Записки из «Веселой пиявки»

Бог знает что себе бормочешь,

ища пенсне или ключи, отозвался бы любитель цитат Веня, не будь он занят Энурезом. Вот и сейчас я корябаю в тетради и бормочу про себя сожаления, что лишь раз успел толком — встретились у общей знакомой — поговорить со старым, много старше меня, мудрецом. Григорий Соломонович сидел в углу, между пыльной портьерой и письменным столом старой постройки — ветхое зеленое сукно, бронзовый замок чернильницы и внезапный белый айфон, — говорил негромко и как-то незаметно угнездил в мой ум и убедил принять сердцем простенькую мысль, так часто помогавшую мне в одиноком безверии среди уверовавших друзей и близких. Сам мудрец эту мысль облек в нехитрые слова. Я разделил бы веру — он слегка наклонял серебряную голову, поднимал на меня глаза олененка и чуть касался бледными старческими пальцами запотевшей стопки с ледяной водкой, — я охотно разделил бы веру, последователи которой не гордятся ею и не считают единственно верной. Простите нам убожество наше, говорят они, наш путь, может статься, не лучше других путей, но он нам по сердцу, примерьте-ка его на себя, вдруг он и вам придется впору, вот радость-то будет! Я разделил бы веру, которая признаёт: мы — неудачники, нам не удалось преобразовать этот мир, но ведь и другим это оказалось не под силу. Так стоит ли спорить, кто из нас лучше, чья вера правильна? Ведь воображая себя лучше, мы сами становимся еще хуже. Давайте учиться друг у друга, и, кто знает, вдруг общие беды этого мира отодвинутся...

А уже прощаясь, прошелестел почти в самое ухо:

— Дьявол начинается с пены на губах ангела, вступившего в битву за добро.

Я вспомнил эти слова мудреца, когда через много лет прочитал о приговоренном к электрическому стулу докторе Джеймсе Роджерсе — тот все же обманул палачей, покончив с собой за два дня до казни. За что же ангелы в облике американских судей решили покарать смертью почтенного психиатра, считая его источником зла?

Дело было полвека назад и вошло в историю как «Массачусетский эксперимент». Пытаясь излечить считавшихся безнадежными параноиков, Джеймс Роджерс не разубеждал их, а, напротив, соглашался, поощрял их убежденность в истинности того, что «здоровые» члены общества считают абсурдом, и больным становилось легче. Если пациент считал, что его со всех сторон окружают тараканы, доктор не возражал. Что ж, весь мир кишит тараканами, говорил он, но видят их только люди, обладающие особенной чувствительностью. Вы — один из них. Остальные неспособны выделить этих насекомых из общего привычного фона и просто их не замечают. Разумеется, правительству все известно, но, опасаясь паники и беспорядков, оно держит это в строжайшей тайне.

Получив от доктора такое разъяснение, пациент уходил в полной уверенности, что здоров. Возбуждение снижалось, он воспринимал тараканов как неотъемлемый элемент пейзажа, вполне безопасный, и старался не обращать на них внимания. Чаще всего со временем человек вообще переставал их видеть. Один из пациентов Роджерса считал, что он жираф, и отвергал все доводы окружающих, пытавшихся доказать бедняге, что тот ошибается. Он замкнулся в себе, замолчал и отказывался от любой пищи за исключением свежих листьев. Тогда Роджерс подсунул ему наукообразный текст, статью, написанную по его просьбе одним знакомым биологом. В статье сообщалось о поразительном открытии: оказывается, прочитал больной, существует разновидность жирафов очень похожих на Homo sapiens. Небольшие отличия в строении внутренних органов человека и представителя этой разновидности Giraffa Camelopardalis все же имеются, но их поведение и внешний вид практически одинаковы. Ответственные государственные органы запретили ученым разглашать эту информацию, чтобы (как и в случае с тотальным засильем тараканов) избежать волнений и панических настроений в обществе, а поэтому любой человек, в руки которого случайно попала эта статья, обязан ее немедленно уничтожить. Больной стал спокойнее, пошел на контакт с людьми и со временем вернулся к нормальному образу жизни. Он выступал свидетелем на суде над доктором Роджерсом, причем к началу судебного процесса он уже работал аудитором в одной солидной фирме.

Однако бьющийся со злом ангел в судейской мантии изошел пеной, стукнул молотком — или копытом — и приказал казнить шарлатана Роджерса, признав его эксперимент бесчеловечным. Доктора приговорили к высшей мере. Он отказался от последнего слова, но передал судье письмо с просьбой опубликовать его в прессе. Письмо это появилось в одной из газет штата Массачусетс, и вот как оно заканчивалось:

Прошли годы. Массачусетский университет психологии и невропатологии, в котором некогда работал доктор Роджерс, признал, что эксперимент покойного имеет большое научное значение и эффективность его метода неоспорима. А ректор университета попросил прощения у родственников Джеймса Роджерса.

Ну как тут не согласиться с мыслью Григория Соломоновича. «Стиль полемики важнее предмета полемики, важнее правоты в споре».

Остается неясным: смертный приговор — это аргумент в полемике или все-таки нет?

И вот оказалось, что вся эта история с Джеймсом Роджерсом — чистая выдумка. Не существовало ни такого психиатра, ни эксперимента, ни Массачусетского университета психологии и невропатологии, а газета, якобы опубликовавшая письмо доктора — The Massachusetts Daily Collegian, — появилась на свет через пять лет после воображаемой смерти воображаемого Роджерса. Я бы не сказал, что огорчился, вовсе нет. Без выдумок жизнь невыносима, а выдумка славная, и я поздравляю ее автора. Пленяют подробности, но особенно — письмо. Вот я перечитал его — что тут возразишь? Мысли прозрачные и не слишком оригинальные, но выражены очень складно — такое читаешь нечасто.