Тень Великого Древа

Раннее утро

2 декабря 1775 г.

День Сошествия

Ночная метель унялась, белая перина устелила землю, а воздух стал прозрачен и свеж до головокружения. Долина Первой Зимы лежала словно на ладони. Две полукруглые скальные гряды окружали ее, как борта корабля. Самая высокая гора — вершина Агаты — находилась в дальнем конце долины. У ее подножья развернулся город: крепостная стена, шпили соборов, часовая башня ратуши, флюгеры над крышами. Перед городом, соединенный с ним мостом, громоздился замок: темное чудовище с восемью головами башен в коронах зубцов. Не только стены прикрывали эту крепость. Перед западной стеною естественной защитой лежало озеро. На севере и юге от озера были прорыты два широких рва, а за рвами вздымались валы. Замок очутился на полуострове, с трех сторон окруженный валами и водой, а с тыла прикрытый самим городом.

Подход к замку имелся по трем мостам: с севера и юга, надо рвами, а также с востока — из Первой Зимы. Ни один из подходов не прост. Вражеские солдаты — не только на стенах и башнях, а и снаружи замка, в предполье. Валы прикрывают от огня Перстов и кайров, и замковые врата. Под тысячами стрел надо пересечь узкие мосты, потом прорваться за вал, подавить сопротивление под стенами, в предпольях, и лишь потом вышибать ворота.

Впрочем, не город и не замок сейчас притягивал взгляды офицеров. Лидская дорога входила в долину через узкое горлышко с западной стороны. Отсюда и до замка — примерно полмили пространства — долина всегда была пустой: только луга да пастушьи избушки. Но теперь ее усыпали сотни ледяных глыб — а может, и тысячи. Самые мелкие имели размер телеги, самые крупные были с двухэтажный дом. Глыбы смерзлись по пять-десять штук и образовали ряды. А ряды складывались в… лабиринт! Прямого пути к Первой Зиме не наблюдалось. Чтобы доехать до замка, следовало пропетлять через хаос ледяных стен.

— Откуда взялась эта дрянь?! — процедил Рихард Ориджин.

Избранник богов был невозмутим:

— Плоды творчества Минервы. Не понимаю вашего удивления: разведка докладывала об этом.

Верно: еще позавчера передовые отряды вошли в долину и попытались захватить плацдарм. Буквально через сотню шагов наткнулись на первую из ледяных стен, а за нею оказалась засада. Случилась жаркая стычка. В состав авангарда входили двое ханидов, но даже те не достигли успеха. Глыбы льда были слишком массивны, Персты не прожигали их. Пришлось ворваться в лабиринт и начать ближний бой. Скверная тактика для перстоносцев…

— Доклад авангарда был неточен, — огрызнулся Рихард. — В нем говорилось об укреплениях, но это — чертов муравейник! Придется плутать, точно крыса в норе!

— Вчера состоялся военный совет. Я помню, как дремал под ваши голоса. Утвердили план наступления — давайте следовать ему, милорд.

Рихард помолчал, погруженный в сомнения. Граф подбодрил его:

— Выше нос. Возьмем Первую Зиму не к обеду, а к ужину. Дотерпим до ужина, господа?

Избранный улыбнулся офицерам. Они на всякий случай отвели взгляды. Да уж, — подумал сир Джоакин, — даже святой человек не может знать всего. В военных делах граф Виттор был весьма наивен. Имелась проблема: главная ударная сила — шаванская кавалерия с Перстами — лишилась своих преимуществ. В ледяном лабиринте не поскачешь галопом и не постреляешь с расстояния. За каждым поворотом будут ждать враги, лупить в упор болтами и копьями.

Вторая беда не уступала первой: войску Избранного было негде развернуться. Ближайшие глыбы стояли почти впритык ко въезду в долину. Пространства осталось — плюнь и разотри, сюда никак не втиснуть восемнадцать тысяч солдат. Сюда и тысячи не впихнуть, если уж на то пошло. Армия застряла на дороге в виде походной колонны. Развернуться широким фронтом невозможно, придется атаковать все тою же колонной, лезть в лабиринт рота за ротой, отряд за отрядом. Мелкими порциями — как нарочно, чтобы врагу легче было жрать.

— Позвольте пояснить, милорд… — Джоакин вкратце просветил графа.

Тот поморщился:

— Я вчера уже слышал эту болтовню. И повторюсь: был разработан план. Мы разделимся на три корпуса: два нападут на замок с разных сторон, третий возьмет город. А через лабиринт, как по заказу, есть три приемлемых пути. Вот и пойдем по ним!

Рихард сознался:

— Меня смущает это совпадение. Будто враг хотел, чтобы мы разделились на три части.

— А вчера не смущало?

— Я поспал с этой мыслью и заметил второе совпадение: день Сошествия…

— Кстати, с праздником вас, господа! — просиял граф. — Прародители в мир сошли, нам победу принесли.

Рихард пропустил мимо ушей поздравление.

