Тень Великого Древа

Меч — 11

Конец ноября 1775 г. от Сошествия

Дорога Лид — Первая Зима

Джоакин мчал без устали. Дотемна не давал передышки ни лошади, ни себе. Заночевал в пастушьей избе, перекусил старой лепешкой, которую нашел на дне седельной сумки. Кое-как поспал несколько часов. Холодно было, а огонь разводить не хотелось — нет времени искать дрова. Чуть свет, забрался в седло и понесся дальше через студеные северные горы.

Совесть гнала Джоакина или попытка спасти невинных горожан? Ни то, ни другое, по правде. Вины он за собой не ощущал, а спасать Лид было поздно: еще вчера шаваны сделали все, что хотели. Наверное, теперь они уже двинулись в путь, оставив за спиною разоренный город. Зачем же спешил Джоакин? Почему не вернулся в замок собрать свои пожитки? Почему не задержался поглядеть, как Мартин прикончит проклятую ведьму? Он не ставил себе таких вопросов — просто знал, что должен как можно скорее увидеть графа Виттора. Жизненно важно рассказать обо всем, причем — первым. Граф должен из уст Джоакина узнать про катастрофу!

Бешеная скачка не давала ему глазеть по сторонам, но к середине второго дня пришлось замедлить ход: Джоакин нагнал обозы генерала Хориса. Здешняя дорога была весьма недурна по горным меркам: имела каменное покрытие, а в ширину позволяла разминуться двум телегам. Однако обозы полностью занимали путь и ползли, как сонная гусеница. Джоакин ощутил злобу: неделю назад выступили полки Хориса, уже можно было добраться до Первой Зимы!

— Чего ползем? А ну, пошевеливайся!

Извозчики дремали на козлах в своих огромных тулупах, солдаты охранения клевали носами, сидя верхом на поклаже. Ни те, ни другие не понимали, что Джоакин обращается к ним.

— Дорррогу перстоносцу! — взревел Джо и пустил пламенный шар низко над головами.

— Ай! Что, где?! — проснулся извозчик на крайней телеге.

— Прими к обочине, дорогу уступи!

— Это… куда ж… камушки же…

Джоакин огрел его плеткой. Сквозь тулуп мужик ничего не ощутил, но обиженно скуксился:

— Добрый сир, зачем вы… Все равно ж не проедете, вся дорога запружена…

Путевец поднялся в стременах и поглядел вдаль. На сколько хватало глаз, ползли сплошняком телеги.

— Твоя правда, — признал Джоакин, но все равно погрозил извозчику кулаком.

Съехал на обочину и стал понемногу продвигаться вперед мимо обозов. Ехать стало трудно: камушки осыпались из-под копыт, лошадка нервничала, приходилось успокаивать. Скорость упала вдвое, а до Створок Неба еще прилично миль, а чертовы телеги тянулись и тянулись. Зато теперь Джоакин смог перевести дух и оглядеться.

Он заметил странную особенность: Кристальные горы стали как будто красивее. Прежде они поражали только величиной, теперь Джо отмечал и горделивое изящество уступов, и священную белизну вершин. Это другая гряда? Нет, та же самая, что была видна с лидской башни. Отчего же она переменилась?

С неприятным жжением в сердце Джоакин понял: горы сделались красивей после падения Лида. Из врагов они превратились в жертву, и праведная ненависть перестала туманить взгляд. Теперь Джо мог оценить по достоинству и Лид, и окрестные земли. Он задался вопросом: применимо ли к женщинам это правило? Мертвые агатовки — Аланис и Иона — не сделались ли вновь прекрасными, как когда-то? Джоакину стало страшно вспоминать их: вдруг посмотришь мысленно в прошлое — и увидишь там пару идеальных созданий. А ведь к смерти каждой из них ты приложил руку… Он одергивал себя, чтобы не углубляться в память дальше вчерашнего дня. Но там, во вчера, лежал невинно растоптанный город, и теперь Джоакин понимал, отчего так спешит. Нужно разделить с графом бремя этого знания. Слишком тяжело — нести ужас в одиночку. Скорей бы!..

Вопреки пожеланиям славного рыцаря, движение только замедлилось. Телеги, что прежде тянулись по дороге, начали перестраиваться в ряд и сползать на обочину.

— Какого черта? Что происходит?!

— Пришел приказ, сир… Встать по краю, освободить путь…

— Чей приказ? Что за чушь?

— Генерала Хориса…

Джоакин помчал зигзагом между неповоротливых телег, скорее к штабу Хориса. Уж я скажу ему! — думал путевец. — Срывает наступление, замедляет всю армию! Он ответит за это!

Джоакин сам понимал: не Хорис должен ответить, а Пауль и шаваны… Но хоть кто-нибудь, хоть за что-нибудь! Знание о безнаказанном злодействе терзало его душу.

