Том 1. Стихотворения

Далеко от нашего Союза

И до нас за очень много лет

В трудный год родные Сиракузы

Защищал ученый Архимед.

Многие орудья обороны

Были сконструированы им,

Долго бился город непреклонный,

Мудростью ученого храним.

Но законы воинского счастья

До сих пор никем не учтены, —

И втекают вражеские части

В темные пробоины стены.

Замыслом неведомым охвачен,

Он не знал, что в городе враги,

Он в раздумье на земле горячей

Выводил какие-то круги,

Он чертил, задумчивый, негордый,

Позабыв текущие дела, —

И внезапно непонятной хордой

Тень копья чертеж пересекла.

Но, убийц спокойствием пугая,

Он, не унижаясь, не дрожа,

Руку протянул, оберегая

Не себя, а знаки чертежа.

Он в глаза солдатам глянул смело —

Убивайте, римляне-враги!

Убивайте, раз такое дело,

Но не наступайте на круги!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я хотел бы так пером трудиться,

Родине отдав себя вполне,

Чтоб на поле боя

иль в больнице

За себя не страшно было мне.

Чтобы у меня хватило духа

Вымолвить погибели своей:

«Лично убивай меня, старуха,

Но на строчки наступать не смей!»

Сторожихи спят в сторожках,

Спят коты и мыши,

Дождь в серебряных сапожках

Пробежал по крыше.

Постояв над нами малость,

Туча грозовая

Быстро к западу умчалась,

Небо открывая.

И над нами ходят важно

Звезды и планеты,

Протянув к травинкам влажным

Проволочки света.

Ходят звезды без дороги

В выси беспредельной,

Как девчонки-недотроги —

От Земли отдельно.

Ты мне приснилась на рассвете,

И, пробуждаясь, наяву

Глаза в глаза я взор твой встретил —

Чуть дымчатую синеву.

В окно глядел рассвет весенний,

Капель стучала в тишине, —

И самых светлых сновидений

Светлей ты показалась мне.

Тоскует звезда на рассвете весеннем,

Под мостиком плачет вода.

Вот здесь мы по будням и по воскресеньям

Встречались с тобой иногда.

Ты просекой шла в своих валенках серых,

Я рядом шагал, как жених,

И звезды совсем необычных размеров

В глазах отражались твоих.

Так были тогда белоснежны сугробы,

Так светел полуночный час —

Казалось, что в небе рубильник особый

Включен специально для нас.

С другим тебе нынче темней и спокойней,

Живи без невзгод и потерь,

Над вашей судьбой и над просекой хвойной

Обычное небо теперь.

А я только изредка по воскресеньям

Один забредаю сюда.

Тоскует звезда на рассвете весеннем,

Под мостиком плачет вода.

Я еще не устал удивляться

Чудесам, что есть на земле, —

Телевизору, голосу раций,

Вентилятору на столе.

Самолеты летят сквозь тучи,

Ходят по морю корабли, —

Как до этих вещей могучих

Домечтаться люди смогли?

Как придумать могли такое,

Что пластинка — песню поет,

Что на кнопку нажмешь рукою —

И средь ночи день настает?

Я вверяю себя трамваю,

Я гляжу на экран кино, —

Эту технику понимая,

Изумляюсь ей все равно.

Ток по проволоке струится,

Спутник ходит по небесам...

Человеку стоит дивиться

Человеческим чудесам.

Марсианин умирал

На Земле моей,

С Марса он к себе не ждал

Белых кораблей.

В телескоп он разглядел,

Что у нас — беда,

Добровольцем прилетел

Именно сюда.

В партизанский наш отряд

Заявился он,

Не гражданский, не солдат,

А в бою — силен.

С нами он, как друг и брат,

В смертный бой ходил,

Он трофейный автомат

Сам себе добыл.

Марсианин умирал

Средь земных людей,

Он медпомощи не ждал

Со звезды своей.

Не страшась в тяжелый час

Никаких невзгод,

Он на Марсе ради нас

Полный взял расчет.

С нами радость и беду

Он делить привык,

Быстро, прямо на ходу,

Выучил язык.

Был он доброй шутке рад,

Незаносчив был.

В самокрутке самосад

Запросто курил.

«Что на Марсе за народ? —

Спрашивали мы. —

Есть ли рощи, синий лед,

Снежные холмы?

Есть ли страны, рубежи,

Золото и сталь?

Есть ли там любовь, скажи,

Есть ли там печаль?»

Он болтать был не мастак,

Он курил, молчал,

На вопросы наши так

Кратко отвечал:

«Есть любовь и есть отказ,

Есть закатный свет, —

Все там — вроде как у вас,

Только смерти нет.

Там, на Марсе на моем,

Жизнь всегда в цвету.

Я вам как-нибудь о нем

Лекцию прочту».

Марсианин умирал

На Земле моей,

С Марса он сюда не ждал

Белых кораблей.

Он, громя врага в упор

В боевом строю,

У деревни Спасский Двор

Отдал жизнь свою.

Лежа в мерзлом лозняке,

Пулею сражен,

На нездешнем языке

Тихо бредил он.

Он сквозь горестную дрожь

Продолжал твердить

Словно все одно и то ж —

Имя, может быть?

Он глядел в ночную тьму,

В звездную метель,

Я под голову ему

Подложил шинель.

С дальней родины своей

Не сводил он глаз,

Протянул он руки к ней —

И ушел от нас.

И его среди зимы

Схоронили здесь.

Так и не узнали мы,

Что на Марсе есть.

Нет подробностей у нас,

Что там за народ...

Вот она, планета Марс,

По небу плывет.

Я пил из колодцев пустыни,

Воды я не помню вкусней,

Хоть, кажется, горечь земная

Изрядно подмешана к ней.