— В Нортвуде враг устраивал всевозможные козни. В Ориджине — до Лида — вывозил все припасы, чтобы задержать нас. У Створок Неба устроил завал. Но потом никаких препятствий больше не было, до Первой Зимы дошли легко и гладко. Будто отец хотел, чтобы мы оказались тут именно на Сошествие. Не стоит ли нам отложить наступление?

Пауль доселе стоял тихо, похожий на черную тень, но тут подал голос:

— Сомневаешься, лейтенант? Я — нет. Граф, отдай командованье мне.

Рихард даже не ответил на эту нелепицу. После падения Лида он вообще избегал Пауля, и общался с ним только через адъютантов. Пауль продолжил свое:

— Мы застряли на дороге, валит снег. Мои люди мерзнут, а я голоден. Нельзя стоять. Хотим в атаку. Если Рихард сомневается, пусть не идет. Справимся сами.

Он кивнул Хорису как бы с вопросом, и тот не выказал протеста. Граф оживился:

— Ты справишься, Пауль?

— Главное убить Натаниэля. Это я устрою. А замок не вызовет проблем.

Рихард вскинулся:

— Милорд, что за чушь?! Вы отдали командованье мне!

— Но ты не хочешь вести войско в бой. А я хочу.

— Нельзя менять генерала прямо перед сражением!

— Брось, лейтенант. Ты никогда и не был генералом. Твой потолок — командир батальона. Тебя уважает только Флеминг и альмерцы, для остальных ты — простой волк.

— Лучше быть волком, чем стервятником. Ты уничтожил мирный город!

— Я даю шаванам то, что нужно. Они преданы мне. А кто предан тебе, лейтенант?

Граф положил край перепалке:

— Я решил, господа. Пойдем тремя корпусами: закатники и нортвудцы под началом Хориса, альмерцы и шейландцы за Рихардом, орду поведет Пауль. Общее командование возьму на себя.

— Вы же не полководец! — вскричал Рихард. — Вы не умеете командовать армией!

Граф погладил себя по серебристой груди:

— За мною два бесценных преимущества. Я могу появляться в любой части поля боя и присматривать за всеми полками. А еще… я святой.

Шутка ли это была? Хорис и Рихард, и командир альмерцев, похоже, приняли всерьез. По лицу Пауля ничего не прочесть. А сир Джоакин еще недавно, в Лиде, руку бы дал на отсечение, что Избранный — свят. Он и сейчас верил, но по монолиту веры змеилась тонкая трещинка.

— Праматери и боги — на моей стороне! Ульяна Печальная, сестрица смерти, придаст нам сил и заберет наших врагов. Мы — божий клинок, который не может промахнуться! К бою, господа!

Этого судьбоносного момента Джоакин Ив Ханна ждал давным давно. Штурм Первой Зимы, финальная битва кампании, крах Великого Дома Ориджин! История сделает поворот, угаснет прежняя звезда, новое светило засияет на небосклоне! Однако ни трепета, ни пыла Джо почему-то не испытывал. Что-то царапало душу — возможно, осадок после лидской трагедии. Хотелось или выпить косухи, или бабу взять, да так крепко, чтобы все мысли вылетели из головы.

— Сир Джоакин, — спросил граф, — вы не видели моего брата?

— Никак нет. После Лида не показывался. Должно быть, остался там.

— Он еще и не отвечает на вызовы, а это уже немного тревожно.

— Боится вашего гнева, милорд.

Шейланд повел бровью. Кажется, его радовал трепет брата.

— Что ж, оно и к лучшему. На Мартина слишком часто находит. Во время битвы без него будет спокойней.

Джоакин вполне мог согласиться с сеньором.

— Милорд, а мне что прикажете делать? Обычно я действовал в паре с Мартином…

— Будьте рядом, — велел граф. — Я найду вам применение.

На маленьком плоскогорье южнее Первой Зимы полыхал костер. Над огнем округлял бока и наливался подъемной силой шар, крепко привязанный веревками. За шаром наблюдали несколько человек, все они пребывали в большом возбуждении.

Кайр Сорок Два без устали расхаживал вокруг небесного судна. Расхаживал на своих двоих! Вернее, на трех: двух чудо-протезах и трости. Этот парень был неудержим даже в кресле-каталке, а уж с тех пор, как обзавелся ногами, ни одной минуты не мог усидеть. Он постоянно пытался что-нибудь улучшить, но все и уже шло как надо, потому кайр командовал:

— Проверьте натяжение веревок! Проверьте запас масла! Не забудьте про балласт!