Наконец, остался позади окаянный обоз, потянулись колонны пехоты. Ехать стало проще: воины принимали вбок, пропуская конника. Вот и показались над дорогой генеральские вымпелы. Командиры закатников знали Джоакина в лицо, ему позволили приблизиться к самому сердцу войска — группе всадников в дорогих мехах. Рука об руку с Хорисом ехала Хаш Эйлиш, это разозлило Джо. Впрочем, сейчас его все злило.

— Генерал, позвольте обратиться! — сказал он тоном отнюдь не просьбы, но приказа.

Хорис улыбнулся:

— Доброго здравия, сир Джоакин. Судя по гневу в голосе, вы голодны. Эйлиш, не накормишь ли славного воина?

— Мррр, с удовольствием!

— Дело не в голоде, — отрезал Джо. — Случилось кое-что плохое!

Генерал схватился за сердце:

— Адриан взял Первую Зиму раньше нас? Боги, какая жалость!

Джо не хотел говорить Хорису о Лиде. Закатники — наполовину шаваны, чего доброго, еще поддержат Пауля. Он зацепился за другое:

— Один военачальник приказал обозам сбавить ход! Не диверсия ли это?!

— Благородный гнев делает вам честь. Приятно видеть осознанность среди младших чинов…

— Очччень приятно, — мурлыкнула Хаш Эйлиш.

— …но вам не стоит беспокоиться, сир: это я приказал съехать с пути. Причина проста: к вечеру нас нагонят шаваны, хочу дать дорогу легкой коннице Степи.

— А вам, значит, необязательно успеть к началу битвы?!

— Мои воины успеют, — заверил генерал, — а если отстанут обозы — не беда. Лед захватил форты в Створках Неба, там есть запасы провианта. Подкрепимся и двинем на Первую Зиму!

— Отставшие обозы может атаковать враг.

— Не может. Граф Флеминг и его кайры организовали фланговые дозоры. Приглядитесь, сир.

Проследив за рукой генерала, Джоакин заметил воинов на скалах по обе стороны дороги. Беломорцы прикрывают наступление с боков…

— А почему вы идете так медленно? Должны были уже подходить к Первой Зиме!

Генерал улыбнулся:

— Поверьте, сир, я очень хотел вернуть Десмонду Ориджину старый должок и ударить ему в хвост на марше. Но хитрый волчара позаботился об этом и устроил завалы дороге. Пока разбирали их, потеряли время. Нортвудские медведи оказались неоценимы в перетаскивании камней… И коли ваши замечания исчерпались, предлагаю все-таки поесть.

— Наставник полон сочувствия к голодным солдатам, — сообщила Эйлиш. — В пяти милях впереди ущелье Створки Неба. Говорят, в форте уже готовится сытный обед.

Гнев Джоакина только усилился.

— Я же сказал, что тороплюсь не ради жратвы! Как можно скорее должен увидеть графа!

— Зачем?

— По важному делу, — бросил Джо и хлестнул конягу.

Минуту спустя Эйлиш нагнала его, пристроилась рядом.

— Я тоже к графу, сир. По срочному делу.

— Это по какому?

— Секретному, как и ваше.

Джо отвернулся и задрал подбородок. Несколько минут они не говорили ни слова. Ехать бок о бок не всегда удавалось: огибая отряды, приходилось становиться гуськом либо вовсе сходить на обочину. Целостная ткань молчания разрывалась: выходило, что Джоакин молчит не от секретности, а только от невозможности говорить. Это раздражало.

— Ладно, — буркнул путевец, вновь поравнявшись с Эйлиш, — назови свое дело, а я скажу свое.

— Я хочу доложить о Флеминге, — охотно ответила закатница.

— О Флеминге?

— Наставника тревожит его поведение. Граф из Беломорья лично возглавил боковые дозоры, а это — слишком мелкая роль. Кажется, Флеминг принял дозоры для того, чтобы иметь повод отлучиться из войска. Но куда и зачем — любопытный вопрос.

Джоакин только хмыкнул. О Флеминге он думал в последнюю очередь. Мерзостный Пауль — вот кто опасен, а вовсе не Флеминг!

— А ваше дело, сир? — спросила Эйлиш, наклонившись поближе.

— Я это… — Джоакин замялся.

— Хочу сказать, что вы прекрасно выглядите. С болью в сердце я оставила вас в лазарете, а теперь вижу перед собой могучего воина, полного сил. Вы сокрушили болезнь с той же легкостью, как обычно бьете врагов.

— Ммм… Спасибо, сударыня.

— Так что же натворил лорд Мартин?

Джо от неожиданности дернул поводья.

— Откуда вы знаете?!

Она повела бровью:

— Павшая иногда шепчет нам на ухо. Мартин убил леди Иону?

— Э…

— Но вы не очень-то ее любили. Отчего так расстроены? Погиб кто-то еще?

Джоакин сдался и рассказал. Устал носить в себе, будто соучастник преступления. Без смягчений и прикрас выложил все, что натворил Пауль. Не сдерживаясь, дал волю гневу:

— Этот зверь должен понести наказание! Мы — армия добра, и злодеям не место под нашими знаменами! Я попрошу Избранного отнять Персты у шаванов, а потом изгнать их с позором. Пускай все знают, что мы бьемся за справедливость!

