Том 1. Стихотворения

Три года блокадных стоял в тупике

Вагон пассажирский зеленый.

Три года стоял он пустой, налегке,

Обстрелянный и запыленный.

Упали осколки стекла на откос,

Как хрупкие звонкие льдинки,

В чугунные спицы массивных колес

Ромашки вплелись и травинки.

А город зажат был врагами в кольцо,

Он гарью пропах и тротилом,

Но ласточка смело гнездо для птенцов

Под крышей вагона слепила.

Три года сюда возвращалась она

Весною, жива и здорова,

И, даже когда миновала война,

Не выбрала места другого.

Но как-то, ловя мошкару для детей —

Что вовсе не легкое дело, —

Она далеко от железных путей

Воздушным путем залетела.

Вернулась, летит вдоль путей запасных:

«Где ж дом этот длинный, зеленый?

Неужто взлетел и до новой весны

Отправился в край отдаленный?»

Головки ромашек легли между шпал,

А место как будто знакомо...

Но лишь воробей-прощелыга скакал

На месте зеленого дома.

«Где дети мои, отвечай, не томи?»

И тут воробей ей ответил:

«Ты мошками лучше меня накорми, —

На дачу уехали дети».

И лапкой небрежно махнул он на юг —

Мол, экое важное дело...

А ласточка крылья спружинила вдруг —

И «ласточкой» в небо взлетела.

И поезд она увидала вдали,

Он мчался по нивам просторным,

Зеленой стрелой вдоль зеленой земли,

Стрелой с наконечником черным.

Клубился над ним антрацитовый дым,

Мелькала за шпалою шпала,

И ласточка долго летела за ним —

За Вырицей где-то нагнала.

Как все здесь неуклюже и негладко,

Пороги вязнут в вековой грязи,

И храма циклопическая кладка

Бесформенною кажется вблизи.

Уходит ввысь уверенно и хмуро

Замшелая бугристая стена,

И камня первозданная фактура

Щербата и ничем не смягчена.

Но вверх взгляни — над сизыми холмами

Увидишь ты ожившую мечту:

Как дым костра в безветрие, как пламя,

Как песня, храм струится в высоту.

Он рвется ввысь, торжественен и строен,

Певучей силой камень окрылен, —

Для бога он иль не для бога строен,

Но человеком был воздвигнут он.

И нет в нем лицемерного смиренья —

Безвестный зодчий был правдив и смел:

Он стал творцом — и окрылил каменья,

И в них мечту свою запечатлел.

И ты стоишь на каменном пороге,

И за людей душа твоя горда, —

Приходят боги и уходят боги,

Но творчество бессмертно навсегда.

Во тьму, на дно речного омута,

Где щука старая живет,

Засасывает листьев золото

Задумчивый водоворот.

Плывут все новые и новые

И погружаются на дно,

Березовые ли, кленовые —

Водовороту все равно.

А ночь осенняя, пустынная

Приходит — и из трав густых

Со дна всплывает щука длинная,

Вся в листьях ржаво-золотых.

Ей снова молодость мерещится.

Она, пьянея тишиной,

Как рыжая русалка плещется

Под фосфорической луной.

Забудь меня! Так мне и надо...

Лишь я не забуду, мой друг,

Прозрачные сумерки сада,

Томленье недолгих разлук.

Как прежде, зеленое море

Шумит у проезжих дорог,

У станции на семафоре

Все тот же горит огонек.

И та же весенняя сырость

Встает от широких болот —

Ничто не ушло, не забылось,

Все помнит свой срок и черед.

Нет, мир изменился не слишком

За эти одиннадцать лет, —

Как прежде, влюбленным мальчишкам

Он дарит улыбки и свет.

Как встарь, он весной озабочен,

В деревья и травы влюблен...

А я изменился? Не очень.

Но все-таки больше, чем он.

Письма давно сожжены, встречи забыты и даты.

Я тебя помню такой, какой не была никогда ты.

Может, и вовсе с тобой мне встречаться не надо —

Издали пламя светлей, нет в нем ни дыма, ни чада.

Только все тянет меня пройти в переулок забытый,

Встать у калитки твоей, для нежданного гостя закрытой,

Встать, постоять, да уйти, да вздохнуть, да вернуться, —

Пусть надо мною в распахнутых окнах смеются.

Все к лучшему. Я долго помнил этот

Спокойный взгляд зеленоватых глаз,

И дождь, и шум сгибающихся веток,

Когда гроза застала в роще нас.

Идут года — я стал грубей и проще,

А мир прекрасен и неумолим.

Уж мне не снятся грозовые рощи,

Не брежу больше именем твоим...

Все к лучшему. Но где ты, дорогая,

Кому ты стала верною женой?

Ведь только письма старые сжигая,

Вдруг понял я, что ты забыта мной.

Мы явленьям, и рекам, и звездам даем имена,

Для деревьев названья придумали мы, дровосеки,

Но не знает весна, что она и взаправду весна,

И, вбежав в океан, безымянно сплетаются реки.

Оттого, что бессмертия нет на веселой земле,

Каждый день предстает предо мною как праздник нежданный,

Каждым утром рождаясь в туманной и радужной мгле,

Безымянным бродягой вступаю я в мир безымянный.

О нет! Болота не бесплодны,

Обманчив их печальный вид.

Вглядись: под зыбкой призмой водной

Жизнь молчаливая кипит.

Из ила тянутся растенья,

И твари мелкие кишат,

Здесь сплетены расцвет и тленье,

Возникновенье и распад.

Борьба, пульсация сплошная,

Зеленой крови суета, —

И с мышц земли кора земная

Как будто скальпелем снята.

И вот, где сонно дремлют воды,

Как хирургическим ножом,

Живучий организм природы

До сердцевины обнажен.