Записки из «Веселой пиявки»

Помню, мой дед

Семен Михайлович Затуловский, медицинский профессор, скептик и жизнелюб, в подпитии затягивал любимую в позапрошлом веке студентами-медиками песню Андрея Серебрянского — разочаровавшегося в религии семинариста, а потом студента медицинского факультета. Посадит он (дед, не Серебрянский, тот-то помер годом позже Пушкина) меня, мальца с кликухами «внученькин» и «ингелэ», на колени, цыкнет на жену, бабушку Женю, чтоб не трогала графин с водкой, настоенной на лимонных корочках, да и заведет неплохим баритоном и попадая в ноты:

Споет, глаз увлажнит, из графина нальет, выпьет — и к себе, в кабинет, дымить, писать, кашлять...

Потом я слышал и другие варианты этой песни, народ нарастил на стихах Серебрянского забавные завитушки, но немудрящий смысл — надеремся безотлагательно, ибо все там будем — бережно сохранялся:

Заглянув через плечо в ТТКРО, старинная моя приятельница пробежала глазами эту запись и зашлась в восторженном воспоминании:

— А Серебрянский-то из Бобровского уезда будет, мы туда в детстве за глиной ездили. Там сильно красивая глина была. Ею на престольные праздники пол обмазывали, а кое-где и стены и печки, а до этого стены белили — представляешь, на белом фоне терракотовый орнамент, а пол — глинобитный — посыпался чабрецом, на образа накидывались чистые рушники, «накрахмаленные» в соли, на стол метали пахучие яблоки, вареники с вишней, миски с белым квасом, какого ты сроду не пробовал, и щучьей ухой. Во жизнь была!

Правда, в студенческой жизни самого Виталия пели уже другую застольную:

Радость чистую, необремененную размышлениями, — такую, кроме вина, дает только детство, ах ты батюшки, я маленький, горло в ангине, за окнами падает снег... Маленький, маленький мальчик...