— Это ужасно, — признала Эйлиш.

— Кровожадные дикари!

Она сделала паузу, объезжая отряд кавалерии, потом сказала тише:

— А как на счет вас, сир Джоакин?

— Я полон гнева!

— Это я заметила… Не стоит ли и вам отдать свой Перст?

Он разинул рот:

— Почему вдруг?

— Вы были там и не помешали. Не делает ли это вас участником?

— Я ни в чем не участвовал! Я был против!

— С точки зрения жителей Лида, есть ли разница?

— Тьма, как я мог помешать?! Я был один, а их толпа! Пристрелили бы, и все тут!

Эйлиш развела руками:

— Вполне возможно… Но Павшая приняла бы вас в объятия. Она любит сильных людей.

— Хочешь сказать, я не силен?! Да я сражусь с кем угодно! Но не хочу погибать за каких-то чертовых северян!

— Когда-то вы говорили, что готовы погибнуть за сотню хороших людей. В Лиде осталось тридцать тысяч.

— Это мерзлые задницы, а не хорошие люди! Они куют мечи для кайров, шьют одежду для кайров, поят кайров орджем. Неужели не понимаешь: тут, на Севере, нет невинных!

Она изобразила удивление:

— Тогда чем вы расстроены, добрый сир? Похоже, вы одобряете поступок шаванов.

Джо огрызнулся:

— Тьма тебя сожри! Не понимаешь, что ли: это Пауль виноват, а не я! Ничего я не мог сделать. Кто главный — тому и решать!

— Ваше дело маленькое, верно?

— Я — меч в руке Избранного!

— Вы изменились, сир… — отметила Эйлиш и придержала коня, чтобы отстать от путевца.

Две скальные гряды сходились так близко, что ущелье казалось рубленой раной на земной тверди. Швом поперек этой раны перекинулась ниточка моста. На каждом конце нити стоял форт.

Северный занимал плоскую верхушку скалы — верней, единственный ровный ее участок. Всю скалу вокруг форта покрывал лабиринт трещин, на дне которых лежал тысячелетний лед.

Южный форт был меньше северного. Он примостился на каменном уступе, лицом к ущелью, а тылом — к главной вершине, что поднималась на добрую тысячу футов. В прошлом гора уже пыталась стряхнуть с себя человеческую игрушку. На тыльную стену форта напирало месиво камней и грязных ледяных глыб. Лавина обрушилась на крепость, но стена выдержала, остановив волну. На одном уступе с фортом стояла некогда и другая, менее прочная постройка. Теперь от нее остался лишь узор фундаментов.

Южный форт уступал в размерах, но был возведен раньше собрата, потому носил имя Старший. Другой, соответственно, звался Младшим.

Форты соединял мост, нанесенный на все северные карты. Он служил пограничным столбом: восточней линии начинался домен герцогов Ориджин, а западней — владения графов Лиллидей. В былые времена армии часто ходили под этим мостом. Древняя столица Севера — Лид — билась за лидерство с Первой Зимою. Тогда существовал лишь один форт, Старший. Он доминировал над ущельем — самым опасным участком дороги. Чтобы пробиться на вражескую землю, форт следовало захватить. Но штурм бесполезен против крепости, стоящей в сотне ярдов над землей. Взять Старший можно было только измором. Первую Зиму отделяла от Лида неделя верхом; армии проходили этот путь за полгода. Осада Створок Неба пожирала деньги и припасы, отнимала боевой дух. Не только воины, но и крестьяне, их кормившие, прилагали великие усилия, чтобы взять… пограничный столб. Войска вторгались на чужую землю измученными, а главное сражение еще только предстояло!

И Ориджины, и Лиллидеи поняли: им проще и выгодней вести войну в степях, за тысячу миль от дома, чем снова пытаться штурмовать соседей. Но как решить проблему первенства?.. Владыки Фаунтерры отдавали власть Ориджинам, но кайры не считали волю императоров особенно значимой. Только отвага и ум достойны править Севером.

Граф Лиллидей и герцог Ориджин нашли путь решения: поединок. Правда, Ориджин настаивал на дуэли в стратемы, а Лиллидей требовал боя на мечах. Кайры поддержали графа: мечевой поединок выявит и ум, и отвагу, а стратемы — только ум. Под давлением вассалов герцог вышел на площадку: прямо здесь, во дворе форта Старший.

Лиллидей был сильнее, зато Ориджин владел фамильным приемом, неизвестным противнику. Герцог мог одержать победу в первой же атаке, но вот беда: прием был смертелен. В случае гибели графа его дети продолжат войну. Чтобы окончить дело миром, нужно оставить противника в живых. Ориджин промедлил с решающим выпадом — и был свирепо атакован, и скоро очутился в тупике. Лиллидей размахнулся зарубить герцога, но теперь и сам осознал ту же проблему: нельзя наносить смертельный удар. Он замедлил движение клинка, чтобы только оглушить, а не раскроить череп. В последний миг Ориджин увернулся и продолжил бой.

