Том 1. Стихотворения

Как якорю не выплыть из воды,

Как облаку не утонуть в воде,

Как птице не подняться до звезды

И как на землю не упасть звезде, —

Так мне тебя не позабыть вовек;

И клены, шелестящие листвой,

И тишь озер, и шум тяжелых рек —

Мне все напоминает голос твой.

Я никогда, быть может, не пойму,

Чему я рад в тебе, чему не рад,

Но все дороги к дому твоему

Ведут меня, и нет пути назад.

Я сожалею, что и ты

Когда-нибудь уйдешь навеки

Из мира, где растут цветы

И в берега стучатся реки.

Вставать не будешь по утрам

И, спать укладываясь поздно,

Через стекло оконных рам

Не будешь вглядываться в звезды.

(Ведь, как и прежде, в темноте,

В земные вглядываясь дали,

Светиться будут звезды те,

Что мы вдвоем с тобой видали.)

Не знаю, что тому виною,

Но был засушлив этот год,

И пахло гарью торфяною

От высыхающих болот.

У обмелевшей переправы,

Где обнажился дна кусок,

Торчали высохшие травы,

Как гвозди, вбитые в песок.

Ничто не радовало взгляда.

И он передо мной возник,

Как солнца дальнего двойник,

За пыльной изгородью сада.

Он цвел, не ведая печали,

Средь зноя, среди дымной мглы,

И лепестки его торчали,

Как зубья дисковой пилы.

Он врос в земли тугую бездну

Корней сцеплением тугим —

И стало то ему полезно,

Что было гибельно другим.

А я стоял у той ограды,

Молчали пыльные листы,

И, не дающие прохлады,

Склонялись чахлые кусты.

И пот ручьями тек по коже,

И было небо все в дыму,

И душно было мне —

и все же

Я не завидовал ему.

И никогда мне не мечталось

Стоять, как желтые цветы,

На трав смертельную усталость

Бесцельно глядя с высоты.

Я развел на поляне костер,

И на землю прилег, и смотрел,

Как багровые крылья огня

Трепетали над сонной травой.

Но сгущалась июльская ночь,

И неслышно костер догорал,

И когда я уснул, то во сне

Неожиданно встретил тебя.

Ты, смеясь, мне сказала: «Вставай»,

Ты сказала: «Я снова с тобой», —

И прохладные губы твои

Ощутив на горячих губах,

Я проснулся — и вижу: заря

Сквозь зеленую чащу видна,

И роса на траве, и кругом

Тишина, даже птицы молчат.

А твоих не осталось следов —

Только горечи вкус на губах.

Это утренний ветер подул

И золу мне бросает в лицо.

В комиссионном магазине

Висит картина на стене:

Горят костры под небом синим,

Котлы клокочут на огне,

Костры струят прямое пламя,

Сверкая искрами во мгле,

А вдалеке, на заднем плане,

Лежит повстанец на земле.

Пускай он молодой и ловкий,

Но кончены его пути:

Ему пеньковые веревки

Не разорвать и не уйти.

Так он минуты ждет последней,

Тоскою смертною томим,

И с поднятой ногой передней

Огромный слон застыл над ним.

И молчаливые сипаи

Зачем-то выстроились в ряд,

И, тихо копоть осыпая,

Костры смолистые горят.

И я не смею отвернуться:

Что, если отвернусь —

и вдруг

Глухие стены покачнутся

И все изменится вокруг:

Костров пошевельнется пламя,

Замрут сипаи не дыша,

И грузный слон на заднем плане

Опустит ногу не спеша.

Вдали звенят бубенчики коров,

Поет пастух, а здесь безлюдно, дико.

Густая зелень затянула ров,

И на валу алеет земляника.

Потрескавшийся камень темно-бур,

Изъела ржа чугунные засовы,

И, вылетев из черных амбразур,

По вечерам тревожно кычут совы.

Пусть крепость неприступною была,

Но время двинулось само на приступ,

И мост подгнил, и бастиона выступ

Мечтательная зелень оплела.

Где ядра тратил понапрасну враг,

Где воины не ведали измены,

Теперь полынь и огнецветный мак

Без боя взяли рухнувшие стены.

Ты скажешь: вот — вонзались башни ввысь,

Чернели рвы, — а что осталось ныне?

Не у камней бессмертию учись,

А у цветов и у стеблей полыни.