Но в этом волнистом просторе,

Где ни колеи, ни следа,

Такой драгоценной и чистой

Казалась мне эта вода!

Из ржавой консервной жестянки,

С обросшим и жадным лицом,

Напиток богов и верблюдов

Я пил, позабыв обо всем.

Из водопроводного крана

Струя холодна и вкусна,

В ней горечи привкуса нету,

Да только не та ей цена.

Иной ее выпьет лениво

И даже невкусной найдет, —

А в горьких колодцах пустыни

И горечь за сладость сойдет.

Кто пил из далеких колодцев,

Навеки запомнил одно:

Чем счастье трудней достается,

Тем сердцу дороже оно.

Там, где кончается Ленинград,

Начинается море.

Пенные волны шумят

В белесом просторе.

С лодки вглядишься — вдали

Различаешь ты мало-помалу:

Осторожно идут корабли

По Морскому каналу.

А на другой стороне

Увидишь крылатые яхты,

Сосны в закатном огне,

Отмели Лахты.

Море... Лазури в нем нет,

Синим назвать его трудно,

Море покрашено в цвет

Военного судна.

Только тебе все равно:

Пусть не синее, не голубое, —

Счастлив ты тем, что оно

Рядом с тобою.

Как будто и глаза похуже,

Но все ясней за годом год

В своем стоцветном всеоружье

Земля передо мной встает.

Она встает, в глаза мне кинув

Снегов живую белизну,

Цветов невзрачных, трав низинных

Таинственную новизну.

От рощи, от речной излуки

Не отвести порою глаз.

О, как в предвиденье разлуки

Взор обостряется у нас!

Неужто только на исходе,

В преддверье вечной слепоты,

Дано нам различить в природе

Ее заветные черты?

Под Кирка-Муола ударил снаряд

В штабную землянку полка.

Отрыли нас. Мертвыми трое лежат.

А я лишь контужен слегка.

Удача. С тех пор я живу и живу,

Здоровый и прочный на вид.

Но что, если все это — не наяву,

А именно я был убит?

Что, если сейчас уцелевший сосед

Меня в волокуше везет,

И снится мне сон мой, удачливый бред

Лет эдак на двадцать вперед?

Запнется товарищ на резком ветру,

Болотная чвякнет вода, —

И я от толчка вдруг очнусь — и умру,

И все оборвется тогда.

Твое несчастье в том, что ты не знал беды,

Легки твои пути, легки твои труды.

Пусть говорят слепцы: тебе во всем везет, —

Но не хотел бы я шагать с тобой в поход.

Я видывал таких. Ты добр, покуда сыт,

Покуда твой кусок легко тобой добыт.

До первой встряски ты и ловок, и умел,

До первой рюмки трезв, до первой драки смел.

С товарищем моим пошел бы я в поход,

Хоть в жизни, говорят, ему и не везет.

Победы он знавал, но и хлебнул беды,

Трудны его пути и нелегки труды.

Он — не на побегушках у судьбы,

Он падал и вставал, шаги его грубы.

Такой не подведет, он жизнью закален,

Его удача в том, что неудачник он.

Холодновато пахнет мята,

Деревья клонятся ко сну,

И ночь на краешек заката

Плывет, как щука на блесну.

И в линию одну во мраке

Слились окрестные леса,

Созвездий огненные знаки

Вмонтированы в небеса.

Сова, владычица ночная,

Летит, хвостом своим руля, —

И спит, цены себе не зная,

Умаявшаяся земля.

Ни шелеста, ни взлета ветра,

Недвижны иглы на сосне,

Лишь вздрагивает чуть заметно

Трава, растущая во сне.

Не ревнуй меня к одиночеству,

Этой ревности не пойму.

Иногда человеку хочется

Одному побыть, одному.

Не кори, что порой рассветною,

В ясной утренней тишине,

С рощей, с тропкой едва заметною

Я встречаюсь наедине.

И, шагая в утреннем свете, я

Вижу, счастлив и одинок,

То, чего бы ни с кем на свете я

Увидать бы вдвоем не смог.

Нет, отшельничества не жажду я,

Не бегу от света во тьму.

Иногда ведь хочется каждому

С миром встретиться одному.

В маленькой гостинице районной,

В среднеазиатском городке,

Я тебя припомнил удивленно,

Замер с папиросою в руке.

Ты мне неожиданно предстала

В памяти, в осенней тишине,

Той, какой ты быть не перестала,

Той, какой ты всех дороже мне.

Так я долго жил с тобою рядом,

Что едва тебя не позабыл.

Иногда расстаться людям надо,

Чтобы им простор глаза открыл.

Пусть по справедливости воспеты

Грусть разлук, печаль их и тоска, —

Но любви счастливые приметы

Иногда видней издалека.

Да, я в детстве любил провожать корабли,

Уплывающие на закат,

С побережья, где желтые дюны легли,

Где шершавые сосны шумят.

Много лет, много зим с той поры протекло,

Много мест повидать я успел.

Не по-здешнему солнце мне спину пекло,

Не по-здешнему ветер гудел.

Далеко увозили меня поезда,

Уносили меня корабли, —

Но душой не уйти, не уплыть никуда

От своей, ленинградской земли.

Где в тумане виднеются шпили вдали,

Где косматые сосны шумят,

Где я в детстве любил провожать корабли,

Уплывающие на закат.

Вот девушка стоит на солнцепеке

И, голову красиво наклоня,

Глядит с холма в разлет полей широких,

Кого-то ждет — да только не меня.

Меня давно уж дождалась другая,

С ней я не знаю горя и невзгод:

А все-таки порой краса чужая

Под сердце вдруг иголочкой кольнет.

Почудится, что я почти что вечен,

Что старость бесконечно далека,

Что голубями легкими на плечи

Слетают утренние облака.