Оба стали осторожней, и поединок затянулся на целую четверть часа. Лиллидей получил ранение и понемногу истекал кровью. Ориджин остался цел, но выбился из сил. Казалось, оба вот-вот свалятся с ног. Тогда граф опустил меч и выкрикнул:

— Тьма сожри, с меня хватит! Сражаться вполсилы — слишком утомительно.

— Согласны на стратемы?.. — спросил герцог, с трудом переводя дух.

— Не вижу толку, милорд. Вы доказали свой ум, когда первым поняли, что нельзя рубить насмерть.

Так Лиллидей признал себя вассалом Первой Зимы. Чтоб закрепить мир, они тут же договорились о браке между детьми, а спорное ущелье Створки Неба поместили в общее владение. Две роты горной стражи — лидская и ориджинская — должны были совместно стеречь его. Ради справедливости и удобства возвели второй форт. Долгое время Младшим владел Лид, а Старшим — Первая Зима. Дорожную пошлину за проход через ущелье делили пополам.

Затем, в ходе Второй Нортвудской войны, Ориджины приобрели крупные пастбища на западе герцогства. Они находились ближе к Лиду, чем к Первой Зиме, потому устроили обмен: дом Лиллидей получил пастбища, а дом Ориджин — полный контроль над Створками Неба. Герцог отдал это имение своему младшему брату, с тех пор оно закрепилось за второй ветвью ориджинского рода.

Все это лорд Рихард поведал соратникам еще перед Лидом. Он сказал тогда: Створки Неба не взять без боя. Форты держит Роберт Ориджин — худший упрямец в Первой Зиме. Роберт не ведает ни страха, ни сомнений, ни вовсе каких-либо чувств. Пускай земля пылает под ногами, он только скажет: «Ага», — и продолжит свое дело. Если он укрепится в ущелье, то задержит войско Избранного на целую неделю, при удаче — на две. А больше двух и не нужно, тьма сожри. Дорогу завалит снегом — наступлению конец!

Сейчас лорд Рихард стоял на стене форта Старший и глядел вниз, в ущелье. Многочисленные роты армии Избранного проходили в сторону Первой Зимы. Солдаты поднимали воротники, сырой снег хлопьями налипал на плащи и шлемы.

— Он отдал форты без боя, — говорил Рихард не с радостью, а с грустью. — Ни единого солдата, ворота отперты, погреба полны. Кузен Роберт сдал родовое имение…

— Милорд, мы ищем Избранного, — сказал Джоакин.

Рихард словно не услышал.

— Лисий Дол — единственная битва, которую дал отец, и даже там его убедил Нортвуд. Ни в Уэймаре, ни в Лиде, ни здесь моя семья не вышла сразиться. Они совсем истекают кровью…

— Вы — будущее Дома Ориджин, — сказала Эйлиш. — Только вы, остальные уже в прошлом.

— Похоже, да. Но это слишком…

Он не договорил. Слишком грустно? Слишком ответственно?..

— Милорд, мы ищем… — снова начал Джоакин.

— Я тебя слышал, солдат. Граф еще не вернулся. Жди.

Захотелось ответить: я больше не солдат, а рыцарь! Слова почему-то застряли в горле. Тогда захотелось сказать: Пауль разграбил Лид. Но и на это язык не повернулся. Джо стал смотреть вниз, на бесконечную колонну пехоты. Размеренно шагали солдаты, тихо ложился снег…

— Позвольте узнать, где Бенедикт Флеминг? — спросила Эйлиш.

— Объезжал фланговые дозоры, вернулся час назад… — Рихард помолчал и невпопад добавил: — Флеминги уже брали Первую Зиму. Их успех, наш позор… А теперь мы заодно.

Джоакин заметил на обочинах свежие кучи камней, слегка припорошенные снегом. Видимо, здесь был завал, который уже разобрали. Путевец подумал вслух:

— Десмонд, отступая, засыпал ущелье. Но отчего же не вывез припасы из погребов?

Лед резко повернулся к нему:

— Мой отец сдает герцогство. Дом Ориджин в агонии. Это ты хочешь услышать, солдат?

«Разрешите доложить: ваша сестра мертва», — вот что должен был сказать Джоакин.

— Нет, милорд, я просто…

— Просто — пошел вон!

Джоакин невольно попятился, а с ним вместе и Эйлиш, и альмерский аббат. Спустились со стены, оставив Рихарда в унылом одиночестве. Оказались в тесном дворике форта, украшенном скульптурой. Каменный герцог Ориджин и каменный граф Лиллидей обменивались рукопожатием, устало опираясь на мечи.

— Боевой дух лорда Рихарда недостаточно высок, — отметил аббат. — Ему стоит молить Агату о вдохновении на битву.

— И графу Виттору пора бы вернуться, — хмуро сказал Джоакин. — Без него все разладилось.

Эйлиш возразила:

— Павшая забирает северян даже без помощи графа. Мне видится в этом хороший знак.

Вероятно, горный ветер скрыл тот холодок, что обычно сопровождает работу Абсолюта. Незамеченный никем из вассалов, граф Виттор возник за их спинами и услышал беседу.

