с пухлыми волосатыми пальцами, батон под мышкой, ноги в тазу с водой — ребус: Карапет стырил батон, а концы в воду. Или: к Карапету пришло пять гостей, у каждого по две ноги. Карапет заглянул под стол и насчитал девять ног. Как такое получилось? Как? А так: Карапет ошибся.
Теперь — с кавказским акцентом.
Жена посылает мужа на базар и говорит:
— Карапет, купи мне цыпленка.
Он пришел на базар, а что жена велела купить — забыл. Увидел знакомого армянина, спрашивает:
— Слушай, дарагой! Где тут купить такой маленький птичка?
— Какой птичка, — говорит тот, — индушка?
— Да нет, зачем индушка!
— Тогда, может, гус?
— Да нет, не гус.
— Может, утка?
— Нет, и не утка.
— Что же тебе надо?
— Мне надо такой маленький птичка, который ни разу не был замужем.
— Так и скажи, что тебе нужен цыпленок!
А еще — из письма: «Карапет немножко простудился. Не волнуйтесь, похороны в воскресенье».
Или вот: «Лучше поздно, чем никогда!» — сказал Карапет, положив голову на рельсы и глядя вслед уходящему поезду...
А еще загадка:
— Что такое: голова-ноги, голова-ноги, голова-ноги, голова-ноги?
— Это Карапет с горы катится!
Или частушка:
Потерялся мальчик, ему сорок лет,
Папа, мама плачут, где наш Карапет?
Карапета нету, Карапет пропал,
Карапет, наверное, под трамвай попал!
А Петр Лещенко пел:
Карапет влюбился в красотку Тамару —
Ты, душа любезный, совсем мне под пару.
Ты цветешь, как роза родного Кавказа,
Будем мы с тобой жениться, радость моя.
Ах, оставь ты, старый Карапет,
У меня муж молодой Ахмет,
Коль узнает он твои слова,
То тебе отрубит голова...
Ну и так далее. Он, видать, донимал и Давида Самойлова:
Какой-нибудь бродячий анекдот
Ворочался на дне его рассудка.
Простейшего сюжета поворот
Мешал ему понять, что это шутка.
«У Карапета теща померла...»
(Как вроде у меня; а ведь была
Хорошая старуха.) «Он с поминок
Идет...»
(У бабы-то была печаль.
Иду, а вечер желтый, словно чай.
А в небе — галки стаями чаинок.)
«И вдруг ему на голову — кирпич.
Он говорит: “Она уже на небе!”»
(Однако это вроде наш Кузьмич,
Да только на того свалились слеги...)
Размазываю розовые сопли: подводя итоги долгой нелегкой жизни, полной тра-та-та, уже у края могилы, он вновь обретает теплый беззаботный мир того-сего... В тихом детском храпе наспанная наволока. Как же, как же, еще Лев Карсавин вроде как полагал воспоминания способом восстановить, воскресить себя целого, соединив себя настоящего с собою минувшего. Соединил? А теперь