Записки из «Веселой пиявки» - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Валерий Генкин (Пора, однако, рассказать) #57

Пора, однако, рассказать

историю Тибора Рубина, о котором у нас почти никто не знает. В местечке Пасто на севере Венгрии в семье сапожника Ференца Рубина — одной из ста двадцати еврейских семей городка — июньским днем 1929 года родился мальчик. Назвали его Тибором. Мама его вскоре умерла, но мачеха Роза была к нему добра, и жилось Тибору не так уж плохо. Правил страной Миклош Хорти, и, хотя был он союзником Гитлера, к евреям относился терпимо. Но когда Хорти вступил в войну с Советским Союзом на стороне Германии, родители решили на всякий случай отправить тринадцатилетнего сына в нейтральную Швейцарию. Однако на границе Тибора изловили, и он оказался в Маутхаузене. Казалось бы, выжить еврейскому мальчишке в лагере смерти невозможно: в первый день к строю новых узников вышел эсэсовец в звании гауптштурмфюрера, ухмыльнулся, сказал: «Живым отсюда не выйдет ни один из вас», — повернулся и ушел, сверкая сапогами. Тибор проводил его взглядом и сказал соседу по строю: «Какой красавец!»

Он выискивал пищу на помойках, ловил и ел мышей, а когда началась гангрена ноги, открыл для себя новый метод лечения: покрывал рану личинками насекомых, которые объедали омертвевшую ткань. «Я — крысенок», — говорил он о себе с гордостью. Через год с небольшим Маутхаузен освободили американцы, и скелет с горящими глазами и набором болезней, который врачи госпиталя единодушно сочли смертельным, поклялся, что станет GI — американским солдатом. Три года Тибор, тут же переименовавший себя в Теда, провел в лагере для перемещенных лиц в Германии. Вся его семья погибла: кто в Бухенвальде, кто в Освенциме. Осиротевший Тед в 1948 году оказался в Нью-Йорке. Сначала он, по примеру отца, зарабатывал на жизнь сапожным ремеслом, потом работал в мясной лавке, а потом вернулся к своей мечте стать солдатом. Нахально списав все, что можно, на экзамене в военную школу по английскому языку, он исполнил клятву, данную после освобождения.

В июле 1950 года рядовой первого класса Рубин уже воевал в Корее. Сержант его подразделения Артур Пейтон, зоологический антисемит и садист, при любом случае давал Теду самые опасные задания — словно Давид Урие, хотя Пейтон вряд ли был силен в Библии, — но Тед не желал погибать. Когда под натиском северокорейцев его рота отступала с одной из высот, Рубин сутки защищал позицию, прикрывая отход товарищей. Он палил во все стороны и швырял гранаты, создавая впечатление, что высоту защищает целый взвод, и понимал при этом, что сержант не намерен его выручать. За этот и другие подвиги два офицера несколько раз представляли его к награде орденом Почета, приказав сержанту Пейтону оформить необходимые бумаги. Оба офицера погибли, а сержант умышленно не выполнил их приказ. «Я глубоко убежден, — заявил позднее капрал, служивший в одной роте с Тедом, — что сержант скорее пожертвует своей карьерой, чем допустит награждение еврея орденом Почета».

Через три месяца его полк подвергся внезапной атаке китайцев и был разгромлен. Трижды раненный — в грудь, ногу и руку — Рубин оказался в плену. Китайцы неоднократно предлагали отправить его в советскую Венгрию, но он отказывался, оставаясь в лагере, который американцы прозвали «Долиной смерти». Тридцать — сорок пленников умирали каждый день. В отличие от многих молодых солдат, у него со времен Маутхаузена был опыт выживания в жутких условиях. Не раз он тайком покидал лагерь и воровал еду на китайских складах и в соседних корейских деревнях, хотя знал, что рискует жизнью, а потом раздавал ее самым слабым. Он сохранил волю, когда другие пленники были парализованы страхом и обессилели от голода и наступивших холодов. «Некоторые сдавались, молились о конце мучений», — писал Тед Рубин позднее в журнале «Солдат». Он как мог подбадривал товарищей, напоминал, что родные помнят их и молятся за них. Через десятилетия его собрат по плену вспоминал, что Рубин носил на руках обессилевших пленных в уборную. «Он творил добрые дела, говоря, что это — мицва согласно еврейской традиции». Освободился Рубин через два с половиной года, когда война закончилась, и только тогда стал американским гражданином.

Началась мирная жизнь. Рубин работал в винном магазине, женился на Ивонне Мейерс, пережившей Холокост в Голландии, — встретил ее на танцевальном вечере для холостых евреев. У них родилось двое детей. И только в 2005 году Конгресс спохватился и стал, пусть неуклюже, пытаться загладить вину за пренебрежительное отношение к ветеранам-еврееям и ветеранам-латинос: многие из них не дожили до этого дня. Но Тед Рубин получил свой орден Почета из рук Джорджа Буша, услышал слова признательности за свои подвиги, принял извинения президента страны. Это было приятно, но не больше: просто Тибор Рубин осуществил заветную мечту и отблагодарил Америку за свое спасение от нацистов.