— Друзья мои, — я принес такие хорошие новости, что даже Павшая улыбнется!

Все трое вместе обернулись.

— Святые боги!.. Милорд, с возвращением!..

— Я соскучился. Придите же в мои объятья!

Граф раскинул руки. Джоакин поостерегся, но Эйлиш откликнулась и упала графу на грудь. Аббат склонил голову и принял на свое чело благословение Избранного. Затем и Джо пожал руку сеньора. Ладонь была горячей, зимний ветер не пробивал чудесную одежду графа.

— Милорд, я обязан доложить… — смущенно заговорил путевец.

— Оставьте, сир! Главное я вижу: вы живы и здоровы, а войско вошло в Створки Неба. Значит, все идет согласно плану.

— Да, но…

— Вот и чудесно! Детали изложите потом. А сейчас зовите Льда, Хориса и детей — я должен поделиться с вами!

Абсолют позволяет сделать шаг через ничто. Ты смотришь в ту точку, куда хочешь попасть, произносишь команду — и исчезаешь. Оказываешься в странном месте… это сложно объяснить… как бы в промежутке, в двух точках одновременно, но полностью — ни в одной из них. То ли стоишь, то ли висишь в пустоте, и видишь сразу два места: откуда исчез и где появишься. В это время ты можешь вернуться назад, но что важнее — можешь подправить точку назначения. Сдвинуть ее ближе или дальше, левее или правее, чтобы появиться в точности там, где хочешь. Затем отдаешь новую команду — и возникаешь в обычном мире. Так или иначе, нужно видеть место, куда идешь.

Из Лида граф Виттор отправился на юго-запад. Он шагал по верхушкам гор — появлялся на одной, высматривал следующую, перепрыгивал на нее. Холод его не страшил: Абсолют идеально хранит тепло, только нос и губы подмерзают. Не пугала и высота: даже сорвавшись со скалы, он мог переместиться и попасть на твердую землю. Но он не упал ни разу, а только перемещался со скалы на скалу, любуясь сказочными видами.

За пару часов он попал в город Майн, занятый имперскими войсками. Владыку Адриана нашел легко: заглянул в замок местного сеньора — там и располагался двор. Переговоры прошли блестяще! Виттор сделал вид, будто хочет добиться мира с императором и получить сан приарха. Адриан потребовал взамен выдать ему Пауля, разгромить Первую Зиму и дать воспользоваться Абсолютом. Виттор изобразил колебания, даже собрался исчезнуть, но в итоге позволил себя уговорить. Кажется, шут Менсон почуял запах обмана, но владыка — олух! — не понял ничего. Виттор не желал ни мира, ни церковного сана, его просьбы служили лишь для отвода глаз. На деле он хотел одного: услышать условия Адриана, а также увидеть его одеяние.

Адриан велел Виттору взять Первую Зиму — значит, не собирался мириться с Ориджином. Этого-то и нужно! Адриан требовал выдать Пауля — следовательно, не знал, где Натаниэль. Иначе уже бы взял первокровь у второго и не нуждался в первом. Адриан просил на время Абсолют — стало быть, допускал возможность мира с графом Шейландом. И последнее: при нем не было ни Вечного Эфеса, ни короны. Они до сих пор у Минервы, значит, императрицей все еще является она. А Адриан, с точки зрения закона, — излишне дерзкий бургомистр Фаунтерры.

Виттор исчез как можно скорее, чтобы никто не заметил его радости. Перескочив на безлюдную гору, он рассмеялся от души. Идеальный исход, лучше нельзя придумать! Адриан не вмешается в битву, но поможет самим своим присутствием. Он, как пробка, запрет Ориджинов с юга, и не даст им ни призвать подкрепления, ни сбежать из Первой Зимы. Это значит, город неминуемо падет, а все, кто выживут, попадут в плен к Шейланду. Все, включая Минерву, Натаниэля и Десмонда! А также имперскую казну и регалии владыки.

Натаниэля Виттор отдаст Паулю — как награду, если тот хорошо послужит в битве. Старого Десмонда прикажет казнить, коль скоро каменная хворь не справилась с делом. Телуриан, Десмонд и Айден Альмера видели, как Виттор помирал от страха, стоя на коленях. Двое уже подохли, третий — на очереди. А когда Адриан придет за своими регалиями — граф выстрелит ему в лицо. Поскольку, тьма сожри, Адриан тоже был среди тех, перед кем Виттор стоял на коленях!

Пока Избранный говорил, подошел Флеминг с аббатом и присоединился к слушателям.

— А как вы поступите с Минервой? — позволила себе вопрос Хаш Эйлиш.

Граф лучезарно улыбнулся:

— Как нужно поступить с молодой, привлекательной и незамужней императрицей? Ответ представляется совершенно очевидным!

— Боги обручили вас с леди Ионой, — отметил аббат.

— К несчастью, моя душенька разорвала узы клятвы, когда предала меня. Я дам ей увидеть мертвые тела родни, а затем отпущу на Звезду. И, будучи вдовцом, смогу подумать о повторном браке.

