Записки из «Веселой пиявки»

Продолжу,

но от третьего лица, укроюсь за ним: постыдное это чувство, ненависть. А он их ненавидит: девиц, тыкающих гелевым ногтем с французским маникюром в айфоны и ай же, но пэды, сервильных депутатов, суетливых старух и неопрятных стариков в поликлинике, а случалось, и в санаторном бассейне — чисто горгульи, дегенеративных тинейджеров в нахлобученных капюшонах и приспущенных портках, азиатов и кавказцев — громких и нахальных, и тех, кто этих нахальных и громких ненавидит, а еще — нации, профессии, общества, коллективы, союзы, группы, банды и шайки всякого рода, но пуще всего он ненавидит себя, худосочного лысого старца с вечно заложенным носом, припухшими унылыми глазками и расчесами на сухой коже. Правда, если кишечник с утра подействовал, а нос задышал, ненависть ослабевает и превращается в легкое пренебрежение и чувство собственного превосходства... Дав этому чувству окрепнуть, он подходит к зеркалу:

— Хреново выглядишь, старина! Тебе бы заняться собой, отказаться от третьей рюмки, не жрать на ночь, следить за давлением, больше гулять... — Он вглядывается в собеседника, строит ему рожи, тот отвечает, новая волна глухого раздражения накатывает на обоих, знакомая, привычная, почти родная ненависть возвращается на свой трон и, поерзав задом, укореняется всерьез и надолго, как большевистская власть.

Как я вас всех...

Вот, помню, читал я по долгу давишней редакторской службы очень симпатичное произведение о странствиях вымышленного японского поэта, в котором поэт этот передает поучительную историю из старинной китайской книги. Вот эта история вкратце. В каком-то бродячем цирке был зал с зеркальными стенами и перегородками, и однажды забежала туда собака. Забежала и увидела, что ее окружает множество других собак. Тогда собака на всякий случай оскалилась: надо же показать другим, что она сильна и никого не боится. Но другие собаки оскалились тоже. Собака зарычала — и тут же зарычали все собаки. Тогда собака, желая напугать эту рычащую свору, отчаянно залаяла — и лай ее разнесся по залу и отозвался тысячекратным эхом. Собака пришла в бешенство и с визгом набросилась на зеркала, разбивая собственную морду. Через несколько часов в зеркальный зал по какой-то надобности вошел служитель цирка и нашел там мертвую окровавленную собаку. Несчастная погибла в борьбе с самой собой, хотя верила, что сражается с внешними врагами. Врагов не было: их место занимало многократно повторенное отражение ее собственного страха, породившего ее собственную ненависть.

Неужто у меня так же? А ведь прежде не было этого. Когда началось? Вспомнить бы, вернуться в тот миг, поменять, погасить эту гадость, обратную сторону любви — ее-то, любви, много было, черпай полными ладонями, легкой, веселой, безбашенной, падающей на тебя внезапно, без предупреждения и плана. А сейчас — все планируем, планируем...