. Но слово «ордж» встречалось так часто, что даже безграмотные знали его. Трактиров было мало, они аж трещали, переполненные солдатней. А возле «орджа» стояло не больше пары человек, подойди — будешь следующим.

— Интересно, ордж везде одинаковый?.. — спросил Джоакин.

— Давай выясним!

Они взяли еще пару лидок. Кажется, другой, но толком не понять. Нужна дополнительная проба… Двинулись дальше, выискивая следующий ордж.

Мирных жителей вовсе не было на улицах. Бродили солдаты Избранного — голодные и продрогшие. Попадались городские стражники, при встрече почему-то опускали глаза. Да и продавцы пойла смотрели как-то странно… Но тепло в душе перекрывало все тревоги.

— Скажи, хозяин, — с усмешкой спросил Джоакин, — в вашем городе весь ордж разлит из одной бочки?

— Будь я помоложе, — процедил продавец, — убил бы тебя за этот вопрос.

— Хе-хе, боевой дед! Ты что, кайр в отставке?

— Где ты видел отставного кайра? В гробу?

Приятели подняли лидки.

— Давай это… за дружелюбие.

— И гостеприимство, милорд.

Стало еще теплее. Ноги несли гулять, а языки чесались. Джоакин заговорил:

— Вам не кажется, милорд, что нас тут не любят?

— Ну, нет. За что бы? Мы тут совсем никого не убили. А мой брат — святой человек, избранный богами. Видал, как он с детишками? Золотая душа!..

— Может, они за Ориджинов?

— Так мы и привели им Ориджина, самого законного из всех. А Десмонд — кровавый зверь, он женщин привязывал к таранам! Для здешних счастье будет, когда мы его прикончим.

Джоакин думал точно так же, но душу грыз маленький червячок сомнений.

— Неприветливо здесь как-то… В Нортвуде иначе было.

— Чего ж неприветливо? Гляди как придумали: срезали уголки ставней, чтоб на улицу светило. У нас в Уэймаре ночью убиться можно, а тут — забота о прохожих.

— Так не о нас же. Это они для своих.

— Ихние по домам сидят, — отметил Мартин. — Вот только стражники шастают.

Он поймал за ворот встречного парня из городской стражи:

— Стой, служивый. Скажи-ка: ты доволен, что мы пришли?

— Так точно, милорд. Избранный — святой человек.

— А рад, что спасли вас от Десмонда Ориджина? Жуткий он человек, да?

— Так точно, милорд. Все его боятся.

— Молодец.

Мартин отпустил стражника и подмигнул Джоакину: мол, видал?

— Он на службе, — возразил путевец. — Командир стражи дал им приказ, что и как отвечать. Спросить бы кого-то из простых…

— Так их же нету, по домам сидят.

— О том и речь…

Джоакин точно знал, что исправит ситуацию: еще один ордж. Он стал внимательней смотреть по сторонам. Это был квартал оружейников: на каждой крыше торчало по две трубы, над каждой дверью висел меч, арбалет или топор. Мечей было больше. Даже в сумраке, едва освещенные, клинки пленяли строгим изяществом. Никаких вензелей, украшений, гравировок. Идеальная пропорция клинка, гарды и рукояти. Совершенное качество стали: на улице, под дождем и снегом, ржавчина даже не коснулась металла. Хоть сейчас бери в руку — и в бой!

— Ориджинские мечи — лучшие в мире. А лидские мечи — лучшие в Ориджине, — сказал Джо и почему-то ощутил стыд.

— Чепуха. Вот — лучший клинок! — Мартин потряс Перстом Вильгельма. — Кстати, гляди: там ордж.

Сбоку одной из оружейных светилось оконце, плечистая женщина протирала ветошью лидки. Мартин подошел прямо к ней:

— Здоровая ты. Жена кузнеца?

Она выдернула пробку из бутылки:

— Вам сколько?

— Больно ты спешишь. Может, я поговорить хочу?

Женщина молчала, занеся горлышко над лидкой.

— Вот скажи-ка, здоровячка: ты рада, что мы пришли?

— Вы — кто?

— Люди Избранного! Приняли ваш город в нашу святую семью. Спасли от зверя этого, Десмонда. Привели законного герцога. Ну, рада или нет?

Горлышком бутылки она ткнула в его предплечье.

— А ты рад, что носишь эту дрянь? Праотец Вильгельм утопил их в море. Ты нашел и надел. Убил кучу людей, насрал на могилу Праотца. Счастлив?

Мартин ткнул Перстом ей в нос:

— Подстилка ориджинская. Башку снесу.

— Убьешь женщину Перстом? Давай, храбрец, соверши подвиг, детям расскажешь.

Она наполнила лидку орджем и опрокинула себе в рот.

— Я тебя и голыми руками придушу!

