Записки из «Веселой пиявки»

Так уж случилось:

в Англии считается, что «Гамлета» читали все. Такой негласный договор. Тут и напрягаться не надо — если кто и не читал, то слышал и видел столько, что никто не заподозрит в обмане. А самые дотошные прям-таки обожают в умственной беседе уличить Шекспира в каком-нибудь ляпе. Ну как же Гамлет в своем знаменитом монологе мог заявить, что смерть — the undiscover’d country from whose bourn no traveller returns (на наши деньги, по Лозинскому, — безвестный край, откуда нет возврата земным скитальцам)? Неужто забыл, как буквально накануне встречался с вернувшимся оттуда призраком отца? Или в «Юлии Цезаре», в четвертом акте, Брут сообщает Кассию о смерти своей жены, Порции, а через пару страниц сам узнает о ее гибели от своего друга Мессалы. А Спид, слуга одного из двух веронцев, говорит Лансу, слуге второго веронца: «Добро пожаловать в Падую!», — хотя дело происходит в Милане (правда, все переводчики на русский это исправили). Или — уж не украл ли Шекспир знаменитую реплику Лира nothing will come of nothing у Лукреция — ex nihilo nihil fit, из ничего ничто не происходит?..

Вот и у нас, самых читающих, то же самое. Ну, допустим, не читал я «Анны Карениной», лучшего, как я слышал, романа всех времен и народов. А поговорить — да ради Бога. Правда, в разговоре о «Ромео и Джульетте» соблюдаю осторожность: так и не запомнил, кто из них Капулетти, а кто Монтекки. Читать же — в-о-о-н их сколько, книг, и всё пишут и пишут. Раскрою неизвестный том наугад, прочитаю абзац-другой — зацепило (ловко сложенными словами, внезапной шуткой, внезапной же тоской, да черт его знает чем, не сюжетом же — кто кого когда любил, убил, обидел, ненавидел), можно бы продолжить, а лучше — закрыть: выпив чашечку хорошего кофе, не стоит портить впечатление избытком. И уж точно нет толку от чтения историй о: некоей жене аптекаря, втрескавшейся в проходимца и пустившейся во все тяжкие, или той самой, из всех времен и народов, жене петербургского чиновника, забывшей долг матери и супруги ради красавчика-офицера; или — похожее — о прекрасной и красиво страдающей даме, отбившей жениха у юной свойственницы и изменившей своему слишком уж порядочному мужу...

Неловко признаться, но никакого сострадания, никакой симпатии ни к Эмме, ни к Анне, ни к Ирэн я не испытывал — напротив, вполне по-филистерски считал их шлюхами, а мужьям сочувствовал. Особенно Каренину и Сомсу, очень приличные, достойные, благородные господа. Я и Штольца предпочитал никчемному Обломову и даже Карандышеву сочувствовал больше, чем этой влюбленной красивой курице Ларисе. (Видать, у меня в крови — сочувствовать тем, кого полагается презирать, бояться. Скажем, из всех персонажей «Снежной королевы» сострадание мое вызывали не Герда с Каем — детишки вроде в порядке, — а эта самая злыдня, повелительница ледяного царства: Кая увели, она опять одинока, никем не любима, нет у нее ни бабушки, ни сказочника, один сухарь-советник, с которым и поболтать на досуге не о чем.) А вот застывшая пушинка на усах старого Джолиона и вой старого же пса Балтазара — это да, это осталось, вместе со сломавшей спину Фру-Фру. Оскар Уайльд — вот кто защищает нас от избыточного чтения, этой отравы, этого отупляющего занятия. Разумному человеку, полагает он, следует иметь под рукой список не тех книг, что стоило бы прочесть, а тех, что читать не следует. И признается, что сам никогда не читает книг, на которые пишет рецензии, — упаси Бог попасть под влияние, утратить холодную ясность взгляда. Правда, и слабину дает мастер: есть у него и список произведений, который стоит перечитывать. Эх, Оскар, брат Оскар, я-то на тебя надеялся... И кстати, читал ли ты Бальзака? Да наверняка читал, а то и перечитывал. А вот читал ли Бальзака Гоголь — вопрос: теоретически мог, поскольку «Шагреневая кожа» вышла лет на пять раньше «Портрета». Так что связь «Портрета», «Шагреневой кожи» и «Портрета Дориана Грея» остается в тумане. Может, и не было этой связи. Так, бродячий сюжет. Набрел на него автор — и заболел...