Том 1. Стихотворения

От строителей осталась

Эта башня маяка.

Камня каждого касалась

Чья-то верная рука.

Созидатели забыты,

Не внесли их в письмена,

Лица вечной тьмой сокрыты,

Неизвестны имена.

Но над морем держит факел,

Охраняя корабли,

Башня, как рука во мраке,

Выросшая из земли.

Налившийся колос, ты должен склониться.

Ты к солнцу тянулся из всей своей силы,

Но время склониться, пора поклониться

Земле, что тебя родила и взрастила.

Ты в землю был послан людскою десницей,

Сквозь почву росток твой неспешно и тайно

Всплывал — чтобы к жизни вернуться сторицей,

К руке человека, к серпам и комбайнам.

Пустые колосья, как башни гордыни,

Пусть тянутся к небу, где звезды и птицы, —

В высоком смирении должен ты ныне

К земле, к животворной могиле склониться.

Пред этим таинственным миром склониться,

Где осень развесила тонкую дымку,

Где нет меж грядущим и прошлым границы,

Где смерть и бессмертие ходят в обнимку.

Ведется ввоз и вывоз

Уже не первый год.

Огромный город вырос

И все еще растет.

Вздымает конь копыта

Над невской мостовой,

Над сутолокой быта,

Над явью деловой.

Вступало в город море

За каменный порог,

Вступало в город горе —

Но враг войти не смог.

Мы с Питером бывали

В достатке и нужде,

В почете и в опале,

В веселье и в беде.

На суше и на море,

Пройдя огонь и дым,

Немало мы викторий

Отпраздновали с ним.

И все творится чудо,

И нам хватает сил,

И конь еще покуда

Копыт не опустил.

Петровская хватка,

Петровская кладка,

А Питер-то строить,

Ох, было не сладко.

Но то, что такою

Ценой достается, —

Не продается,

Внаймы не сдается.

Вселенной радость и беда,

Частица мыслящей материи,

Оплачиваю я всегда

Находки — горькими потерями.

И, собственный теряя след,

Теряя голову от робости,

В слепые скатываюсь пропасти

И вновь карабкаюсь на свет.

Но хоть тропинка нелегка,

Хоть крутится и извивается —

Порой с нее издалека

День завтрашний приоткрывается.

Пусть мне там жить не суждено —

Гляжу, гляжу, гляжу в грядущее.

Так странник, к пиру не допущенный,

Все видит с улицы в окно.

Есть у каждого тайная книга обид,

Начинаются записи с юности ранней;

Даже самый удачливый не избежит

Неудач, несвершенных надежд и желаний.

Эту книгу пред другом раскрыть не спеши,

Не листай пред врагом этой книги страницы, —

В тишине, в несгораемом сейфе души

Пусть она до скончания века хранится.

Будет много распутий, дорог и тревог,

На виски твои ляжет нетающий иней, —

И поймешь, научившись читать между строк,

Что один только ты в своих бедах повинен.

Чем дальше в будущее входим,

Тем больше прошлым дорожим,

И в старом красоту находим,

Хоть новому принадлежим.

Но, как веревочка ни вьется,

Добру вовеки быть добром,

И непрощенным остается

Зло, совершенное в былом.

Есть на свете невзрачные рыцари,

А порой предстают предо мной

Подлецы с благородными лицами

И с красивой такой сединой.

И глаза их живые, не тусклые...

Только хочется броситься прочь

В миг, когда лицевые их мускулы

Выражают готовность помочь.

Кто белой ночью ласточку вспугнул, —

Полет ли дальнего ракетоносца,

Или из бездны мирозданья гул,

Неслышный нам, в гнездо ее донесся?

Она метнулась в воздухе ночном,

И крылья цвета вороненой стали

Цветущий мир, дремавший за окном,

Резнули дважды по диагонали.

Писк судорожный, звуковой надрез

Был столь пронзителен, как будто разом

Стекольщик некий небеса и лес

Перекрестил безжалостным алмазом.

И снова в соснах дремлет тишина,

И ели — как погашенные свечи,

И этот рай, что виден из окна,

Еще прекрасней, ибо он не вечен.

Эти светлые кубы зданий,

Эта строгая простота.

Города без воспоминаний,

Прямо с ватманского листа.

Города, где не было нищих,

Где не веруют в рай и ад,

Где лишь начерно под кладбище

Обозначен земной квадрат.

Неизвестных чудес предтечи,

Светло-строгие города,

Что за ношу на ваши плечи

Взвалят будущие года?

Стало больше красавиц на свете,

Все нежнее и тоньше черты.

На скудеющей нашей планете

Стало больше людской красоты.

Есть такие прекрасные лица,

Что дивлюсь я, любуясь на них, —

Как такое могло сотвориться

Из обычных молекул земных?