Умер Рубин совсем недавно, в 2015 году, глубоким стариком.

Зачем я все это здесь написал? Понятия не имею.

Что-то давно от Ольги писем нет. Не электронных, накорябанных. Вот таких, к примеру.

Милые, дорогие мои зайцы!

Как вы там живете? У нас все хорошо, уже скоро с вами встретимся! Тут очень жарко: +33°С.

Я читаю «Квентин Дорвард». Прочитала «Кондуит и Швамбранию», «Алые паруса», «Капитан Крокус». Папочка, ты нам ничего не присылай из еды: мы почти ничего не съели из запасов в стеклянных банках.

Я получила 4 письма и написала вам и бабушкам. Сейчас пишу и ем черешню.

А вот наш режим дня:

8-00 — подъем, бег, зарядка, купание

9-00 — завтрак, мытье посуды

10-00 — пляж

13-00 — обед, мытье посуды

14-30 — занятия

15-30 — пляж

17-30 — спортивный час (ролики, бадминтон)

18-30 — прогулки в парке, мяч

20-00 — отдых, еда, сон

Папочка, разве ты говорил дяде Грише, чтобы он занимался со мной математикой? Английским пусть занимается, но математикой я не хочу. Он везде — на пляже, на улице, дома — лезет ко мне с задачами и, если я не могу решить, орет на всю улицу: «Кошмар, ужас, недаром папа прозвал тебя тупицей!» Папа, неужели ты меня так называл при нем? Знаешь, как мне обидно. Зато перед Лизой он лебезит:

— Лизонька, котик мой, вставай!

— Не хочу, уйди от меня! — говорит Лиза.

— Ну, моя хорошая, кисонька!

— Нет!!!

И в таком духе.

Ну ладно, теперь о хорошем. Мне купили 2 пары вьетнамок. У меня обгорели ноги и руки, а у Лизы ноги, руки, лицо, спина.

Сегодня мы пойдем в Разбойничью бухту. Вообще, здесь очень красиво. С двух сторон горы, везде сады и розарии. В парке целые аллеи роз — красных, белых, рыжих.

Мамочка, когда ты приедешь, обязательно привези фотоаппарат. В парке есть один цветочный календарь. На нем растут цветы в форме загогулин, а посередине в ящиках, которые вставляются в землю, выложены буквы и цифры.

Папочка, я тебя прошу, не присылай мне учебник по математике!

Целую,

Ольгуха-два уха

Милые мои, мы скоро встретимся.

P.S. Анекдот.

Старуха спрашивает у молодых парней:

— Как пройти на улицу Горького?

Один ей отвечает:

— Какая улица Горького! Пешков-street! А ты спроси у легавого (это значит милиционера).

Старуха подходит к милиционеру:

— Легавый, а легавый, как пройти на Пешков- street?

Милиционер отвечает:

— Хиппуешь, плесень!

Что ж, вот и кончается моя рыжая тетрадка, пара страничек осталась, аккурат еще для пары писем. Зачем? Неужто важно, чтобы они где-то остались? Может, Ольга прочтет, разбирая мои бумажки, когда шагну туда, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание — разве жизнь моя не шагреневая кожа, не полынья Серой Шейки поздней осенью?.. А пока вот читаю: «Дорогой Котичка... написала маме твоей, что взять с собой, и забыла о полотенцах — одно возьми для ног, а два — для лица...»

Читаю — и в слезы.

Так что пусть они тут останутся. Тем более — надо же такой удаче случиться — в конце последнего письма как раз нужное мне слово.

5.7.77

Дорогой Котя!

Сейчас уже без десяти одиннадцать, Оля угомонилась, и я могу спокойно писать. Ее не дождешься — она занимается прожектерством: вот какое длинное письмо она напишет папе, но только не после завтрака (а к вечеру — только не до ужина и не после ужина, а завтра после завтрака). Чтение тоже идет с трудом. И зарядку она не делает, но зато лазает, крутится на карусели (у меня голова кругом, а ей хоть бы что).

