Том 1. Стихотворения

По взморью иду, вспоминая погибших друзей,

Которые моря не видят уж многие годы,

Не видят земли, потому что покоятся в ней, —

На что им теперь небеса, и равнины, и воды.

Я вижу за них, как в свободном пространстве морском

Холодные волны идут на закат молчаливо

И парус белеет живым и небрежным мазком,

Живым лепестком на шершавой ладони залива.

Прибрежный песок огневые занес рубежи,

В развалинах дотов гнездятся счастливые птицы...

Осенняя память моя, помоги, подскажи,

Напомни былое, которое больше не снится.

Давно отстоялась нежданная горечь потерь,

Давно по друзьям все грома и ветра отрыдали,

Как будто сквозь сумерки лица их вижу теперь, —

Иль зренье души постепенно слабеет с годами?

Иль это растет равнодушия мутный ледок?

Иль память немеет, готовясь ко дню расставанья?

Иль мчится сквозь душу бушующий жизни поток,

Событий поток, размывающий воспоминанья?..

Идут с урановой рудою

Крупнотоннажные суда.

Спят под зеленою водою

Неведомые города.

В глубинах — стены кладки прочной,

Колонны в блеске золотом

Как будто прячутся нарочно,

Чтоб сразу вынырнуть потом.

Там дремлют мраморные боги

В планктоне, средь подводной мглы,

Там спать ложатся осьминоги

На мозаичные полы.

Дворцы стоят недвижным строем,

Хранит их сонная вода...

Неужто пережить дано им

Земли жилые города?

...Над ними пенною водою

К цветущим гаваням Земли

Идут с урановой рудою

Коммерческие корабли.

Осенний дождь — вторые сутки кряду,

И, заключенный в правильный квадрат,

То мечется и рвется за ограду,

То молчаливо облетает сад.

Среди высоких городских строений,

Над ворохами жухлого листа,

Все целомудренней и откровенней

Деревьев проступает нагота.

Как молода осенняя природа!

Средь мокрых тротуаров и камней

Какая непритворная свобода,

Какая грусть, какая щедрость в ней!

Ей все впервой, все у нее — вначале,

Она не вспомнит про ушедший час, —

И счастлива она в своей печали,

И ничего не надо ей от нас.

У больших городов за плечами —

На вокзалах, в преддверье полей, —

Будто стрелы в стеклянном колчане,

Ждут составы отправки. Скорей!

Вот она — сторона отправленья.

До свиданья, домашний уют!

Вот она — сторона удивленья,

За которой открытья встают!

То в весеннего луга убранство,

То в речной розовеющий плес

Перемалывается пространство

Жерновами веселых колес.

Будет холод, и зной, и усталость,

Только все же назад не гляди:

Позади — лишь былое осталось,

Настоящее — там, впереди.

Там — страна золотых обещаний,

Там шагов твоих ждет тишина.

Сторона неумелых прощаний

Нам как вечная юность дана.

Домов наших каменным стенам

Земная опора нужна;

Фундаментом зыбким и пенным

Под килем лежит глубина.

Чтоб моря седые невзгоды

Людей разделить не могли, —

Все лучшее взяв у природы,

Воздвиг человек корабли.

Обшитым железною кожей,

Им вечно стремиться вперед, —

В конструкции мирные вложен

На грузы и грозы расчет.

Сквозит в очертаньях упрямых

Вся гордость и сила земли.

Нужней и прекраснее храмов,

Надежней дворцов — корабли.

Как далеко мы видим в день осенний,

Когда редеет утренний туман

И тополей безлиственные тени

Лежат, как шпалы, поперек полян!

Нам и легко, и словно жаль чего-то,

И даль зовет, бессмертно хороша,

И отбегают мелкие заботы,

И к трудным целям тянется душа.

Уже мы дышим дальнею весною,

Торопимся мы, ищем и творим, —

И стала в новом городе стеною

Та глина, на которой мы стоим.

И ясной достоверностью такою

Увиденное все озарено,

Как будто некой памятью второю

Нам вспоминать грядущее дано.

Придуманы кем-то когда-то

Слова для хороших стихов:

И музы, и розы, и злато,

И вздохи, и трель соловьев.

Но лирика шляется где-то,

Не веря в такое старье, —

На вздохи, на все самоцветы

Теперь не приманишь ее.

Прилягу на мостик бетонный

У самого края шоссе:

В болотной канаве — тритоны

Во всей первозданной красе,

На лыжах жуки водяные

Идут по воде без мостов,

И пятна плывут нефтяные

Совсем необычных цветов,

О мир, в глубину устремленный,

Высокий, подножный, земной,

Твоей красоты эталоны

Пока что не найдены мной.

Быть может, за лугом шершавым,

За свалкою, за гаражом,

В цистерне огромной и ржавой

Поэзии свет отражен.

Еще байдарки тащат волоком

Через болотистую гать,

Еще поэтам и геологам

На свете есть чего искать.