Салем из Саммерсвита сгрузил с телеги три соломенных чучела. Давеча он приложил большие усилия к их изготовлению. Работал с душой, чучела вышли на славу: одно — пузатое и коренастое, точно купец; другое — худое, тщедушное, как юноша; а третье округлостью бедер и грудей напоминало барышню. Всех троих он одел в ношеное старье, купленное по дешевке; украсил лентами; углем нарисовал лица. Прелесть, а не чучела! Такие и на праздник выставить не грех! Но вот что волновало Салема: для чего их применят? Костер полыхал, как идова печка, а боги воздуха наверняка захотят жертв. Ведь просто так, без жертвы, чуда не будет…

Весельчака тоже будоражило предчувствие жертв, однако иного толка. Он не питал сомнений в том, что шар грохнется наземь прямо в день Сошествия — то бишь, сегодня. Значит, летчик накроется земелькой и заколотится в гробок буквально через час. Но кто это будет? Точно не Весельчак: он заказал у писаря и подал ее величеству ходатайство о том, чтобы никогда в жизни не летать на шаре. Стало быть, кто-то из остальной троицы пригласит червячков на пир. А беда в том, что каждого из них Весельчак по-своему любил. Салем — добрая и светлая душа, отличный мужик. Хармон — хитрый пройдоха, но без него бы не было ни шара, ни министерства. А Сорок Два — вообще духовный родич, считай, такой же Весельчак. Житуха угостила его досыта — однако ж чувства юмора не отбила! Словом, всех троих будет жаль. Заранее готовясь к потере, Весельчак обходил друзей и каждому по очереди говорил что-то приятное, а потом добавлял:

— Мне тебя будет не хватать.

Купец Хармон Паула Роджер, напротив, свято верил в успех и рвался занять место в корзине. Взлететь на глазах у императрицы, внести вклад в победу, снискать почет — и выбить, наконец, министерскую грамоту! Одно тревожило Хармона: хорошо ли полетит без водорода? Сколько сил он посвятил покупке газа, как тут возник этот мелкий, заявил: «Не нужен водородный шар, достаточно воздушного» — и сразу лег на стол императорский указ: обойтись без водорода.

Страшная мысль прошибла купца: а если и теперь мелкий его потеснит?! Он же у Минервы этот, фаворит, или как оно зовется. Скажет: «Сам хочу лететь» — и айда в корзину!

— Сорок Два, — предложил Хармон, — не взлететь ли нам прямо сейчас?

— Владычица еще не приехала.

— Потому и предлагаю. Она же с этим приедет, как его…

Сорок Два не разделял взглядов Хармона на минервиного любимца:

— Ну-ка, отставить критику! Натаниэль — славный парень и кудесник.

Хармон поглядел на кайровские протезы. Чудесная штука: так здорово прилажены, будто сталь напрямую приросла к кости. Железные ноги — а ходят, как живые! Именно из-за этих протезов Хармон совсем перестал доверять Натаниэлю — ведь тот не взял с кайра ни агатки. Этакое чудо любому безногому богачу можно было продать за сотню эфесов, а то и за две сотни. Натаниэль отдал кайру за так, еще и сам лично пришил протезы к культям. А зачем? Ясное дело: втереться в доверие!

— Этот юнец хочет нас вытеснить. Прогонит из корзины, а сам залезет и все почести заберет. Он же фаворит, что ему скажешь!

Сорок Два рассмеялся:

— Хармон, дружище, ты хоть знаешь, кто такой фаворит?

— Веселые вы, братцы, — вздохнул Весельчак. — Очень мне вас будет не хватать…

— Кажись, это она! — вскричал Салем, заметив черную точку в небе.

Бывший вождь Подснежников обожал императрицу, чуял ее с любого расстояния и никогда на сей счет не ошибался. Вот и теперь: мало ли, точка — может, воробей. Ан нет, приблизилась, выросла и оказалась шлюпкой с четырьмя пассажирами, среди которых была императрица.

Стоит отметить: механику полета шлюпки без помощи шара, водорода и горячего воздуха кое-как понимал только Сорок Два. Остальные относили ее на счет личных заслуг Минервы перед богами. Всем, кроме владычицы, законы природы запрещают так летать. А потому и нам она не конкурент. Минерва-то может сама подняться в небо, но любой другой если захочет взлететь — пускай платит гильдии воздухоплавания!

Шлюпка легла на снег, владычица выпрыгнула, высоко подняв руку в блестящей Перчатке:

— У меня получилось! Вы видели? Я сама вела ее!

Следом вылез фаворит, по самый нос укутанный в меха.

— Нашли время экспериментировать: прямо перед главной битвой… Вы и легкомыслие — сестры-близняшки.

— Совсем наоборот, — возразил усатый мужик по имени Инжи. — Моя детка — умница. В большой битве тебя могут прикончить, и она уже не научится водить шлюпку.

Четвертым выскочил лазурный гвардеец. Было видно: он очень хотел сказать что-нибудь про владычицу, но обе возможных точки зрения оказались заняты, потому страж спросил:

— Ваше величество, это… вам не холодно?

Она скинула с плеч платок:

— Мне жарко! Огромный костер! А шар — просто восхитителен!

Хармон и Сорок Два расцвели на глазах.

— Мы ждем только вашего сигнала, чтобы подняться в небо!

— И чучела готовы, — грустно молвил Салем. — Прикажете бросить в огонь?

Чертов фаворит, конечно, все испаскудил:

— Ничего не бросать, никто не летит. Еще рано, стартуем по моему сигналу.

Хармон огрызнулся:

— Простите, юноша, но не вы здесь главный. Ее величеству решать.