— Питаю сомнения, — ухмыльнулась здоровячка.

Джоакин придержал Мартина за руку:

— Ни к чему это, прекратите свару…

— Вижу у тебя меч, — сказала женщина. — Давно не обнажал его, да? Поди, забыл, что такое честная драка?

Кровь прилила ему к лицу.

— Я сражался с кайром Сеймуром, капитаном личной гвардии Ионы!

— Тебя избили, как щенка. Зачем-то помиловали.

Здоровячка не спрашивала, а утверждала. Джоакин скрипнул зубами, Мартин снова поднял Перст.

— Стреляй или поди к черту.

Джоакин оттеснил милорда:

— Идемте, не нужно, граф не одобрит.

Мартин вывернулся, метнулся к окну — и выхватил у женщины бутылку орджа.

— Это мое, тьма. Трофей!

Они зашагали по улице, передавая бутылку друг другу. Джоакину было не по себе. Лицо горело, рука тянулась к эфесу меча, ища в нем поддержки. Мартин, напротив, веселился:

— Мудрецы говорят: зачем убивать того, у кого можно отнять ордж? Видел бы ты ее морду, приятель! Знатно ее перекосило!

Джо приложился к горлышку, обрел немного покоя.

— Злобный здесь народец…

— И хитрый, — подхватил Мартин. — Ихняя лидка — чистый обман! Выглядит большой, но внутри два глотка. Бутылка — другое дело!

От пойла делалось теплее. Хмурый квартал оружейников остался за спиной, ноги вынесли на площадь с храмом. В стрельчатой нише над порталом темнела скульптура женщины с куском хлеба на ладони, пред нею склоняли головы два каменных воина. Глория-Заступница — добрейшая из Праматерей…

Джоакин спросил у Мартина:

— Милорд, вы как считаете: мы — сила добра?

Он выпучил глаза:

— Ну, спросишь! Кто ж еще?!

— А откуда вы знаете? Как понять, добро мы или зло?

Мартин щелкнул его в лоб. Взбежал по лестнице к порталу церкви, хлопнул по щиту на двери с восемью гравированными строчками.

— Вот же заповеди, дурачина. Тут все написано.

— Простите, милорд… Свое место прими с достоинством. Трудись усердно в меру сил. Не получай выгоды от страданий. Не сокращай срок, отмеренный богами. Не бери чужого… Разве мы их исполняем?.. Хотя бы одну?..

Мартин ударил в ладони так, что эхо прозвенело на квартал.

— Да! Да, тьма сожри, в этом вся соль! Мы вынуждены нарушать заповеди! Вынуждены, пойми ты это. Тяжело нам — но кто-то же должен!

— Не понимаю…

Мартин схватил его за плечи и заговорил горячим быстрым шепотом:

— Агатовцы с янмэйцами — вот главное зло. Их надо остановить, понимаешь? Боги избрали Вита, а Вит избрал нас. Мы — орудия для святого дела. Мученики, вот кто! Нарушаем заповеди? Ну, да, а как иначе? Как одолеть этих безбожников и гадов?!

— Но Персты…

— А что б мы делали без Перстов? Против нас же не один Десмонд! Все гады мира спят и видят, как растопчут нас! Помнишь, что было летом? Уэймар душили осадой, морили голодом, травили воду. Ее же все пьют — и женщины, и дети! Но этим плевать, взяли и отравили. Нельзя было нам без Перстов! Если б Вит их не нашел, все б мы уже сгнили в земле.

Его убежденность передавалась Джоакину. Сомнения отпускали, крепчала вера в свою правоту. Верно говорит Мартин. От слова до слова — истина!

— Да, — сказал Джо, — вот у меня сначала не было Перста. И что я видел от этих? Иона унизила меня. Аланис на смерть послала. Эрвин бросил в яму ни за что, ни про что.

— О чем и речь! А нам разве легче? Думаешь: Мартин с Виттором лорды, их уважают… Хрена лысого! Нам тоже в морду плевали с самого детства. Если б не Персты, нас бы давно растоптали. Мне тоже душа болит, когда иду против заповеди. Но нельзя же иначе!

Джоакину как гора упала с плеч. Он хлебнул, задрав повыше подбородок.

— И Первую Зиму нельзя не брать, верно?

— Ясное дело! Там же самое логово. Это как змеи: вечно будут плодиться, пока не найдешь и не сожжешь кубло. Да, много людей помрет. Поди, весь город придется сжечь… Но как иначе? Оставить, чтобы множились, расползались по миру?! Ты видал, что они творят?.. Иону видал или нет?

— Холодная тьма! Эйлиш сказала: Иона молится богине смерти.

— Да она сама — смерть! Если родит детей — кем они вырастут? Идовыми демонами, вот кем! Пока есть в мире эта зараза, нельзя нам отдыхать!