Еще по незнакомой местности

Через весенний бурелом

Путем счастливой неизвестности

Идут влюбленные вдвоем.

Есть где-то реки безымянные,

Цветы неведомых полян,

Тропинки странные, нежданные,

Ведущие в лесной туман.

И, отвергая слог напыщенный,

Маня под солнце из квартир,

Высокой техникой насыщенный,

Взрослея, не стареет мир.

Средь ящиков с битым стеклом,

Среди одуванчиков лысых

Коррозия — рыжая крыса —

Грызет металлический лом.

Торчат из древесной трухи

Меж травок, бессильных и сонных,

Внимательные лопухи —

Не уши ль слонов погребенных?

А птица летит тяжело

С клочком перепревшей соломы

Сквозь будущих окон стекло,

Сквозь будущих зданий объемы.

Их нет еще на чертеже,

Все здесь еще хмуро-понуро,

Но просится в небо уже

Грядущая их кубатура.

О версты дорог непролазных,

Где сталь устает и сдает,

Моторов предсмертные спазмы,

Последний руля поворот.

У них перекошены рамы,

Стоят, беззащитно стары,

Давно позабытые «амо»,

«Фиаты» минувшей поры.

Им оси трава обмотала

И шины пришила к земле,

И ржавчина — траур металла —

Желтеет на мятом крыле.

И, напоминающий клизму,

Смешон из резины клаксон

(Рассвет автомобилизма

Такими вот был возвещен).

Не помня о них, не печалясь,

Врываясь в космический век,

В какие мы дали умчались

От этих железных калек!

А я ведь их видел иными!

И как я завидовал тем

Шоферам, что правили ими,

Машинами новых систем!

На свалке, у края болота,

Где города меркнут огни,

Живое в них чудится что-то:

Ведь людям служили они.

Пусть годы другие настали,

Пусть все по-иному вокруг,

Но теплится в ржавом металле

Тепло человеческих рук.

По копейке — ни много ни мало —

Шла в орлянку лихая игра,

И квадратное небо сияло

Над кирпичным колодцем двора.

Вдруг я выхлопы сверху услышал —

Будто чудо творя задарма,

К нам примчался, газуя по крышам,

Мотогонщик, сошедший с ума.

Вот он выпростал крылья и въехал

В тот небесный квадрат голубой,

Многократное рваное эхо

По задворкам таща за собой.

Тень его, распростершая руки,

Осенила провалы дворов,

Канализационные люки

И сырые поленницы дров.

Был под крыльями воздух спрессован,

Он слоился, блестел и гудел,

И, доверясь прозрачным рессорам,

Человек над землею летел.

И беды никакой не случилось,

Он давно промелькнул и утих, —

А старуха тревожно крестилась,

У помойки ведро опустив.

Здесь ходят песчаные тучи,

Здесь мертвенно-бел солонец,

Здесь травы верблюжьи колючи —

Пустыни терновый венец.

И горы стеклянным отливом

Мерцают в дрожащей дали

(Как бы термоядерным взрывом

Оплавлены грани земли).

Кому здесь терпенья хватило

Воздвигнуть в просторе пустом

Железную ель над могилой,

Над чьим-то понурым крестом?

Не слушая мудрых советов,

Сюда, где ни троп, ни дорог,

Тяжелое дерево это

Пустынею кто-то волок.

О, эти наклонные трубы

В горячей пыли соляной,

Что швом неумелым и грубым

Приварены к стойке стальной!

Не шепчутся ветви невнятно,

Не источают смолу —

Лишь окислов горькие пятна

Ползут по стальному стволу.

И смотрит в пустынные дали

Безмолвнее, чем кипарис,

Железное древо печали

С ветвями, простертыми вниз.

...Не добрым раденьем завхоза,

Не дружбой, что дружбе верна,

Здесь чья-то предсмертная греза

Столь дерзостно воплощена.

Шагая пустыней угрюмой,

На дерево это взгляни,

О верности чьей-то подумай

И чью-то любовь помяни.

И вот отступает пустыня,

Отходят усталость и боль,

Блестит, будто северный иней,

На ветках осевшая соль.

Песчаные вихри не рыщут,

Не бредит земля о воде.

Прохлады нежнее и чище

Не сыщешь ты, сердце, нигде.

В старинной книге я прочел недавно

О том, как полководец достославный,

Вождь, Искандеру в ратном деле равный,

В былые отдаленные века

Из долгого и трудного похода,

Что длился месяц и четыре года,

На родину привел свои войска.

На двадцать семь дневных полетов птицы

(Доподлинно так в книге говорится)

Он всех врагов отбросил от границы,

И вот с победой в боевом строю

Вернулся он, не знавший поражений,

Склонить пред императором колени

И верность подтвердить ему свою.

Пред летней резиденцией владыки

Расположил он лагерь свой великий,

И, под толпы приветственные клики

Сойдя с лимонногривого коня,

В доспехах медных, грузен и степенен,

Поднялся он по яшмовым ступеням,

Руки движеньем стражу отстраня.