— Еще рано, стартуем по сигналу Нави, — тут же повторила Минерва.

Совсем ее околдовал, — подумал Хармон, — даже говорит она нежно: не Натаниэль, а Нави…

— Расскажите мне о шаре, — приказала владычица.

Сорок Два и Хармон наперебой изложили летные характеристики, а заодно и планы на будущее. Кайр описал устройство идеальной службы разведки, Хармон — богатую и могучую Гильдию воздухоплавания. Оба уже не впервые описывали свои мечты, а Минерва всякий раз слушала с удовольствием. Она любила людей, умеющих смотреть вдаль.

Правда, теперь на лице владычицы отразилась печаль.

— Не буду лгать, господа: грядет тяжелая битва. Вполне возможно, Первая Зима падет. Вероятно, не все из нас встретят завтрашнее утро. Я хочу сказать: все вы — прекрасные люди, занятые достойным делом. Да помогут вам боги выжить и осуществить мечты.

— Верно, ваше величество, — согласился Весельчак, — нам будет не хватать их.

Подошел Инжи Прайс по прозвищу Парочка. Странный это был мужик: похож одновременно и на мастера по часам, и на учителя, и на, уж простите, старого бандита. Но, по всему, души не чаял в Минерве.

— Деточка, не разводи тоску! Все будет хорошо, мы справимся, ты всем врагам задашь чертей. Вона как твой лабиринт славно работает!..

— Я не уверена…

— А я уверен! Кончай распускать сопли, лучше смотри сюда: похвастаюсь.

Он скинул с плеча вещевой мешок, развязал, вынул дюжину ножей, развесил по всем частям тела, от сапог до рукавов.

— У вас их всегда парочка в запасе, — отметила Минерва.

— Сегодня — десяточек, по особому случаю. Но похвастаться хотел кое-чем получше.

Он извлек из мешка полотняный сверток, раскрыл и бросил на общее обозрение.

— Фууу… — выдавил Хармон и зажал рот рукой.

— За кем-то лопатка пришла! — обрадовался Весельчак.

— Не стыдно — пугать девушку этакой гадостью?! — возмутился гвардейский капитан.

Владычица с интересом наклонилась над вещью:

— Зачем это вам?

— Убежден, что пригодится.

— Где взяли?

— У гробовщика, знамо дело!

— Отчего не сгнила? Из-за мороза?

— Я не полагаюсь на прихоти погоды. Сходил к чучельнику, разжился бальзамом, обработал.

— А как вы сделали…

— Х-ха, детка, это моя гордость! Сперва кожа, потом стекла, белила, клей, а главный секрет — светящийся раствор. Он зовется фосфорус, я приобрел у алхимика. Здорово вышло, правда?

По лицу было ясно: владычица в полном восторге. Но похвалить Парочку она не успела, поскольку фаворит сказал тоскливо:

— Битва начинается…

Хармон подумал: славная компания тут собралась, одна паршивая овца — юнец этот. Чего он вечно недоволен? Живет как у Софьи за пазухой, все ему можно, ничто не запрещено. И при этом — постоянные жалобы!

— Юноша, вы сомневаетесь в нашей победе? — ехидно спросил купец.

Фаворит вздохнул:

— А что вы зовете победой?.. Впрочем, нет сил спорить о терминах. Лучше займитесь шаром.

Два раза просить не пришлось: спустя минуту Хармон уже был в корзине. Натаниэль воззрился на него:

— Сударь, вы устали от жизни?

— Моя жизнь только начинается. Сорок Два, давайте руку, я помогу залезть.

Юноша повысил голос:

— Хотите умереть — вольному воля, но не понукайте других! Кайр, прошу, не лезьте туда, или мои целебные усилия пропадут даром.

— Лезьте, дружище! — подбодрил Хармон. — Он выманивает нас, чтобы лететь самому!

Натаниэль уныло сказал Минерве:

— Прошу, ваше величество: не окружайте себя идиотами. С ними очень трудно… Передайте этим суицидальным ослам: шар будет уничтожен с вероятностью девяносто семь процентов.

Весельчак хлопнул в ладоши:

— Гробки-досточки! Я так и знал!

Эрвин лежит, не понимая, проснулся или нет. Во сне и наяву одинаково худо, граница незаметна. Дышать тяжело, в легких булькает и хрипит, точно там плещется вода. Мышцы задубели, словно у трупа. Веки смерзлись и онемели — не разлепишь… Но даже с закрытыми глазами Эрвин ясно видит женщину.

Светлая Агата склоняется над ним, гладит по волосам и говорит:

— Прости.

Эрвин не верит ушам. Она говорит:

— Я слишком долго не приходила. Извини меня.

Он пытается пошутить: мол, понимаю, у тебя куча всяких праматеринских дел, на Звезде-то хлопот невпроворот. Агата говорит:

— Я знаю, как тебе трудно.

— Ах, сущие пустяки! С легочной хворью три ночи поспать на снегу, а потом — в бой. Это же Север, тут все так забавляются…

Агата кладет палец ему на уста: не время для шуток.