Долгую минуту они молчали, упоенные святостью своего дела. Джо смотрел в каменные глаза Праматери Глории и читал в них глубокое одобрение. Она бы смахнула Ориджинов собственной рукой, если б жила сейчас! Джоакин сотворил спираль:

— Спасибо, что дала нам сил, святая Праматерь. Мы очистим мир от скверны.

Из-за орджа язык слегка заплетался, слово «скверна» далось не сразу.

— Отдай сюда, — Мартин отобрал бутылку. — Ордж не идет тебе на пользу: сомневаться вот начал… А почему? Потому, что ориджинское пойло!

Лорд выхлебал последнее, бросил стекло на мостовую.

И вдруг сказал:

— Давай пойдем к волчице.

— Э… зачем?

Мартин молча смотрел ему в глаза. Джоакина переполняло хмелем, гордостью, решимостью, гневом на этих. Он ненавидел гадов. Всех гадов, что сломали жизнь ему и Мартину, и Лауре. Еще — Салему из Саммерсвита, и Полли, и Луизе, и всем хорошим людям. Гады хотят извести нас, но хрена им лысого! Мы не сдадимся, мы победим любой ценой, иного выбора нет!

Эта священная ярость не умещалась в груди. Ее следовало выплеснуть, разрядить искровой вспышкой, швырнуть в лицо, как суровой приговор. Джоакин процедил:

— Да, идем к волчице!

В замке все уже утихло. Ужин давно кончился, люди разбрелись по кроватям. Часовые в темноте не узнали Джоакина, пришлось пальнуть в небо Перстом, чтобы подтвердить свою личность. Выстрел оставил приятное, жгучее чувство в руке. Боги избрали графа Виттора, а он избрал меня. Я — десница божья!

Черный двор, черный донжон, черные часовые, укутанные в плащи.

— Где найти Иону, сучьи дети?!

Голос звучал грозно, Джоакин наслаждался собой.

— Не можем знать, милорд.

— Где чертова клетка?! — рявкнул Мартин. — Вы слепые, если не видели!

— Несли туда, милорд, в подвал арсенала.

Прошагали двор, чеканя шаги. Не сговариваясь, засветили Персты, очертили себя кругами белого сияния. Пусть всякий видит: мы — избраны для святого дела. Мы — мученики!

Сбежали вниз по каменным ступеням, рванули дверь. В тесной караулке стражники встали навытяжку:

— Желаем здравия, милорд и сир.

— А ну, впустите нас к волчице!

Короткое замешательство.

— Виноваты, милорд, но граф отстранил вас от пленницы…

— Ну, я вам покажу, кто кого отстранил! Впускайте живо!

Второй стражник возразил первому:

— Ладно, няньке-то открыли… Давай впустим…

— Няньке?.. — удивился Джо.

Стражник провернул ключ. Двое шагнули в распахнутую дверь.

Откуда-то сбоку лился свет фонаря. Ящики и бочки не давали увидеть сразу, пришлось свернуть за угол, обойти штабель. В глубине подвала под низким сводом поблескивала клетка. Иона держалась за прутья так, будто хотела их выломать. А рядом стояла Гвенда.

— Сударыня?.. Зачем вы здесь?

Гвенда попятилась от клетки, сложив руки на животе, как монашка.

— Я… Я просто…

— Забрели сюда, пока осматривали замок?

— Угу…

— Ждите на улице. У нас тут дело.

Они подошли к Ионе. Что-то странное было с ее лицом: пропала безучастность. Взгляд — не тупой и собачий, но лютый, холодный, как встарь. А Гвенда все пятилась, пока не уперлась в стену, и Джо бросил ей:

— Уйдите, сейчас же!

Иона ударила его по лицу. Казалось, лопнул череп. Боль оглушила, бросила наземь. Джоакин скорчился, взвыл, вытаращил глаза. Как она так — голой ладонью!..

Он понял, что сходит с ума. Иона держала в руке кусок прута. Оторванную полосу стали в полдюйма толщиной! Сломала железо, как хворостинку!

— Ведьма! — заорал Мартин. — Ведьмааа!..

Прут хлестнул его по челюсти. Зубы брызнули изо рта. Обливаясь кровью, Мартин рухнул на колени. Закрылся рукой от второго удара — и прут раздробил ему ладонь.

— Уаааа…

Мартин захлебнулся криком. Джоакин перекатился, нацеливая Перст. Прут опустился вновь. Рука ниже локтя превратилась в вату. Он пополз, хватаясь левой, упираясь носками. Чертов меч цеплялся гардой за камни пола…

— Гвенда, слушайте меня, — сказала Иона жутко, вкрадчиво, подчиняя своей колдовской воле. — Сейчас войдут охранники. Убейте их.