И царь царей, властитель вод и суши,

Тысячелетний этикет нарушив,

Добросердечен и великодушен,

Шагнул к нему — и чашу преподнес

С вином, достойным полководца славы,

С вином без горечи и без отравы,

С древнейшим соком виноградных лоз.

Такой нежданной чести удостоен,

С поклоном чашу принял старый воин,

Но не пригубил. Сердцем неспокоен,

Он вниз, на луг, невольно бросил взгляд,

Где наклонилась, жаждою влекома,

Над каменною чашей водоема

Усталая толпа его солдат.

Не с ними ли в походе дальнем пил он

Гнилую воду, смешанную с илом?

Не с ними ли пред смертью равен был он?

Теперь один за всех в почете он.

Он с войском шел по вражескому следу —

И вот не с войском делит он победу, —

От войска он победой отделен!

И что-то в сердце тайно всколыхнулось,

И что-то в нем дремавшее проснулось,

И Справедливость поздняя коснулась

Его своим невидимым крылом:

Минуя царедворцев и министров,

Сошел он вниз решительно и быстро,

И выплеснул он чашу в водоем.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Тот царь забыт. О давнем том походе

Лишь в книгах мы подробности находим.

Но песнь о старом воине в народе

Звучит еще и в наши времена.

А в водоеме все вода струится,

И, говорят, доныне в ней хранится

Тончайший привкус древнего вина.

Даря человечество песней,

Забыв и покой, и ночлег,

Она без дотаций и пенсий

Вступает в наш атомный век.

И пусть электронному зренью

Доверено многое, но —

Все грани любого явленья

Искусству лишь видеть дано.

Пока вычислительный робот

Свершает свой верный расчет,

Поэзии пристальный опыт

По тысячам русел течет.

И где-то в работе бессрочной,

Что к легким успехам глуха,

С наукой смыкается точной

Точеная точность стиха.

Труднее становится вдвое,

Когда вдруг почувствуешь ты,

Что вот наконец-то в герое

Живые возникли черты.

Пока он был мертвою глыбой,

Ты тропкой тащить его мог;

Он ожил — и сразу на выбор

Потребовал сотню дорог.

Путями побед и лишений

Шагает он, споря с тобой, —

И тысяча тысяч решений

Таится в детали любой.

Куда повернуть выключатель?

Над строчкою думай, потей.

Есть мрак — соучастник зачатий,

Есть свет — соглядатай смертей.

Бывало — жарили, варили;

Бывало — гости до утра.

Мне ж, чуть стемнеет, говорили:

«Повеселился, спать пора».

Хотя бы в скважину дверную

Взглянуть хотелось мне до слез

В жизнь праздничную, в жизнь иную —

В ту, до которой не дорос.

И, пробуя со сном бороться,

Я верил, отходя ко сну,

Что самый праздник-то начнется,

Когда я накрепко усну.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Как быстро годы пролетели!

А старость будет ли добра?

К сосновой подведет постели

И скажет: «Пожил, спать пора!»

Что, если было бы возможно

Проснуться — и найти к вам путь,

Цветком пробиться придорожным

И незаметно, осторожно

В грядущий праздник заглянуть?

Река глубокая. Над ней

Прибрежный наклонился сад —

И отражения ветвей

На плоском зеркале лежат.

Порой колышет их волна,

Но, безучастна и темна,

Под пленкою зеркальной спит

Таинственная глубина.

Вот если б лак содрать с волны,

Поверхность зеркала разбить,

Чтоб всею глубью глубины

Цветущий мир отобразить!

Ходит, в высоту подброшенное,

Облачко над головой;

Как ботинки неразношенные,

Снег скрипит на мостовой.

День такой сегодня новенький,

Он чему-то очень рад,

И сосульки, как морковинки,

Соблазнительно висят.

И по взгорью к лесу синему

Путь-дорога пролегла —

Холодна еще по-зимнему,

Да по-вешнему светла.

Черемухи наклоняются

Над омутами реки,

Глядят на них, восхищаются

Зеркальные двойники.

Довольные восхищением,

Доверчивы и чисты,

Черемухи отражениям

Дарят свои цветы.

А их уносит течением

За пристани и мосты.

В прозрачном и праздничном воздухе

На север летят журавли,

Травинок зеленые гвоздики

Проткнулись к нам из-под земли.

Торчат, коротки и не шелковы,

Иголочки ранние трав,

Средь них одуванчики желтые

Встают у дорожных канав.

Встают над весенними лужами,

Просторами удивлены,

Доверчивые, неуклюжие

Посланцы земной глубины.

Когда-нибудь все позабуду,

Но это останется вам:

Рассвет, будто тихое чудо,

Ступает по тихим волнам.

И сосенок тени, как лыжни,

От рощицы наискосок

На берег легли неподвижно,

Впечатались в белый песок.

Камней добродушные глыбы

В ночных бородавках росы,

И пахнет непойманной рыбой

Вода у песчаной косы.