— Долго искала слова, чтобы поддержать тебя, и нашла лишь одни. Завтра мы встретимся.

Она делает паузу. Смысл достигает сознания.

Эрвин хрипло вздыхает:

— Мастерски поддержала, ничего не скажешь. Я полон благодарности…

Агата показывает ему длинное гусиное перо — целое, без излома.

— Я сделала такой выбор. Не стала утаивать, сказала главное.

— Вот спасибо за заботу!.. А не найдется ли у тебя хоть чуточку более полезных сведений?

— Виттор никогда не был на Звезде и не встречал Ульяну. Я спросила ее и получила ответ: Ульяна презирает Кукловода так же, как все мы. Она даже не придет за его душой.

— Благодарю, — говорит Эрвин уже без сарказма, — но это я и сам понимал.

Тогда Агата взмахивает пером, оно растворяется в воздухе, а вместо пера возникает хронометр — точно такой, как у Эрвина. Агата отщелкивает крышку, показывает циферблат. Стрелки стоят на тринадцать — сорок.

— Вот это уже кое-что.

Эрвин целует ее руку. Перед тем, как исчезнуть, Агата тихо произносит:

— До завтра.

Он лежит еще какое-то время. Привыкает к новой реальности, наполняется осознанием, слушает перемены в себе.

Обнаруживает нечто дикое: от слов Агаты становится… легче! Определенность успокаивает. Будущее известно — значит, нет места тревогам. А завтра — это все-таки не сегодня. Один день в запасе точно есть.

Эрвин встает на ноги. Мышцы ноют, но повинуется. Боли становятся чем-то малозначимым. Теперь он воспринимает свое тело как нечто постороннее, легко отделимое — изношенное платье, которое пора сменить…

Маленький лагерь давно проснулся, лидцы готовят завтрак, Иона варит чай на камне, раскаленном Перстом.

— С днем Сошествия, братик…

Она пугается, заметив странное выражение на его лице. Эрвин шутит, чтобы успокоить сестру, но выходит двусмысленно:

— Как думаешь, кто из нас главный герой, а кто помощник?

— О чем ты?..

— Мать говорит: чтобы зрители расчувствовались, помощник главного героя должен погибнуть в кульминации пьесы.

Иона отмахивается:

— А, не волнуйся, для этой цели у нас есть Лид и Обри.

— Эй, миледи, вас не смущает, что мы рядом?!

Сестра дает Эрвину кружку. Горячий чай чудесно хорош!

И все вокруг удивительно радует глаз: расшитые узором овчинные тулупы на лидцах, точеный аристократичный профиль капитана, пышная коса торговки орджем, смешные ослики с мохнатыми ушами… А вокруг — великолепные горы, искусство богов, воплощенное в камне. Он было привык к ним, почти перестал замечать. Теперь увидел словно впервые…

Тот самый миг!

Только наоборот.

Эрвин встряхнулся, смел неуместную меланхолию. Сказал громко, обращаясь ко всем:

— Господа, поздравляю вас с днем Сошествия! Праматери и Праотцы улыбаются нам в этот светлый праздник и шлют чудесный дар. Меня посетило озарение в виде нового плана битвы.

Все взгляды устремились на него: аж целых десять человек, в том числе две дамы. Войско великого герцога.

— За этой скалой, — Эрвин указал на ближайший утес, — дорога из Лида в Первую Зиму. Ее занимает двадцатитысячная армия противника. Головные отряды в данный момент входят в долину и начинают атаку, но большая часть еще остается на дороге. Итак, вот мой план…

Он выдержал театральную паузу.

— Мы обрушимся на них, как орлы, опрокинем и обратим в бегство.

— Миледи и милорды, прошу занимать места! Представление вот-вот начнется!

Хотя было еще довольно рано, трапезная Майнского замка гудела, переполненная людом. Церемониймейстеры рассаживали гостей согласно рангам и титулам:

— Ваше величество Франциск-Илиан, прошу сюда, в середину. Ваша милость граф, Первый из Пяти ждет вас подле себя. Господа министры, занимайте стол по правую руку от владыки. Милорд генерал, вам с супругой отведен прекрасный наблюдательный пункт на фланге…

Столы были расставлены полукругом, и люди садились лишь по внешнему их краю, так что образовалось нечто вроде амфитеатра. Там, где полагалось быть сцене, разместились в трех креслах владыка Адриан, леди Магда Лабелин и бывший вождь Юхан Рейс. Последний спал, уронив голову на грудь. На столике перед ними красовалась Птаха без Плоти.

Был подан завтрак, но, конечно, никто не прикоснулся к еде без позволения владыки, а тот ожидал, пока соберутся все зрители. Менсон и Карен вошли в числе последних. Шут злился на жену: мало того, что проспала, так еще и не могла поднять голову с подушки. Тоска у нее, понимаешь! Праздник сегодня, вот и радуйся! Чтобы супруга испытала радость, по пути к столу он прицельно наступил ей на ногу.

— Ай!..

