Том 1. Стихотворения

Бреду знакомыми местами,

Покой уютен и глубок, —

Вот придорожный серый камень,

Как кот, свернувшийся в клубок.

Все так обыденно и странно,

И подступает благодать —

Как будто здесь душа нежданно

Себя сумела разгадать.

И незаслуженной наградой,

Безмерной россыпью щедрот

Под скромный шелест листопада

Жизнь предо мною предстает.

Здесь неземное и земное

Добрососедствуют во мне,

И вся Вселенная со мною

Беседует наедине.

Листаю пожелтевшие газеты,

Разглядываю тусклые клише.

Нестрого смотрят на меня портреты

Строжайших тех, которых нет уже.

Толпятся пассажиры на вокзале;

В даль вечную умчат их поезда.

Тех, что спиной к фотографу стояли,

В лицо я не увижу никогда.

В грядущем меня не ищите —

Не сыщете там, вдалеке;

Я вам не строка на граните,

Я — только пунктир на песке.

Не будет исчислен подробно

Мой длительный опыт земной, —

Он будет затоптан беззлобно

Шагами идущих за мной.

Но, может быть, микрочастица

Мечтаний моих и невзгод

В иные слова воплотится

И в чьих-то стихах оживет, —

И кто-то со мной на мгновенье,

Не зная, не помня меня,

Увидит в седом отдаленье

Черты отошедшего дня.

Молчаливые фильмы, трамваи с площадкой открытой,

Чехарда и лапта, дровяной деревянный сарай...

Возникают из тьмы очертания давнего быта —

И душа экскурсанткой вступает в покинутый рай.

Как светло и привольно живется там детям и взрослым!

Все капризы мои моментально прощаются мне;

В мире этом еще не обижен никто, и не сослан,

И не болен никто, и никто не убит на войне.

Там счастливые сны до утра моей матери снятся,

Там осенней порой вечера так уютно длинны,

И на книжную полку, где с Фетом соседствует Надсон,

Даргомыжский и Лютер степенно глядят со стены.

В том домашнем раю, в безмятежно-безгрешном покое

Беспечально, бессмертно родные звучат голоса,

А на Среднем проспекте копытами цокают кони,

И на кухне чуть свет музыкально гудят примуса.

Это так, а не иначе,

Ты мне, друг мой, не перечь:

Люди стали жить богаче,

Но беднее стала речь.

Дачи, джинсы, слайды, платья...

Ценам, цифрам несть конца, —

Отвлеченные понятья

Улетучиваются.

Гаснет устная словесность,

Разговорная краса;

Отступают в неизвестность

Речи русской чудеса.

Сотни слов родных и метких,

Сникнув, голос потеряв,

Взаперти, как птицы в клетках,

Дремлют в толстых словарях.

Ты их выпусти оттуда,

В быт обыденный верни,

Чтобы речь — людское чудо —

Не скудела в наши дни.

Я знаю верного врага —

Да будет жизнь его долга.

Попутчик юности моей,

Он помнит с давних лет

Своих врагов — моих друзей,

Которых больше нет.

Он не забудет ничего,

Пока жива вражда.

В сердитой памяти его

Я молод навсегда.

Пусть он меня переживет —

Хранитель тайн былых,

Ходячий памятник невзгод

И радостей моих.

Ругают ли критики люто

Иль хвалят, впадая в экстаз, —

Стихи наши твердой валютой

Становятся лишь после нас.

С годами — без лести, без блата,

Строга, неподкупно груба —

На медь, серебро и на злато

Все рассортирует судьба.

Заявляю: за нами следят!

Межпланетные супершпионы

Вместе с нами в столовках едят,

Ходят в бани и на стадионы;

Пьют, как люди, любое вино,

Покупают шелка и ватины,

И, как люди, шагают в кино

На глупейшие кинокартины;

Носят юбки они и штаны,

Даже вклады имеют в сберкассах, —

А на карты их нанесены

Склады ядерных боеприпасов.

Чуть стемнеет — их будто и нет,

Хоть с ищейкой ищи — не отыщешь...

Каждой ночью — военный совет

На заброшенном старом кладбище.

Каждой ночью за тихой стеной

Шелестят межпланетные речи,

И недавно подслушано мной,

Что квадрат приземленья — намечен;

И даны их десантным полкам

На Земле боевые заданья,

И присвоены материкам

Неземные наименованья.