Обычно мы выходим из дома в половине одиннадцатого (встаем от полдевятого до четверти десятого, завтракает и идем). Оля пьет свой молочно-фруктовый коктейль, а я — кофе. Когда погода более или менее приличная — не льет и не холодно, — идем на море, на детскую площадку на пляже, я сижу одетая, даже в куртке, а она с детьми носится по площадке, босиком, потом моет ноги в море, а если погода получше, то окунается. В три мы обедаем. Это занимает часа два. Пока я готовлю, Оля гуляет во дворе, он здесь, как у нас на «Ждановской». Есть там детская площадка, сосны растут. Потом она час ест, а еще через полчаса, в пять — полшестого, идем пить коктейль и опять к морю. Но сегодня такой ветер холодный, что с пляжа всех посдувало. Некоторые сидят в пальто, а кое-кто купается (говорят, вода теплая). Мы пошли в лес, встретили Олечкину подружку Машу, к которой она буквально прилипла, а ведь Маша уже ходит во второй класс. В лесу много черники, и с моей помощью Оля съела, наверно, целый стакан. А вообще-то она даже к клубнике восторга не испытывает, и я силой ей ягоды впихиваю (государственная клубника неважная, по 2 р. 50 коп., а на рыночке перед универсамом, где работает наша хозяйка, — по 3 р. 50 коп. и 4 р. — приличная). Помидоры по 2 р. 50 коп. появились в Риге, здесь бывают редко. Огурцов мало, кооперативные, по 2 р. Появился крыжовник, но зеленый, по 60 коп.

С этого воскресенья народу понаехало очень много. Сегодня после разговора с тобой мы с Оленькой зашли в кулинарию купить булочки, там рядом столовая, но народу так много, что очередь на улице. Посмотрю, как будет дальше. Здесь две столовые, диетической нет. Конечно, стоять с Олей в очереди и еще целый час есть, это слишком. Легче приготовить дома. Хозяйка раз принесла курицу, и мы с Олей ели ее четыре дня. А сегодня принесла полтора кило мяса, почти одна мякоть, я часть приготовила, часть оставила в морозилке.

Пока с продуктами прилично (хотя сегодня бабки бегали по всем магазинам в поисках мяса, возможно, просто перебой), но народу, как говорят, больше обычного — и чего едут, прогноза, что ли, не слышали, мы-то уже заехали, нам некуда деваться, так что как будет с продуктами дальше, неизвестно. Но с молочкой — свободно.

Купила я здесь апельсины, даю Оле. Но лучше всего она ест помидоры. Правда, я нажимаю на клубнику, ведь она скоро сойдет. Диатеза, тьфу-тьфу, у нее нет.

Ждет она тебя, Котя, ужасно. Меня совершенно не слушает, знает, что все ей сойдет с рук, если и стукну, она трещит сразу: «Не больно, не больно, курица довольна», потом для приличия погнусавит, и все идет по-старому.

6.7.77

Продолжаю. Оленька просит большой лист бумаги, чтобы приступить к письму. Погода сегодня плохая, холодно, ветер с моря третий день, брызжет дождь. Но мы все же с десяти до часу были в сосновом лесу.

Наша хозяйка — бедность удивительная, на быт и еду денег нет, хотя она и работает в магазине — честная. Но это ты сам увидишь. Белье нам поменяла через десять дней, мусор выносит, мы всем пользуемся.

Целуем тебя, Котя, милый.

Оля истерзала меня со своим письмом. Я дописываю свое уже час. За это время у меня созревает мысль, не сделать ли витамин из клубники. Хозяйка принесла со своего участка целое ведро. Угостила нас (я их тоже иногда угощаю) отборными ягодами. Продавать она не хочет, делает заготовки для себя. Может быть, я все же у нее куплю и сделаю витамин. Да, вместо стеклянных банок все возят варенье в полиэтиленовых пакетах (пакет в пакете).

Целую, целую.

Всем большой привет,

Наташа

Дорогой Котичка!

Пишу тебе коротенькое письмецо. Написала маме твоей, что взять с собой, и забыла о полотенцах — одно возьми для ног, а два — для лица. Я забыла и обхожусь, поделившись с Оленькой ее полотенцами. А банку для сметаны не надо, так как здесь сметана продается в баночках — изумительная, как масло, а разливной и вовсе нет. Посуду из-под молочных берут тут же в магазине, когда покупаешь что-нибудь.

В нашей комнате кроме Оленькиного дивана и моей двухспальной койки есть еще кресло-кровать.

Возьми что-нибудь из непродуваемой одежды (замшевую куртку с водолазкой), вечером на море ветер, а мы ходим вдоль берега далеко-далеко, Оле надеваю куртку с капюшоном, дышим чудесным воздухом.

Оленька в столовых ест плохо и долго, поэтому мы готовим дома.

Ну вот, она заснула. Я ей каждый вечер на ночь даю теплое молоко, дабы избежать всяких простуд. Машину здесь можно ставить под окном.

Ну все, кончаю письмо, мой дорогой, любимый Котичка.

Целую тебя крепко,

Наташа

P.S. Забыла еще о чае. Привези две большие пачки индийского, здесь только грузинский. И лимонов крупных штуки три, Оле хватит на месяц к чаю, так как молоко она целый день пить отказывается. И тряпки — вытирать со стола и мыть посуду, небольшой запасец, потому что у хозяйки жуткая вонючая тряпка уже месяц.

Ура! Ура! Вчера мы нашли кусочек янтаря, и теперь Оля все время тянет меня на море.