Том 1. Стихотворения

Сошли снега, растаял лед,

Земля строительство ведет.

Как строим дом из кирпичей,

Так, полная своих забот,

Из атомов и из лучей

Земля строительство ведет.

Сипят и вздрагивают в ней

Насосы жадные корней

И гонят из подземных нор

К цветам строительный раствор.

Пока в прекрасные слова

Одеть природу хочешь ты,

Здесь созидается трава,

Здесь воздвигаются цветы.

С приходом света и тепла

На стройплощадках всех полей

Встают соцветий купола

Над колоннадами стеблей.

Вглядись, вглядись, к земле припав, —

Зеленый город рвется ввысь,

Сторожевые башни трав

Победно в небо поднялись.

На уровне твоих зрачков —

Балконы алых лепестков,

Зеленые массивы стен,

Система шпилей и антенн,

И колокольчик над тобой

Склоняет рупор голубой.

Храните Землю от невзгод —

Земля строительство ведет.

В лесной глубине перешейка,

Где шла боевая страда,

Осыпавшаяся траншейка

Теперь не ведет никуда.

Роняя легкие тени,

Осинки-подростки стоят

На месте надежд, и ранений,

И невозвратимых утрат.

Играют выводки лисьи,

Тропу пробивает трава,

От неотосланных писем

Дожди отнимают слова.

И пасмурными ночами,

Летя от приморских болот,

О чьей-то любви и печали

Осенний ветер поет.

Широкий ров пересекает луг,

Весенние в него сбегают воды.

Он кажется не делом чьих-то рук,

А давним порождением природы.

Я вспоминаю сорок первый год.

Здесь заняли мы свой рубеж когда-то.

Но этот ров у склона двух высот

Копали не саперы, не солдаты.

Здесь девушки работали. Они,

Совсем не по-военному одеты,

Пришли сюда в те роковые дни,

Я помню их платочки и береты.

И голоса их в памяти звучат...

Они, покинув этот луг зеленый,

Отправились не в тыл — а в Ленинград,

На ближние объекты обороны.

Они ушли, бесстрашно-молоды,

На плечи взяв тяжелые лопаты,

И каблучков их легкие следы

Оттиснулись на глине синеватой.

...Летят послевоенные года

Над Ленинградом, над страной, над миром;

Мы их, наверно, видим иногда,

Тех девушек, но мы проходим мимо.

Мы их не узнаем среди других —

В ту пору мы не вглядывались в лица.

Они ж молчат о прошлых днях своих:

У них — дела, им некогда гордиться.

Но есть другие — те, которых нет,

Которых повидать нигде не сможем.

Они не встретят над Невой рассвет,

Гулять не выйдут вечером погожим.

Они в свои квартиры не вбегут,

Даря улыбки и рукопожатья.

Лишь матери седые берегут

В своих шкафах их выпускные платья.

Да у подружек школьных, у друзей

Еще по старой памяти хранятся

Их фотоснимки довоенных дней —

Шесть на девять и девять на двенадцать.

Они ни встреч не помнят, ни разлук,

Ни голода, ни пламени, ни дыма, —

И смотрят на седеющих подруг

С улыбкой ясной и неповторимой.

Они не знают про вчерашнее,

Они воркуют по-домашнему, —

Не на блокадных граммах вскормлены,

Не из блокадных ведер вспоены.

А он, гружен пшеницы тоннами,

Стоит над бедами вчерашними

Большими железобетонными

Боками сросшимися башнями.

И те, что воду брали в проруби,

Что на блокадном хлебе выжили,

С улыбкой смотрят:

вьются голуби

Над элеваторною крышею.

Когда отпустит боль —

Жизнь кажется легка,

И глубже синева,

И ярче облака,

И чище глубь реки,

И зеленее поле.

Жизнь кажется прекрасней,

Чем до боли.

Мне иногда совсем не нужно

Ни счастья, ни любви, ни дружбы.

Забыв свое предназначенье,

Гляжу на тихое теченье.

Гляжу в задумчивом покое

На куст, склоненный над рекою.

И вспоминаю, вспоминаю...

Я что-то помню, что-то знаю.

Трава шуршит, ногой примята, —

А я травою был когда-то,

Землей и небом был когда-то,

Лучом рассвета и заката.

Вы все меня спокойно ждете,

Лишь иногда — сквозь сон — зовете.

И я вернусь, к покою жаден, —

Школяр, набегавшийся за день.

Когда моя настанет осень,

Вернусь ко всем, кого я бросил:

К земле — землей, к траве — травою

И к небу — ясной синевою.

Счастье мне противопоказано,

Мне невыгодно быть счастливым:

Голубыми путами связанный,

Становлюсь нетрудолюбивым.

Все мне чудится подсознательно,

Что судьба меня только дразнит, —

В будни радость не обязательна,

Радость — это недолгий праздник.

За характер свой не в ответе я,

Он со мной до смерти пребудет, —

За века, за тысячелетия

Не приучены к счастью люди.

Жизнь, старуха с чертами резкими,

Им дарила, с Богом не споря,

Счастье мелкими разновесками

На пудовые гири горя.