У истоков отравлены воды,

Под пилой погибают леса, —

Но по тайной программе природы

Расцветает людская краса.

Друг лечил от увлечений,

Он, иллюзии гоня,

Паутиной поучений

Обволакивал меня.

Был я вспыльчивым, как порох,

Был отменно бестолков,

Доходило дело в спорах

Чуть ли не до кулаков.

Но, пожалуй, слишком рано,

Хоть его тут нет вины,

Он ушел с земного плана

В край бесспорной тишины.

Он давно мне не перечит,

Не дает выговоров —

Только мне ничуть не легче

В этом лучшем из миров.

Пусть в кармане нет ни рубля,

Жить на свете — большое диво.

Я — единственный с корабля,

Что лежит в глубине залива.

Гнал на рифы нас шторм ночной,

Не уйти от смертного часа...

Смытый с юта шальной волной,

Я единственный чудом спасся.

Спят друзья мои в глубине,

Позабыв о морских страданьях, —

И за всех их придется мне

Вам поведать о странах дальних.

О союзниках и врагах,

О скитаньях по белу свету,

О таинственных берегах,

Тех, которых в лоциях нету.

...Дайте место мне у огня —

Расскажу, где с друзьями плавал,

Я — единственный, и меня

Не проверит ни Бог, ни дьявол.

Глядитесь в свое отраженье,

В неведомых дней водоем, —

Фантастика — лишь продолженье

Того, что мы явью зовем.

На сердце планеты — тревога,

Проносятся войны, трубя, —

И сложные функции Бога

Фантасты берут на себя.

Из глины сегодняшней лепят

Адама грядущих денниц,

И мира безгрешного лепет

Доносится с вещих страниц.

Там веселые франты шлифуют панели,

И резвятся виньеточные наяды,

И из матово-черного дула тоннеля

Поезда вылетают в дыму, как снаряды.

И невеста в шелках, облаков невесомей,

Улыбаясь, встречает грядущего мужа, —

Но уже неуклюжие танки на Сомме

В наступленье пошли и траншеи утюжат.

Там в овалах — убитых поручиков лица,

И могилы солдатские в роще осенней,

И над чьей-то печальною койкой сестрица

Наклонилась, как белая птица спасенья.

...Увязают в грязи госпитальные фуры,

И пилот возвращается с первой бомбежки, —

Но еще на заставках смеются амуры

И пасхальные ангелы смотрят с обложки.

Как сквозь стекло на жизнь порой глядим.

Стекло запылено и запотело

От нашего дыханья. За окном

Не день, не ночь — туман какой-то смутный.

Не протереть того стекла ничем,

А можно лишь разбить — тогда ворвется

В окошко свет, все станет по-иному,

И, слизывая с пальцев струйки крови,

Увидишь мир, где всё впервой и внове.

Пока еще не рассвело,

Иду вдоль туманного луга,

И мыши летучей крыло

Касается лунного круга.

Природа чего-то все ждет —

Но только не света дневного,

Не наших трудов и забот, —

Чего-то иного, иного.

Сама в себя погружена,

Собою полна до рассвета,

Сама от себя тишина

В тиши ожидает ответа.

Амнезия, амнистия души,

Забвенье бед и полное забвенье.

Былого нет. Все заново пиши,

Как гений — первое стихотворенье.

Но так ли? У больного грустен взгляд:

Нет прошлого — подмоги и опоры;

Дома и люди о себе молчат,

Безмолвствуют грядущего просторы.

И нет ему в забвении добра,

И нет пути темней и безысходней —

Шагать, не зная завтра и вчера,

По лезвию всегдашнего сегодня.

Звезды падают с неба

К миллиону миллион.

Сколько неба и снега

У Ростральных колонн!

Всюду бело и пусто,

Снегом все замело,

И так весело-грустно,

Так просторно-светло.

Спят снежинки на рострах,

На пожухлой траве,

А родные их сестры

Тонут в черной Неве.

Жизнь свежей и опрятней,

И чиста, и светла —

И еще непонятней,

Чем до снега была.

Нас двое — я и я. Один из нас умрет,

Когда настанет день и час его пробьет;

Уйдет в небытие, растает словно дым,

Растает — и навек расстанется с другим.

Пускай твердит ханжа: «Враждебны дух и плоть».

Здесь дьявол ни при чем и ни при чем Господь.

Не с телом — сам с собой в борьбу вступает дух,

Когда в самом себе он разделен на двух.

Жизнь, словно прочный бриг, по хлябям, по волнам

Несла обоих нас, не изменяя нам, —

Но в штормовые дни один крутил штурвал,

Другой, забравшись в трюм, молился и блевал.

Умрет лукавый раб, умрет трусливый пес —

Останется другой, который службу нес.

Бессмертен и крылат, останется другой

На вечный праздник дней, на вечный суд людской.