— Лорд и леди Арден, прошу присесть вот сюда…

Церемониймейстер попытался запихнуть их на дальний край, но вмешался Франциск-Илиан:

— Нет, нет, я буду глубоко несчастен, если друзья не окажутся рядом!

Он подвинул соседей и усадил шута с женой прямо возле себя. Пожал руку Менсону, отвесил Карен весьма лестный комплимент. Шут буркнул:

— Соня она, а не вот это вот, что ты сказал.

Наконец, все заняли места, и Адриан подал знак. Заиграла торжественная музыка, распахнулись двери, нарядные лакеи внесли горячее вино. Воздух наполнил приятнейший запах цедры и корицы — вечный спутник дня Сошествия. Бархатным голосом владыка произнес:

— Король и королева, милорды и миледи, судари и сударыни, для меня великая радость — приветствовать вас в этот светлый день! Все мы знаем: Сошествие — праздник чудес. Праотцы и Праматери хотят, чтобы мы никогда не теряли веры в счастье, не боялись мечтать и идти к заветной цели. Потому в день Сошествия сбываются самые невероятные мечты и творятся диковинные чудеса. За веру в чудо — поднимем бокалы!

— Уррра владыке! — крикнул шут, опережая радостный хор.

Зазвучали поздравления, зазвенел хрусталь.

— Пьянство с самого утра, — проворчала Карен. Менсон парировал:

— При такой жене, не грех и утром выпить.

Адриан махнул рукой. К нему подскочил жало криболы в черном платье, сел возле Юхана Рейса, поднес какой-то порошок к носу шавана. А владыка тем временем продолжил речь:

— К нынешнему празднику, господа, я подготовил вам подарок. Благодаря щедрости моего друга Франциск-Илиана и великой милости богов, я обрел счастье говорить с одним из древнейших Предметов: Птахой без Плоти. Как вы знаете, Птаха принадлежала самой Елене-Путешественнице и позволяла смотреть вдаль на любое расстояние, сквозь всевозможные преграды. Ныне мы с вами повторим чудо Праматери Елены!

— Слава владыке! Слава Елене! — раздались голоса.

Еленовка Карен скромно опустила глаза. Франциск-Илиан поцеловал ей руку, шут погрозил пророку кулаком.

— В ста пятидесяти милях от нас лежит долина Первой Зимы, — сказал Адриан. — Этим утром в ней начнется битва: граф Виттор Шейланд, именующий себя Избранным, атакует ориджинские батальоны. Хотя исход довольно предсказуем, сражение обещает быть величественным и драматичным. Мы с вами сможем наблюдать за ним!

Он что-то шепнул жалу криболы, а тот — Юхану Рейсу. Шаван еще не проснулся до конца, однако немедленно исполнил команду. Смуглая рука легла на голову Птахи, с губ Юхана слетело несколько слов. Придворные затаили дыхание: Священный Предмет ожил. Над клювом Птахи взлетел маленький голубой огонек, поднялся к потолку, повисел немного, словно выбирая направление. Затем ринулся к северной стене — и пробил в ней дыру!

Круглая брешь от пола до потолка распахнулась в каменной кладке. Люди закричали, кто-то вскочил из-за стола, кто-то выронил бокал. Владыка Адриан, сидящий прямо у дыры, не выказал никакой тревоги.

— Милая, будь добра, прикоснись к стене и докажи людям, что она невредима.

Магда Лабелин осторожно протянула руку, сунула палец в дыру — но наткнулась на камень. Провела туда и сюда, нащупала швы и шероховатости. Стена никуда не делась, но стала прозрачной. Сквозь нее наблюдались горы. Они проносились мимо: возникали, росли, пропадали из виду. Казалось, придворные глядят в окно быстро едущего вагона. Не просто едущего — летящего! Невысокие скалы проскальзывали прямо под окном, можно было видеть снег и лед на вершинах. Возникали и исчезали хутора, мелькнул городок и крепость феодала.

— Ешьте, господа! — попросил Адриан. — Наше представление продлится весь день, оно не должно оставить вас голодными.

Но все были слишком зачарованы зрелищем, чтобы вспомнить о тарелках. Огонек перемахнул горную гряду, открыл взгляду дивно красивый ледник с озерцом посередине. Промчал над снежным склоном, по которому — прямо сейчас! — сходила лавина. На миг поравнялся с грозным валом снега и льда, потом унесся дальше, оставив лавину за кормой. Взлетел к перевалу, юркнул мимо сторожевой башни — ориджинский флаг мелькнул прямо у окна… И затем, в один головокружительный миг, перед глазами распахнулась долина.

— Аххх! — вздох вырвался сразу у многих.

Искристая белизна снегов, прекрасная чаша долины, окруженная скалами, точно латными часовыми. Зеркало озеро под тонким свежим льдом, горделивая громада замка… Красота зрелища ошеломила людей. А потом, привыкнув и присмотревшись, они поняли: картина эта отнюдь не безмятежна.