Много радости нам отпущено,

Но и горе не раз встречали.

Знаю, люди века грядущего

Знать не будут моих печалей.

Мир, от горя отмытый начисто,

Ощутят они всем дыханием.

Стань же, счастье, рабочим качеством

И естественным состоянием!

Жизнь не кончается там, где кончается, —

Что-то другое там начинается.

Только не райское, только не адское:

Ляжешь пылинкой на чьем-то лацкане,

Станешь травинкой и чьей-то сказкою,

Белой снежинкой приникнешь ласково

К чьему-то окошку в вечерний час.

Редко от радости плачем мы.

Может, один лишь раз

Радость у горя берет взаймы

Слезы в счастливый час.

Ветер шуршит весенней листвой,

Утро зовет в поход,

Радость — честна, радость с лихвой

Горю свой долг вернет.

Но на пороге дальней зимы,

Все испытав всерьез,

Слезы счастливые вспомним мы —

Горьких не вспомним слез.

Кто-то лапкой скребется в окошко,

Кто-то плачет за нашим окном, —

Как озябшая белая кошка,

Вьюга жалобно просится в дом.

Голосок ее тонок и грустен.

Пожалеем ее, хоть на час

Дверь откроем и в комнату впустим —

Пусть погреется вьюга у нас.

В пространствах осенних ночных,

Как серая птица-подранок,

Нахохлившийся полустанок

Под сосны забился, притих.

И дождик, и поезда нет,

И утро настанет не скоро.

Горит огонек семафора —

Дробинки краснеющий след.

Над самым берегом реки

Шли тучи, как грузовики,

Везя косматые тюки

Невоплощенного дождя,

Шли, интервалов не блюдя, —

И сгрудились, столкнулись вдруг.

И потемнело все вокруг.

Гром — будто лопнувший баллон,

Помноженный на миллион.

И тонны ливня — под откос,

И пламя бьет из-под колес.

Вдруг — тишина. И гром забыт,

И влажен радостный покой.

Рессора радуги висит

Над нивами и над рекой.

Подсолнух в синий океан

Наводит золотой экран

И ловит солнце в небеси,

Вращаясь на своей оси.

Как древние добрые боги,

Забывшие святость свою,

Деревья стоят у дороги

В косматом веселом строю.

Хмельная их радует вьюга,

Они враспьяную пьяны,

Стоят они друг против друга,

Дорогою разделены.

Им любо под ветром качаться,

Они в серебре, в январе,

Местами хотят обменяться,

Как в пляске, как в детской игре.

Застигнутый ветра порывом,

Прищурюсь, зажмурюсь — и тут

Они в беспорядке счастливом

Друг другу навстречу шагнут.

Не смущаясь большим расстояньем,

Этот мальчик приходит сюда

Не для встреч и не для расставаний —

Просто любит смотреть поезда.

Под железнодорожным откосом,

Где и маленькой станции нет,

Он стоит, аккуратно причесан

И с опрятностью бедной одет.

Пусть там, дома, смеются и дразнят

И добра не пророчат ему,

Он приходит сюда как на праздник —

Удивляться и верить всему.

Будто птица, готовый к полету

И на цыпочки даже привстав,

Ждет он сказки.

Из-за поворота

Вырастает гремящий состав.

И квадраты горят золотые,

И по насыпи тени плывут,

И на стыках колеса литые

Громогласную песню куют.

И, исполненный гордости буйной,

Так победно трубит в вышине

Паровоз этот, сильный, как буйвол,

С невысоким горбом на спине.

И, подумав, помедлив минуту,

Не ища себе тропки прямой,

Как сквозь сон улыбаясь кому-то,

Отправляется мальчик домой.

Косогором, болотистым лугом

Он к поселку бредет своему,

Молчалив и почти что испуган

Красотой, непонятной ему.

Люблю вагонов и кают

Геометрический уют.

Здесь украшений лишних нет,

Здесь дерево, металл и свет.

Давно пора, давно пора

И жить, и строить без прикрас,

И мудрые конструктора

С природою сближают нас.

В ней тоже ложных нет красот,

Она и в сложности проста;

Нагрузку нужную несет

Ее земная красота.

В ней ухищрений лишних нет:

На маки алые взгляни —

Им до зарезу нужен цвет,

Иначе б умерли они.

И лист кленовый вырезной

Прекрасен просто потому,

Что нужен он и в дождь, и в зной

Не нам, а клену самому.

Учусь у маков и планет,

У радуги и у листа —

Ценою миллионов лет

Добыта эта красота,

Добыта эта простота.

Тянулись ввысь из джунглей разогретых

Таинственных растений веера.

Далекое младенчество планеты,

Беспечное ее позавчера.

Не донесли к нам черные скрижали

Великолепья зарослей густых —

Лишь отпечатки тайно удержали,

Лишь знаки отрицательные их.

Чтоб углем стать, за тысячи столетий

Распались их объемы и цвета;

Всей их красы единственный свидетель —

От них оставшаяся пустота.

Как детские ошибки и мечтанья,

Их оттиск смутен и неповторим,

Но о былом своем существованье

Они твердят отсутствием своим.