На дне глубоком океана,

Там, где безмолвствует вода,

Не зная штормов и тумана,

Лежат погибшие суда.

Забыв и вымпелы, и флаги,

Они лежат, погребены,

Как бы в стеклянном саркофаге,

Под синей толщей глубины.

Без парусов, в заплатах пестрых,

Там спят, от пристаней вдали,

С резными девами на рострах

Веков прошедших корабли.

И рядом с ними, но сохранней,

Лежат, как черная гора,

Трансатлантических компаний

Цельносварные стимера.

И мы б там встретили — впервые

В нелепой близости такой —

Линкоров башни броневые

И струги вольницы морской.

И в той безжалостной могиле,

На вечный мрак обречены,

Твои, Британия, сыны

Лежат. Живые их забыли.

Вкруг мертвых шелест вод холодных,

И дна уступчатый изгиб,

И плавники глубоководных

Флюоресцирующих рыб.

Спокойно мертвым. Сны не снятся,

И явь не манит — все равно

Судам их с якоря не сняться,

Их держит илистое дно.

Спокойно мертвым. Ни страданья,

Ни пенья птиц, ни желтых нив.

Но раз в году, гласит преданье,

Бывает праздник и для них.

Негоциант встает, зевая,

Считая прибыль и товар,

И, паклей руки отирая,

Встает, ругаясь, кочегар.

Владельцы каперов отважных

Встают — им надоело спать, —

И прочность крючьев абордажных

Интересует их опять.

И, герметические люки

Открыв, идут во тьму глубин

Матросы мертвых субмарин,

Во тьму протягивая руки.

Стуча пустыми позвонками,

Они бредут к лощине той,

Где меж двумя материками

Проложен кабель под водой.

Завидев кабель, в тишине

Они на дно плашмя ложатся,

И каждый черепом прижаться

К свинцовой хочет чешуе.

И им становятся понятны

Дела и помыслы живых —

Депеш секретных код невнятный

И цифры сводок биржевых.

И сколько бушелей пшеницы,

И что случилось в их стране,

И чьи войска у чьей границы,

И где готовятся к войне.

И крепнут пусть иные страны,

Но с каждым годом все ясней

В свой праздник слышат капитаны

Распад империи своей.

И все:

и шифр депеш невнятный,

И цифры сводок биржевых, —

Все мертвым в этот день понятно —

И мертвым стыдно за живых.

Среди окраинных кварталов

Немолчный раздается гул, —

Здесь город пряжками вокзалов

Дороги дальние стянул.

Здесь полночь лезет на огни,

Здесь семафор горит, алея,

Здесь на груди земли ремни

Путей легли, как портупея.

Здесь ветер развевает, груб,

И рвет для чьей-то пущей муки

На древках паровозных труб

Хоругви черные разлуки.

А мне не привыкать смотреть

Индустриальные пейзажи,

И легкие мои на треть

Забиты угольною сажей.

Но я люблю почти до слез,

Любовью пристальной и старой,

Огни, вращение колес

И рев разгневанного пара.

Заплакала и встала у порога,

А воин, сев на черного коня,

Промолвил тихо: «Далека дорога,

Но я вернусь. Не забывай меня».

Минуя поражения и беды,

Тропой войны судьба его вела,

И шла война, и в день большой победы

Его пронзила острая стрела.

Средь боевых друзей — их вождь недавний —

Он умирал, не веруя в беду, —

И кто-то выбил на могильном камне

Слова, произнесенные в бреду.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Чертополохом поросла могила,

Забыты прежних воинов дела,

И девушка сперва о нем забыла,

Потом состарилась и умерла.

Но, в сером камне выбитые, строго

На склоне ослепительного дня

Горят слова: «Пусть далека дорога,

Но я вернусь. Не забывай меня».

Меня не надо спрашивать об этом —

Я расскажу когда-нибудь потом

О девушке, что медлила с ответом,

О времени печальном и простом.

А ныне лишь неправильным сонетом

Отвечу я на заданный вопрос:

Поверь, любовь мужских не стоит слез —

Есть посерьезней вещи в мире этом.

Есть в этом мире высшие тревоги,

Война и труд, и дальние дороги, —

Им посвящен неправильный сонет.

И пусть порою дым воспоминаний

О давних встречах, о разлуке ранней

Нам ест глаза, — но мы не плачем, нет!