На осеннем рассвете петух прокричал,
Прогудели вдали поезда.
Расклубился туман, и скрипучий причал
На реке раскачала вода.
И живая задумчивая тишина
Залегла у подножья холмов,
И земля плодородным покоем полна —
Ей не надо возвышенных слов.
Помолчи. Пусть поет за тебя тишина,
Пусть листвой шелестит на пути,
Пусть неслышно заронится в душу она,
Чтобы песней живой прорасти.
Вот именно здесь был убит мой друг.
Высотка... Траншей следы...
«Утешься! Цветами пестреет луг,
Над пеплом шумят сады.
И радуга встала — добрый знак,
И светел вешний рассвет...»
Я знаю, знаю — все это так,
Но друга все-таки нет.
Что ж, что ссоримся иногда, —
Вместе радость делить и горе.
Нам с тобой не в беду беда,
Мы с тобой — как земля и море.
Даже если и шторм силен,
Даже если землетрясенье, —
Ни на миг и ни на микрон
Нет меж ними разъединенья.
Никому их не развести,
Посторонним тут зря стараться:
От нее ему не уйти,
Ей вовеки с ним не расстаться.
Покинув заморское великолепье —
Оазисы, пальмы и зной,
Трубят журавли над весеннею степью
И клином летят надо мной.
Они утомились, они отощали
За этот далекий полет,
Крылами три тысячи верст отмахали,
Но рвутся вперед и вперед.
Летят, подогнув голенастые ноги,
Под перьями ветер свистит.
А следом, по той же небесной дороге,
Журавушка старый летит.
От них отстает, отстает, отстает он,
Уже не пристроиться в ряд —
Надорвано сердце последним полетом,
И старые крылья болят.
Зачем ты торопишься, бедная птица?
Тебе молодых не догнать.
Они возвращаются жить и плодиться,
А ты к нам летишь умирать!
Усталый, ты нынче же, вечером синим,
Падешь у гнезда своего...
Но, видно, страшнее, чем смерть на чужбине,
На свете уж нет ничего.
...Над сизым холмом высоту набирая,
В бессмертную веря судьбу,
Торопит вожак многокрылую стаю,
Трубит в золотую трубу.
Под солнцем косматая степь серебрится,
Роса на травинках блестит.
Ведут перекличку усталые птицы —
И молча отставший летит.
Я завидую завистью светлой
Тем, кто строит стране корабли,
Перед кем в изобилье несметном
Раскрываются тайны земли.
Тем, кто колос растит небывалый,
Кто штурмует арктический лед,
Кто взрывает кремнистые скалы
И кто камень на камень кладет.
Но завидуя — не унижаю
Повседневной работы своей:
Я профессии лучшей не знаю,
Потому что не знаю трудней.
Когда лампа полночная светит
И бумага лежит на столе,
Я не только за строки в ответе —
Я в ответе за все на земле.
Вхожу я в бор, в высокий цех природы.
Здесь тишина — громов и бурь сильней,
Напряжены ветвей трубопроводы
И кабели чешуйчатых корней.
Ни озорных березок, ни плакучих
Понурых ив... Ветрам наперерез
Уходят сосны в облачные кручи,
Ввысь, в кубатуру синюю небес.
И только слышно в тишине бессонной,
В настое из озона и смолы —
Как поршни, равномерно и синхронно
Качаются могучие стволы.
И древесина зреет золотая
Для мачт и свай, для плотницких работ.
Зеленых рук своих не покладая,
Бор трудится как может: он растет.
Шагал я горною тропой,
Был склон горы туманом заткан,
Вдруг солнца луч —
и надо мной
Раскрылась радуга внезапно.
Жар-птицей сказочной она
В таком явилась оперенье,
Что обесцветила до дна
И все слова, и все сравненья.
И в сердце мне закрался страх —
Что я могу, чего я стóю,
Как людям передам в словах
Красу, увиденную мною?
Но разум все твердит: трудись,
Смани словами эту птицу,
Пускай она покинет высь
И на твою слетит страницу!
В этом доме я не был четырнадцать лет,
Предо мной не раскроется дверь,
Я тебе не любимый, не друг, не сосед —
Просто старый знакомый теперь.
Но едва лишь завижу твой дом вдалеке,
Так мне светел твой кажется дом,
Будто это не он отразился в реке,
А река отражается в нем.
И когда средь рассветной живой тишины
Прохожу мимо окон твоих,
Вижу — это не окна зарей зажжены,
А заря загорелась от них.