— Послушайте, милорд…

Джо хотел сказать: Иона уже мертва, но отчего-то не решился. Взамен свернул на другое:

— Не слишком ли вы рисковали собою?.. С Адрианом, наверное, были гвардейцы. Они могли внезапно нанести удар…

Виттор хлопнул его по плечу:

— Тут самая соль! Об этом главный мой рассказ, а Адриан — дело второе. Слушайте же!..

Если не считать полета в гости к Павшей, поход в Майн был самым дальним странствием Виттора Шейланда. Вместе с переговорами он занял полдня, и граф успел проголодаться. Можно было поспешить обратно в Лид, но это скомкало бы удовольствие. Вершины гор идовски красивы, полюбоваться бы ими спокойно, на полный желудок. И тут мелькнула мысль: а что, если зайти куда-нибудь на обед? Майн забит людьми Адриана, не стоит попадаться им на глаза. Правда, можно прыгнуть в хутор на каком-нибудь холме, куда искровики не добрались. Однако там будут люди, больше того — северяне, а граф придет один, без верных солдат. Да, ему уже случалось воскреснуть, Абсолют вытащил его из небытия. Но процесс умирания был весьма мучителен. Если этим крестьянам придет в голову забить Виттора камнями или лопатами — он вернется к жизни, но прежде испытает сильную боль. Еще вчера это остановило бы его…

Теперь стало иначе. Виттор даже закрыл глаза, чтобы сполна ощутить перемену. Только что он стоял рядом с гвардейцами врага — и не дрогнул! Прыгал с вершины на вершину, шагал по ледникам — без боязни упасть! Три месяца прошло с того дня в Уэймаре, и тело привыкло владеть Абсолютом. Каждая жилка и косточка Виттора уверовала в свою неуязвимость. Он изгнал из себя страх! Дивная свобода вскружила голову. Теперь можно все. Абсолютно все — согласно имени Абсолюта!

Правда, к северянам он все же не пошел — не стоило совсем отвергать осторожность. Воспользовался близостью границы Южного Пути, сделал несколько десятимильных шагов — и очутился на родине Джоакина. Там он и выбрал место для визита.

То был поселок горняков, приросший к шахте, таких много в этой части герцогства. Виттор возник у дверей единственного кабачка. Его тут же заметили и — представить только! — начали молиться. Простые люди тянули к нему руки и просили благословения! Он осенял их спиралями, возлагал на головы ладонь. Затем вошел в кабак и вспомнил, что не имеет денег, поскольку Абсолют лишен карманов. Но денег не потребовалось, его усадили за стол и накормили бесплатно, щедрою рукой подливая эля. Весь поселок набился в трактир, чтобы увидеть и услышать святого. Они спрашивали: скоро ли кончится война? Он отвечал: очень скоро, ведь никакой войны и вовсе нет. Горстка злых людей, ослепленных гневом, желают Виттору смерти. Их-то придется усмирить, но остальные северяне ему не враги, а братья. И все на свете — братья друг другу! Стоит людям это понять, как прекратятся любые войны!

Когда Виттор уходил, он видел слезы на глазах. Люди плакали от того, что святой покидает их и вряд ли вернется. Он поклялся прийти вновь, сразу после победы над злодеями. И прыгнул в следующий поселок.

Человек, не знавший смертельного страха, не сможет понять чувства Виттора. Ужас — это клеймо, что опечатывает душу. Цепи сковывают тебя, не давая сделать ни шагу без оглядки. Нельзя, опасно, рискованно, опрометчиво… Страх держит в узде, как жестокий наездник своего коня, как злой тюремщик — заключенного. Но теперь Виттор сорвал с себя эти путы!

Опьяненный свободою, он стал путешествовать по деревням. Он сделал поразительное открытие: люди ненавидят не его самого, но жуткий образ, созданный словами врагов. Персты Вильгельма, орды шаванов, жена, запертая в клетку — многие пугаются, слыша подобное. Но когда появлялся сам Виттор — без войска, без Перстов, во плоти и в сиянье Абсолюта — простые люди приходили в восторг. Мудрые мужицкие глаза сразу видели, что душа его добра, чужда жестокости и злобы. Он проповедовал простые истины, полные любви. Нужно беречь семью и родных, трудиться по мере сил и не мечтать о славе, всех принимать с братской любовью, поскольку все мы сотворены одними богами. Он давал глоток свежего воздуха этим бедным людям, измученным произволом лордов. Чудо его появления вместе с простыми и мудрыми словами исцеляло души от яда.

Виттор выбрал двух чудесных детей для своего букета — мальчугана и девчушку. Поклялся вернуться за ними после победы, и родители мальцов взмолились, чтобы она настала поскорее. Без тени страха он ночевал в чужих домах, и забывался таким крепким, сладким сном, какого не ведал в Уэймарском замке. Однажды провел ночь с белокурой пастушкой. Супруга ни разу не дарила ему такого наслаждения, как эта милая скромная девушка. Он врачевал крестьян. Целительный Предмет остался у Пауля, но он и не требовался. Виттор возлагал руку на хворое чело и читал молитву Сьюзен. Святая вера давала людям силы отринуть болезнь.