Наваждение, бред! Джо спал и видел кошмар… Рука няньки засияла сквозь материю платья. Гвенда согнула левую перед собой, а правую положила на упор, как арбалет. Воины Доркастера влетели в подвал:

— Что происходит, тьма…

Грудь одного из них треснула, вмялась внутрь. Он упал на колени, Гвенда хлестнула еще трижды, превращая тело в месиво.

— Ой… — выдохнул второй стражник. — Ой-ой-ой, пощадите…

Плеть ударила по голове. Глаза выскочили из черепа, разлетелись костные осколки.

— Миледи, я смогла! Миледи! Смогла же!

Гвенда тряслась, будто в лихорадке. Она повела рукою-арбалетом, ища новых целей. Джо дотянулся до штабеля ящиков, схватился, втащил себя за преграду. Голос ведьмы зашелестел под сводом:

— Вы молодец, Гвенда, я очень горжусь вами. Теперь сломайте в локте руку Мартина, чтобы я сняла с него Перст.

— Сука-аааа!.. Тва-ааарь…

Сустав милорда вывернуло наизнанку. Так отламывают от тушки куриную ногу.

Иона потянулась за оружием. Клетка еще сдерживала ее, волчица орудовала прутом, чтобы придвинуть Предмет. Пользуясь мигом передышки, Джо растирал, разминал ватную руку. Давай же, оживай, ну скорее!..

— Гвенда, переключите Перст на огонь и сожгите вон ту груду бочек.

Джоакин покатился вбок. Пламенный шар лопнул в футе от головы. Огненные щепки брызнули на лицо и грудь.

— Он еще жив и опасен. Продолжайте огонь, а с этим я справлюсь.

Глухие удары, истошный булькающий крик. Волчица дробила кости Мартина.

А Гвенда раз за разом палила в бочки, повторяя:

— Я смогла! Миледи, я смогла же!

От бочек осталась горка углей. Джоакин корчился за нею, все на его теле дымилось — от сапог до волос.

— Смотрите, миледи! Я сумела!

Струя огня опускалась, вжимая его в пол…

— Гвенда, бельчонок, ты ли это?

Насмешливый голос прозвенел под сводом. Огонь прекратился. Джо хлопал глазами, ослепший от вспышек. Черная фигура прошла мимо него, остановилась напротив Гвенды, у изломанных трупов стражников.

— Рад встрече, белочка. Давненько не виделись.

— Пауль… — ее голос осип. — Я тебе отомщу…

Иона шепнула вкрадчиво, змеисто:

— Гвенда, прошу: расстреляйте его.

Джоакин перекатился, нацеливая Перст. Пауль пнул его в голову.

— Не лезь, путевец. Я говорю со старой подругой, ты мешаешь.

— Я тебе не подруга. Ты… ты червяк! Убью тебя!

Она выбросила руку навстречу Паулю, сжала пальцы в кулак, будто хотела ударить в лицо. Но почему-то выстрела не произошло. Пауль неспешно двинулся к ней.

Рука Гвенды задрожала. Она схватила ее левой, направила в цель, будто копье. Процедила сквозь сжатые зубы:

— Ты все у меня отнял. Сделал… ничем. Я больше не женщина. Убью!

Однако Пауль приближался, и руки Гвенды тряслись все сильнее. Дрожь от них передалась всему телу, даже зубы застучали, а голос завибрировал, как в лихорадке:

— Уб-уб-бью. Ум-мри!

Пауль остановился перед нею:

— Бельчонок мой. Я скучал.

— Гвенда, огонь!.. — хлестнул приказ Ионы.

Гвенда всхлипнула и уронила руку. Пауль коротко, быстро ударил ее в грудь. Выше солнечного сплетения, левее грудины. Гвенда ахнула, затряслась, Пауль обнял ее и поцеловал в губы.

Это длилось добрую минуту. Джоакин успел замерзнуть, как мясо на леднике. Пауль целовал Гвенду, она билась в агонии. В какой-то миг ее ладонь разжалась, нечто крохотное упало, откатилось к клетке. Потом женщина обмякла, и Пауль бережно опустил ее наземь.

— До свиданья.

Он огляделся. Никто не издавал ни звука. Замер Мартин, скрюченный, как младенец в утробе. Расплющился по полу Джоакин. Иона примерзла руками к решетке.

Пауль заглянул ей в глаза:

— Я слышал, что-то упало. Стеклянное, вроде пузырька.

Она даже не мигала. Ледяная скульптура, не человек.

— Хочешь отравиться? Ну, дело твое.

Пауль снял Перст Вильгельма с мертвой руки Гвенды, отбросил прут подальше от Ионы. Насмешливо глянул на Мартина и Джо. Нацелил Перст на одного, затем на другого.

— Запомните этот миг, щеночки. Каждым следующим вдохом вы обязаны мне.