На стенах и башнях не осталось свободного места: всюду громоздились требушеты и катапульты, горами лежали ядра, расчеты замерли в ожидании. У подножья замка, в предпольях, стояли готовые к бою солдаты. Реяли флаги, блестели щиты, полыхал багрянец на двуцветных плащах. А долина перед озером была расчерчена ледяными стенками — вроде зимних крепостей, что строят дети под новый год, только в сотню раз больше. Стенок этих насчитывались многие дюжины, за каждой скрывались солдаты. Лучники натягивали тетивы, втыкали стрелы в снег; наводчики занимали места на ледяных уступах.

А с западного края, неся хоругви с ликами Праотцов, прикрывшись ростовыми щитами, в долину входили воины графа Шейланда. Всего лишь первая рота — даже не голова, а кончик носа исполинского змея.

— Как видите, господа, сражение вот-вот начнется. Сегодня на наших глазах две группы бунтарей будут рубить, жечь и резать друг друга. Лично я нахожу это зрелище приятным.

— Слава Янмэй! — крикнул кто-то.

— Смерть врагам Адриана!

Кто-то из барышень спросил:

— Простите, а что происходит?.. Я немножко запуталась…

Адриан кивнул:

— Генерал Смайл, прошу вас: снабжайте нас комментариями по ходу битвы.

— Так точно, владыка.

Оба генерала сидели близко к прозрачной стене. Генерал Гор со своим адъютантом занялись учетом и записью всех наблюдаемых сил противников. А Серебряный Лис стал указывать острием шпаги и пояснять:

— Милорды и миледи, как мы видим, начальная позиция невыгодна для Шейланда. Его войско зажато здесь, на дороге, и лишено места для развертывания. Ледяные укрепления — вот эти — мешают войти в долину и построиться к бою. Придется двигаться вперед малыми группами и подвергаться обстрелу навесом из-за ледяных стен. Со своей стороны, кайры выстроили ступенчатую защиту. Они будут обороняться во всем массиве лабиринта, затем на валах перед воротами замка, и, наконец, на стенах. Соотношение сил не дает Орижинам шансов сокрушить врага, потому они будут изматывать его постепенно на многих линиях обороны.

— Так что, победят кайры?.. — спросила одна из барышень. Кто-то засмеялся в ответ.

— Лишь Праматерям известно будущее, — изрек Серебряный Лис. — Но я могу дать прогноз с высокой степенью точности. Начало битвы будет тяжелым для Шейланда: ценою больших потерь ему придется пробивать первые линии обороны и завоевывать плацдарм.

«Плацдарм — это что?..» — громким шепотом спросила та же барышня, и кто-то ответил: «Место, где развернуться войску».

— Гм-гм, — упрекнул болтунов генерал. — На взятие первых линий Шейланд потратит несколько часов и сотни солдат. Но если он проявит упорство, то дальше битва склонится в его пользу. Чем больше пространства он займет, тем больше солдат и Перстов Вильгельма сможет ввести в бой. Стрелки смогут действовать с верхов ледяных укреплений, что увеличит их эффективность. Положение кайров, напротив, будет меняться к худшему. Сейчас их армия рассредоточена и представляет плохую мишень. Но чем меньше простора останется у кайров, тем плотнее собьются войска — и тем более легкой целью станут для Перстов Вильгельма.

— Но у них замок!..

— В данной ситуации замок дает лишь иллюзию защиты. Он недостаточно велик, чтобы вместить все батальоны. Значительная часть кайров не поместится внутрь, а сгрудится под стенами — и будет уничтожена огнем Перстов. Либо отойдет на улицы города — но и туда солдаты Шейланда легко ворвутся и начнут преследование. Иначе говоря: если граф Виттор за счет крови и упорства преодолеет снежный лабиринт — он выиграет всю битву.

Командир новой гвардии владыки — ганта Бирай — со звоном бросил на стол горсть монет:

— Десять золотых на Шейланда! Кто ответит?!

Гурлах крикнул:

— Я тоже на Шейланда! Пять монет!

Другие подхватили:

— И я — восемь эфесов! А я дюжину!

Адъютант Серебряного Лиса взял на себя труд учета ставок. Выделил участок стены, расчертил мелом таблицу, внес числа — и обнаружил затруднение:

— Господа, никто не ставил на Ориджинов. Пари невозможно.

— Эй, лысые хвосты, хочу сыграть! Поставьте на волка хоть кто-нибудь!

Менсон наклонился к жене:

— Дай деньгу.

— О чем ты говоришь, мое солнце?

— У меня ни перышка в кармане. Дай хоть эфес!

— Мой ненаглядный, когда судьба сведет тебя с бодрой, не сонливой барышней, чуждой всякого унынья и любящей праздники — она непременно ссудит тебя деньгами.

— А, каналья!.. Пророк, будь другом, дай взаймы!

— Помочь товарищу — счастье для меня. Желаешь сотню эфесов?

Менсон вскочил, звеня колпаком:

— Ганта, слышишь? Играю за его счет! Сто золотых — на Ориджина!

Бирай воздел руки к небу:

— Слава Духам-странникам, хоть один дурак нашелся.

А Серебряный Лис звякнул шпагой о стену:

— Взгляните, господа: имеем первые потери!

