Мне помнится Старая Русса,
И детство, и плац полковой,
Где так громогласно и грустно
Играл мне оркестр духовой.
Я там у кирпичной казармы,
В земном музыкальном раю,
Забыв о соблазнах базарных,
С портфельчиком школьным стою.
Ловя из грядущего вести,
Из марева встреч и разлук,
Рисует мотив капельмейстер
Тревожным движением рук.
Меня с моим веком венчая,
В банальную музыку он
Включил дисциплину печали
И поступь пехотных колонн.
Певучие взлетопаденья
Я слушаю, будто во сне,
И тайный озноб вдохновенья,
Как льдинка, скользит по спине.
И, лично мне что-то пророча,
Пунктирно гремит барабан,
Ряды звуковых многоточий
Втыкая в весенний туман...
Хороша зимой и летом
И пригодна для жилья
Всенародная планета
Наша матушка-Земля.
До сих пор не обветшала
Крыша синяя над ней;
В странах — комнатах и залах —
С каждым годом все людней.
Где — богаче, где — попроще
Жизнь идет, но с давних пор
Двери все выходят в общий
Коммунальный коридор.
Семьи всех оттенков кожи
Рядышком расселены;
Семьи все на свете схожи:
Не хотят они войны.
Не хотят, чтоб стала тиром,
Превратилась в полигон
Эта общая квартира
Всех народов и племен.
Людям надо непременно
Сохранить свой дом земной —
Ведь у них во всей Вселенной
Нет жилплощади иной.
Целенаправленно стремится,
Торопится поток людской
В леса, в зеленые столицы,
Из глухомани городской.
Но под моторное гуденье,
Под тысячеколесный шум
Банальное предупрежденье
Невольно просится на ум.
Ты, человек, любя природу,
Хоть иногда ее жалей;
В увеселительных походах
Не растопчи ее полей;
В вокзальной сутолоке века
Ты оценить ее спеши:
Она — твой давний добрый лекарь,
Она — союзница души.
Не жги ее напропалую
И не исчерпывай до дна,
И помни истину простую:
Нас много, а она — одна.
Ветеринар — ланцета пролетарий,
Гонитель незначительных смертей,
Последний друг четвероногих тварей
В век нечетвероногих скоростей.
Его портретов не видать в газете,
И слава не гостит в его дому,
Но звери, беззащитные как дети,
Доверчиво вверяются ему.
Для них он добротой своей могучей
Превыше всех хозяев вознесен:
Те их ласкают, учат или мучат —
Но лечит и спасает только он.
Он знает: все подчинено природе,
И в ею запланированный срок
Болезнь и старость не спросившись входят
В собачью будку и в людской чертог.
Пусть мы мудры, удачливы, двуноги,
Истории земной поводыри, —
Для младших братьев все же мы не боги,
А просто самозванные цари.
Недавно в море били громы,
Как будто в бубен жестяной, —
И все вдруг стало по-иному,
Не видно тучи ни одной.
И день предстал в ином убранстве —
Как будто бы со мною он
В другое, новое пространство
Из прошлого перемещен.
Он заново организован,
Провентилирован до дна,
И послегрозовым озоном
Насквозь пропахла тишина.
И яхты так светлы обводы,
Так безбоязненно чиста
Преобразившейся природы
Взъерошенная красота...
Вдали от дорог и тропинок,
Вдали от людской суеты,
Явившись сквозь серый суглинок,
Столпились лесные цветы.
На тихое их совещанье
Пришел я, непрошен, незван;
Стою на секретной поляне,
Как будто глухой истукан.
Я чувствую к ним уваженье, —
Их юные стебли умны,
Их скромные телодвиженья
Наследственным смыслом полны.
Земли благонравные дети,
Явите свою благодать
И кодом открытым ответьте —
Смогу ль вашим тайнам внимать?
И слышится шепот: «Ты лишний,
Мы старше, ты нас не поймешь.
Мы к солнцу весеннему вышли
Оттуда, куда ты уйдешь».
Событья бродят табунами —
То ни единого, то вдруг
Нагрянут в топоте и гаме,
Берут нас, бедных, на испуг.
Не спрячешься в чащобах быта,
Не отсидишься за стеной...
Одна лишь есть от них защита —
Встречать их грудью, не спиной.
Б. Ф. Семенову
Подытожь меня, художник,
Сотвори на склоне лет
Из набросков всевозможных
Мой законченный портрет.
Начинай с того, приятель,
Как в орлянку шла игра
На асфальтовом квадрате
Петроградского двора.
А потом вокзал и пристань,
Ильмень, Новгород, Валдай
В беспорядке живописном
На бумаге раскидай.
...Избы, крытые соломой,
Нянино веретено,
Старорусского детдома
Монастырское окно...
И, снабдив буханкой хлеба,
Возвращай меня скорей
В Ленинград эпохи нэпа
И последующих дней.
...ФЗУ, рабфак, заводы,
Первые черновики,
Топки и паропроводы,
Кочегарские очки,
Тесный стол редакционный,
Рукописная тетрадь,
Лейтенантские погоны,
Госпитальная кровать...
Нет, рисуй не только это!
Ты еще изобрази
Много фактов и предметов
В отдаленье и вблизи.
Воссоздай приметы быта,
Суету любого дня —
Даже то, что мной забыто,
Ты припомни за меня.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А закончив рисованье,
Погляди издалека —
И возникнут очертанья
Паруса и рыбака.
Не попутный дует ветер,
Мало шансов на улов,
Но рыбарь бросает сети
В глубь неведомых миров.
Написаны не от руки
Ушедших подземные письма.
На кладбище возле реки
Во сне осыпаются листья.
Они что-то шепчут сквозь сон,
В них жалобы чьих-то молекул,
А ветер — слепой почтальон —
Ссыпает их сотнями в реку, —
И мимо почтовых контор,
Прочтений, надежд, узнаваний
В морской уплывают простор
Флотилии тайных посланий.
Все мы в чем-то виноваты,
И за это день за днем
Старый Рок, Судьба и Фатум
Судят всех своим судом.
Дарят горькие сюрпризы,
Шлют нам тысячи невзгод,
И хотят, чтоб маслом книзу
Падал каждый бутерброд.
Но не зря с улыбкой юной,
Без дорог и без орбит,
Бродит девочка Фортуна,
Беззащитная на вид.
Вдруг, забыв про все препоны,
Выручает нас шутя
Статистическим законам
Неподвластное дитя;
Обезвреживает раны,
Гонит хвори со двора,
Отклоняет ураганы
И спасает крейсера;
И отводит все напасти,
И отпетых бедолаг
Отоваривает счастьем
Не за что-то — просто так.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Чтобы меньше было плача
И нечаянных утрат,
Ходит девочка Удача,
Всех прощая наугад.