И всем, кого встречал, он говорил главное: мир отравлен злобой! Ориджин ненавидит Адриана, а тот ненавидит Ориджина, а шаваны ненавидят обоих, а альмерцы — шаванов. Все лорды готовы резать друг друга потому, что заражены гневом, словно хворью. Но страдают от их болезни не сами лорды, а простые люди! Виттор положит этому край. Он научит Поларис жить в мире и дружбе, а ростки ненависти — вырвет с корнем и выбросит прочь.

— Вы — святой человек! — с глубоким чувством изрек Бенедикт Флеминг.

— К тому же, рассудительный, — без лишней скромности заявил граф. — Я держал открытым не только рот, но и уши. Раз уж очутился в Южном Пути — то бишь, в адриановом тылу — недурно было провести разведку.

Виттор стал между делом расспрашивать людей о движениях войск. Не видел ли кто солдат? Не проходили ли полки мимо деревни? Если да, то чьи? Что вообще слыхать о планах великих лордов?

Сперва он выяснил то, что уже знал от собственных шпионов. Один батальон кайров остался в Уиндли, отрезанный от Первой Зимы. Путевцы послали полки в помощь Адриану, а границы Южного Пути стерегут теперь шиммерийцы, заключившие союз с Лабелином.

То были не слишком важные сведения, но Виттор продолжал расспросы и в одном селе услышал нечто новое. Якобы, какие-то корабли поднялись по Близняшке из Дымной Дали. На них были флаги с солнцем и башней — альмерские флаги! Граф озадачился: по его прикидкам, Альмера не сохранила флота. Малую часть судов когда-то конфисковал герцог Ориджин, а львиную долю забрал Пауль для переброски шаванов. Эти корабли позднее Виттор подарил Генри Фарвею — новому хозяину Альмеры. Значит, старина Генри настолько освоился в Красной Земле, что уже ходит под альмерскими флагами?..

Шейланд прошагал вдоль русла Близняшки, чтобы разыскать этот флот и лично передать привет герцогу Фарвею. Полезно будет загладить шероховатость, которую вызвала смерть Лауры… В двадцати милях от города Майна — за спиной у адриановых полков — граф Виттор обнаружил корабли, а также высаженный с них десант. Один полк Надежды — и пять двуцветных батальонов генерала Хортона!

На миг Виттор рассвирепел. Какого черта Фарвеи притащили с собой кайров?! Головорезам Хортона было самое место на Бэке — в тысяче миль от Первой Зимы!

Но сдержанный человек отличается способностью обдумать ситуацию, а уж потом давать волю чувствам. Граф заставил себя успокоиться, трезво оценил положение — и рассмеялся от восторга. Герцог Фарвей поступил невероятно умно. Настолько умно, что впору позавидовать! Старина Генри хочет править Альмерой. Пять батальонов кайров на Бэке нужны ему меньше, чем наковальня в заднице. Он вежливо, под видом щедрого подарка, предложил им транспортный флот! Конечно же, Хортон захотел попасть в тыл к Адриану. Какой кайр откажется от такого шанса! И двуцветные батальоны убрались на Север, а Альмера осталась под полным контролем старого лиса.

Правда, вместе с кайрами приплыл еще и полк Надежды. Но что это был за полк? Виттор присмотрелся к вымпелам: гербы Леонгарда, граф Эдгар Флейм. Сын Лайтхартов, казненных янмэйцами. Этот тип тоже охотно кинется в драку с Адрианом, и тоже сомнительно лоялен к Фарвею. Старина Генри удалил из Альмеры всех, кто мог помешать его власти! Можно ручаться, он договорился даже с шаванами, бежавшими из-под Фаунтерры. Хитрый лис воплотил свою мечту: слепил воедино два центральных герцогства и уселся на них верхом. Какая жалость, какая безграничная жалость, что мы потеряли внучку этого человека…

Но к черту жалость, лучше подумаем: что означают для нас кайры в тылу Адриана? Блестящую победу, и ни что иное! Адриан не сможет помешать нам — поскольку сам находится под угрозой. А Хортон не придет на помощь Первой Зиме — поскольку отрезан от нее полками Адриана. Все, что могут эти двое, — вцепиться друг другу в глотки. Или грозно стоять на месте, пока мы не возьмем Первую Зиму. А после этого Рихард станет владыкой Севера, и кайры Хортона неизбежно присягнут ему. Силами старины Генри, две угрозы — Адриан и Хортон — устранили друг друга. Первая Зима поднесена нам на блюдце!

— Тогда я не удержался и помчал прямиком к вам! — подытожил рассказ Избранный. — Не терпелось сказать вам: теперь мы обречены на победу! Батальоны Хортона не дадут Адриану отступить из Майна. Когда мы возьмем Первую Зиму и убьем Десмонда, вы, лорд Рихард, станете единственным герцогом Ориджином. Хортону ничего не останется, как присягнуть вам. Его кайры станут нашими кайрами, а Адриан очутится в западне! Мы даже не будем атаковать, а просто запрем до весны и дадим медленно помереть от голода.