Большое удаление не позволяло разглядеть полет стрел. Но было видно, как лучники за ледяной стеною потянули тетивы и разом отпустили. А вдох спустя несколько солдат из шейландского авангарда споткнулись, схватившись за древка, торчащие в ранах.

— Битва началась. Угощайтесь, господа!

Ножи и вилки застучали по тарелкам.

В одном из немногих оставшихся на свете тихих графств, в широкой постели на втором этаже собственного дома Мак сладко потянулся спросонья.

— С праздником, лежебока! — Люси поцеловала его. Люси пахла молодостью, теплом и корицей. — Праотцы сошли…

— …и ням-ням принесли, — засмеялся Мак, ведь красотка поставила рядом поднос с праздничным печеньем и кофе.

— Котик, я жду более серьезного подарка, чем шуточка!

Судя по одежде (точнее, сильной ее недостаче) Люси собиралась преподнести в подарок себя. Мак охотно ответил бы тою же монетой. Такие подарки они дарили друг другу почти каждый день и ничуть не утомились. Однако нынче у Мака было дело посерьезнее.

— Пусти-ка, встать нужно.

— Зачем же?

— Ко мне придет палач!

Мак встретил Уолтера накануне вечером. Они оказались в трактире за одним столом, попивали эль, закусывали — ну, и разговорились о всяком. Завтра же день Сошествия! Как город к нему подготовлен, чем площадь украсили, что на базаре творится, кто в гости приедет. Перешли к традиционному: как ты празднуешь? — ну, а ты как? Даром, что были едва знакомы: в канун Сошествия такой вопрос любому прилично задать. Так что Мак свободно описал свои планы, а Уолтер почему-то приуныл:

— Да у меня вышла история… Не знаю вообще, буду праздновать или нет…

При этом он ел куриные крылышки, ломая их в суставе очень мастерским движением. Мак посмотрел за ним, да и спросил:

— Ты часом не дознаватель?

— А ты что, приезжий? — вопросом на вопрос ответил Мак.

— Я поселился тут еще в начале сентября, приобрел дом с балконом на Кленовой улице. Но с машиной правосудия пока не пересекался, потому не имею чести знать дознавателя в лицо.

— Палач я, — не без гордости сказал Уолтер.

Палачей Мак уважал. Констебли с ищейками — простые верзилы, законники — те еще пройдохи. А вот палач — человек весомый и ответственный. Он ставит точку в любом деле, на нем главный груз, он — подлинный кулак правосудия.

В таком духе высказался Мак, и Уолтер одобрил:

— Приятно слышать мудрые речи. А сам-то ты кто, не из судейских ли?

— Служил я в одном ведомстве, теперь в отставку вышел. Свое дело начинаю…

— Какое дело? — полюбопытствовал палач.

Мак описал, и тут Уолтер встрепенулся:

— А не ты ли мне нужен, приятель? Пригласили меня в другой город завершить процесс. Но приговор какой-то скользкий, не дает уверенности: казнь это будет, или убийство. Вот бы кто-нибудь прояснил положение…

Тогда встрепенулся и Мак:

— Сама Праматерь Юмин свела нас! Приходи ко мне завтра утром на Кленовую, все подробно обсудим. Дом с балконом, помнишь?

— Там еще скульптура голая? — уточнил палач.

— Две штуки.

— Приду.

Вот потому Мак и вскочил с постели со словами:

— Ко мне придет палач!

— Ой… — Люси всерьез подумала испугаться. Мак потрепал ее по щеке:

— Да не за мной, а ко мне.

— Уж эти твои шуточки…

— Первый клиент идет — какие тут шутки! Давай-ка, родная, поставь большой самовар, а сама оденься подобающе.

Люси принадлежала к той восхитительной породе девушек, которые не умеют носить платье без декольте и юбки ниже колена. Потому Мак на всякий случай уточнил:

— Надень все самое черное и строгое, что найдешь. Теперь мы — серьезная контора.

— Оч-чень серьезная! — Люси лизнула его в шею, после чего убежала.

Мак разыскал молоток и гвозди, накинул шубу поверх халата, достал из кладовки вывеску. Полюбовался: солидная вышла вывеска, каждая буква внушает уважение. Вынес ее на крыльцо.

Стояло славное зимнее утро. Легкий морозец пощипывал щеки, падал пушистый крупный снег. Над улицей пестрели цветные праздничные гирлянды. Дети выходили на промысел с горшками печенья, укутанными шерстью, чтоб не остывало. Хозяйки открывали разрисованные окна, впуская в дом свежий воздух, махали друг другу:

— Праматери сошли…

— …и счастье принесли!

Мак подумал: ровно тридцать лет назад я начал свое первое дельце. Тоже был зимний праздник — только Новый Год, а не Сошествие. Но все равно приятно вспомнить.

И еще подумал: на Севере, поди, страшная рубка идет… Как хорошо, что я здесь, а не там!

Зажав гвозди в зубах, он стал приколачивать вывеску:

«Макфрид Кроу. Расследования и законные услуги».