Восточные религии в римском язычестве

444

Юлиан пожелал сосредоточить в храмах всякое нравственное обучение (Allard, Julien l’Apostat, II, 186 ss.), и этот великий замысел его царствования получил несовершенное воплощение после его смерти. Антиохийские и александрийские греки, насмешливые и легкомысленные, не слишком высоко оценили его гомилии, но о римской серьезности они говорили больше. В данном случае эту реформу подготовили строгие мистерии Митры. Св. Августин, Epist., 91 [202] (Migne, P. L., XXXIII, col. 315), около 408 г. н.э. сообщает, что нравственные интерпретации древних мифов были в ходу у язычников его времени: «Все, что в древности было написано о жизни и нравах богов, разумным людям следует понимать и истолковывать совершенно иначе. Поэтому мы слышали вчера и позавчера в храмах при стечении народа оглашение подобных здравых толкований». Ср. также Civ. Dei, II, 6: «Язычники не для нас употребляют какие-то бормотания, сообщаемые ушам весьма немногих и передаваемые в тайном обряде, при помощи которых дается знание о порядочности и святости жизни». Сравните с эпитафией Претекстата (CIL, VI, 1779 = Dessau, Inscr. sel., 1259): «Паулина, познавшая истину и целомудрие, посвятившая себя храмам», и т. д. — Фирмик Матерн (Mathes., II, 30) требует от астрологии исполнения всех добродетелей, «ведь сведущий в богах должен сторониться и чуждаться дурных соблазнов наслаждений... Итак, будь чистым, целомудренным», и т. д.