— А затем пойдем в Фаунтерру? — предположил Рихард.

— Конечно! Именно там должен находиться законный правитель империи Полари! — Граф ткнул себе в грудь оттопыренным большим пальцем.

— Прекрасный план, — сказал Лед с нотою печали. — И похоже, он почти исполнен. Осталось только взять Первую Зиму.

— Так займитесь же этим, милорд.

Рихард отошел, чтобы продолжить наблюдение за маршем. Альмерский священник вернулся к братьям-вильгельминцам, дабы сообщить им благую весть. Флеминг с таким видом отвел в сторону своего аббата, будто хотел исповедаться.

А Джоакин улучил минуту для своего доклада, но тут на Избранного напали дети. Налетели, как воробьи, окружили, защебетали:

— Дядя Вит, дядя Вит, мы соскучились, вас не было так долго!

— Всего недельку, родные мои. Но я тоже сильно скучал!

Он принялся обнимать их и гладить, дети попискивали от радости. Джоакин не вытерпел:

— Милорд, я обязан доложить нечто очень важное.

— Говорите, — позволил Избранный.

— При детях?

— У меня нет секретов от них. Если буду скрытничать, как мои лучики переймут опыт?

— Гм… Милорд, новость довольно плохая.

— Вам таки пришлось дать оплеуху Мартину? Это детей не расстроит, правда, милые?

— На дядю Мартина находит! — громко, нараспев сказала белокурая девчонка. Все расхохотались, включая графа.

Его неугасимое счастье начало злить Джоакина. В конце концов, идет война, гибнут люди. Пускай мы побеждаем, но где хоть капля сочувствия к чужому горю? Джоакин произнес:

— Милорд, шаваны разграбили город Лид.

— Вот как… — Шейланд продолжал обнимать деток, теребя косматые головки.

— Они вышибли ворота, ворвались, стали грабить и насиловать. Барон Доркастер мог остановить их этим декос… Голосом Бога, но Мартин стащил у него Предмет.

— Ай, дядя Марти! Вот негодник! — граф не оставлял своих нежностей.

Джоакин сорвался:

— Жители Лида — это ваши подданные! Разве можно так?!

Граф доверительно склонился к детишкам:

— Милые мои, давайте подумаем вместе. Сир Джо говорит, что шаваны ограбили Лид. Жителям города, конечно, неприятно. Но плохо ли это для нас? Как вы считаете?

— Лидцы плохие, они на тебя очень зло смотрели, — сказал мальчик в лисьей шубке.

— А шаванам нужны трофеи, иначе они злятся, — добавил крепыш в тулупе.

— Молодцы! — похвалил Шейланд. — Я добавлю кое-что. У меня есть два сильных полководца: дядя Рихард и дядя Пауль. Между ними наметилась ссора: дядя Рихард хочет править Севером, а шаваны дяди Пауля хотят Север ограбить. Я не могу угодить обоим сразу, значит, кого-то придется обидеть. Но что я вам говорил про полководцев и обиды?

— Полководцев не надо обижать! Особенно тех, кто служит нам!

— Верно, солнышко. Поэтому очень хорошо, что дядя Марти в мое отсутствие впустил шаванов в Лид. Шаваны получили, что хотели, и теперь довольны. Даже больше: они разогрели аппетит и накинутся на Первую Зиму с удвоенной силой. А дядя Рихард, конечно, разозлится — но не на меня, а на Пауля и дядю Марти.

— На тебя никто не злится, дядя Вит. Все тебя очень любят!

Граф сказал тише, доверительней:

— Я скажу больше, лучики мои. Нам так и нужно, чтобы Лед злился на Пауля. Когда дядя Рихард начнет править всем Ориджином, он станет довольно силен. Но стоит ему хотя бы подумать о бунте — я натравлю на него Пауля. А стоит шаванам взбунтоваться — я натравлю на них Льда. Помните поговорку? Разделяй и властвуй…

От слов графа Джоакин ощутил облегчение. Он возразил, но скорее для формы:

— Милорд, там же люди, а мы — воины добра! Нельзя обижать простых людей…

— Наивный мой сир Джоакин, — сказал Шейланд более снисходительно, чем говорил с детьми. — Мы в Ориджине, я не видел тут ни простых, ни невинных.

— Но это же зверство…

— Напомню: я — твоя совесть, солдат. События в Лиде отвечают моим планам. Больше ничего тебе не нужно знать.

Пожалуй, это было лучшим утешением из возможных. Граф принял на себя всю ответственность — и Джоакин сбросил бремя с плеч. На душе осталась только слабая печаль.

— Так точно, милорд.

В эту минуту к ним подошел граф Флеминг. Пригладив бороду, отвесил Шейланду поклон.

— Избранный, ваша речь лишний раз явила вашу святость. Прошу, выслушайте: я должен принести покаяние.