определил строгий Данте — он поместил их в последний адский круг, в ледяной Коцит. А в самую Джудекку, в пасти Люцифера, — трех самых наипредательнейших: Иуду, Марка Брута и Гая Кассия, по штуке на пасть. Как говорил ныне покойный Борис Абрамович Березовский — категорически не согласен. Про всех предателей не скажешь, их пруд пруди, дело житейское. Но вот Иуда... Уж не знаю, как там было в земных обстоятельствах, да и было ли что-то, хроник не осталось, но в мифологическом пространстве Иуда — лицо страдательное, обреченное Всемогущим на исполнение Его плана. Не будь Иуды, вся цепочка разваливается. Миссия оказывается невыполнимой. Все задуманное рушится. Как же тогда «смертию смерть поправ» и все такое? И вообще идея Спасителя? Евангелия дружно теряют в своем духовном напряжении и еще больше — в литературном уровне. Вот и представляется мне Иуда литературным персонажем безмерного трагического наполнения, влюбленным в Иисуса юношей, идущим не просто на смерть — на страшный позор по воле Того, Кому нельзя противиться.
И за это — в пасть Люциферу...
Впрочем, с самим Люцифером, Денницей по-нашему, тоже не все просто. Был ангелом, особо любимым, но возгордился шибко и — хрясь, низвергнут в преисподнюю. Больнее всего бьют любимых, ибо — обидно. И получается, что Сам-то — мстителен, не только мы, червяки...
Да и в апостолах червоточины наблюдаются невооруженным, можно сказать, глазом. И если Светоносец, Сын зари, из херувима обращен «в пепел на земле», а потом уж незнамо как стал Сатаною, то апостолы двигались во встречном направлении — искупали неказистое прошлое и преображались в святых... Петр отрекся от Иисуса (предал, чего уж тут) и успел до петушьего крика проделать это трижды. Павел, еще в бытность Савлом, сотворил немало жестокостей в отношении последователей Христа... Или, скажем, братья Зеведеевы, Иаков и Иоанн, «сыны громовы» — те как-то раз осерчали и решили спалить самарянскую деревню со всеми насельниками. И сожгли бы, не помешай им Иисус. Да и скромности им не хватало: оба имели виды на место рядом с Христом в Царствии Небесном — один справа, другой слева. Не все в порядке и с Иудой (он же Фаддей), сводным братом Иисуса: когда Иосиф пожелал выделить часть наследства Иисусу, Фаддей делиться не захотел, пожадничал, значит. Правда, остальные апостолы вроде бы лишены такого некрасивого шлейфа — не укорять же, скажем, Левия Матфея за службу в налоговом ведомстве, а Фому — за разумное желание получить доказательство воскрешения Иисуса.
Что до предательства, то есть еще один — вполне исторический — персонаж, с изменой которого все не так уж однозначно: Иван Степанович Мазепа, гетман-злодей. Предатель? Кого или чего и когда стал таковым? Вот он служит при дворе польского короля Яна Казимира, обласкан его величеством, учится в Германии и Франции, Италии и Голландии, с увлечением читает маккиавеллиевского «Государя» (на тосканском диалекте, между прочим), но трудно православному украинцу в католическом окружении. Претерпев незаслуженные обиды, оставляет польский двор, идет под руку гетмана Дорошенко — служить Украине (и себе, конечно). Это — предательство? Потом Иван Степанович перекидывается к другому — левобережному — гетману, Самойловичу, и как-то раз отправляется в командировку к царевне Софье, в Москву. Там на него падает благожелательный взгляд всесильного Василия Голицына, и князь помогает ему оттеснить Самойловича и заполучить гетманскую булаву. Паскудство, конечно, да только дело-то обычное, рыба ищет, где глубже. Но вот Софья в монастыре, Голицын в ссылке, и Иван Степанович начинает служить Петру — служит верно, получает из рук царя второй в истории (после Федора Головина) орден Андрея Первозванного, становится «обеих сторон Днепра гетманом» — а учуяв неудачи России, примыкает к шведам и их союзникам полякам... Так что, Мазепа — предатель России? Да просто Иван Степанович мечется в казацко-украинско-русско-польско-шведской каше, соблюдая собственную выгоду, проявляя ум, хитрость, храбрость и расчетливость и вовсе не считая себя связанным клятвой верности кому бы то ни было. Ну что взять с человека! А правда, что?