Записки опального директора

151

Анечка вернулась домой в хорошем насторении от улучшения состояния здоровья Мишеньки, обнадёживающих прогнозов врачей и сознания выполненного долга. Мало того, что она смогла оказать существенную помощь по уходу за больным сыном и малолетними внуками, ей удалось ещё раз убедить нас в чудодейственной силе её лёгкой руки, которой в нашей семье приписывали все удачи и счастливые исходы во многих постигших нас бедах и несчастьях.

Перед отъездом из Советского она договорилась с Иринкой о порядке передачи информации о состоянии больного, выполнении врачебных назначений и рекомендаций, отправке в Могилёв Андрюшки, как только немного потеплеет.

Нужно сказать, что эти договорённости затем чётко выполнялись нашей невесткой. Мы получали по телефону почти ежедневные сводки о здоровье сына.

В доме наших соседей и друзей Марченко был организован медицинский штаб по расшифровке полученной информации, выработке рекомендаций и оказанию помощи больному. Им руководила Людмила Михайловна, врач высшей категории с тридцатилетним стажем, которая привлекла к участию в его работе своего мужа, Николая Яковлевича, опытного хирурга больницы Скорой помощи, и двух дочерей - Людмилу и Ирину - способных практикующих врачей. При необходимости Людмила Михайловна пользовалась консультациями коллег - видных специалистов Минска, Могилёва и других городов республики. Ей удавалось раздобыть дефицитные медикаменты и материалы, которые мы передавали или отправляли в Советский.

В июне Иринка привезла Андрюшу. Она побыла с нами несколько дней и собралась в обратный путь. Мы снабдили её необходимыми лекарствами, деликатесными продуктами и проводили в Гомельский аэропорт. Условились, что, как только Мишеньку выпишут из больницы, они приедут к нам на пару месяцев всей семьёй, а в конце года возвратятся в Минск на совсем. Ни у кого из нас тогда не было сомнений в том, что так оно и будет.

Судьбе, однако, угодно было распорядиться по другому. В конце августа, когда казалось, что болезнь должна была отступить, пришло известие об ухудшении состояния больного: поднялась температура, усилились боли в ноге, пропал аппетит. Людмила Михайловна заподозрила ошибки в лечении и предложила забрать Мишеньку домой. Она обратились в республиканский научно-исследовательский институт травматологии и ортопедии с просьбой дать согласие принять его в стационар под наблюдение видных специалистов столицы. С помощью своих друзей и знакомых ей это удалось и осталась нерешённой только задача доставки больного в Минск.

По её совету я отправил несколько телеграмм министру здравоохранения Союза Чазову с просьбой оказать содействие в отправке больного в Москву или в Минск санавиацией, но все они остались безответными. Чтобы не терять время, я решил вылететь в Советский, чтобы решить эти вопросы на месте.

Когда, приехав, я увидел Мишеньку, то пришёл в ужас. Сын совсем ослаб, похудел, одни глаза и мягкая улыбка напоминали родные черты его лица. Он пытался скрыть от меня, как мучила его болезнь.

Первая его реакция на предложение поехать в Минск была положительной. Просил только поговорить с врачами и сделать всё возможное, чтобы это решение не вызвало у них обиды. Наш сын очень хорошо отзывался о своих врачах, считая их хорошими специалистами и чуткими, отзывчивыми людьми. Отношения с ними он считал дружескими и полностью им доверял. Во внезапном усложнение болезни он никого не винил и относил это на какие-то неизвестные до сих пор особенности своего организма.

В первый же день моего появления в больнице, меня пригласил главврач, который честно признался в том, что установить причину ухудшения состояния больного они пока не могут. К моему предложению о переводе сына в другую больницу он отнесся с пониманием, но только самолётом санавиации.

Заведующий отделением и лечащий врач предложили сделать ещё одну операцию с целью тщательной проверки зоны перелома и поиска причин медленного сростания кости, а затем уже принимать решение о целесообразности отправки больного на “Большую землю”.

Мишенька отдал предпочтениес этому предложению и мы дали согласие на операцию, которая была назначена на следующую неделю.

То ли надежда на её успех, то ли мой приезд, а может быть какие-то другие причины повлияли на состояние сына. Ещё до операции он почувствовал себя немного лучше, перестал отказываться от еды и с каждым днём его самочувствие стало улучшаться. У нас даже возникли сомнения в необходимости оперативного вмешательства, но врачи настояли и операция состоялась в назначенный срок. Она продолжалась около трёх часов и по мнению заведующего отделения внесла некоторую ясность в причины осложнения болезни. Они, якобы, крылись в остеомилите и кровоизлиянии в области перелома. Появилась надежда, что теперь лечение станет более эффективным.

После операции к сыну вернулся его прежний оптимизм, он всё более склонялся к решению оставаться в этой больнице до полного выздоровления. Я же продолжал настаивать на выезд в Минск. Моё мнение не изменилось даже тогда, когда нам отказали в выделении самолёта санавиации для доставки больного в Свердловск, откуда был прямой рейс на Минск. Облздрав предложил перевести сына в Тюмень. Там считали, что в областном центре найдутся квалифицированные специалисты по лечению подобных заболеваний и нет необходимости искать их в других областях и республиках.

Я продолжал упорствовать, настаивая на немедленном отъезде поездом в Свердловск, откуда можно было за пару часов долететь до Минска. Мне как будто удалось уговорить Мишеньку и мы стали готовиться к отъезду.

Было это, конечно, делом рискованным и вызвало немало возражений в нашей семье, у друзей и родственников. Зингерманы, с мнением которых в этом случае нельзя было не считаться, были категорически с этим не согласны, считали безумием решиться на такую поездку с тяжело больным человеком, и советовали согласиться с предложением Облздрава. Иринка тоже опасалась поездки поездом. Кроме того, она не видела реальной возможности обеспечить надлежащий уход за больным в чужом городе.

Тем не менее я продолжал настаивать на отъезде и велел врачам подготовить все необходимые документы. Когда всё было готово и на следующий день мы должны были уже покинуть больницу, Мишенька вдруг закапризничал, а к вечеру вовсе отказался от поездки. Он велел сдать билеты и возвратить врачам историю его болезни. Как всегда, наш сын в принятом решении был непреклонен и мне ничего не оставалось, как выполнить его желание.

Чтобы как-то меня успокоить, он утверждал, что чувствует себя после операции намного лучше и в подтверждение этого сослался на снижение температуры, которая в эти дни действительно была близкой к нормальной.

Я потом не раз упрекал себя в проявленной слабости и беспринципности, но тогда я поступить по другому не мог. Не было уверенности в правильности моего решения, которое к тому же было связано с большим риском для Мишеньки. Кроме того, действительно появилась надежда на какие-то сдвиги в лечении.

Целую неделю провёл я ещё у постели больного. Он был спокоен и уверен в том, что поступил верно. Я так и не понял: или ему действительно стало лучше, или он делал вид, чтобы не волновать меня.

Было начало сентября и он стал беспокоиться о том, чтобы в хлопотах о нём не забыли о дне рождения Алёнки. Ей десятого сентября исполнялось 11 лет. Иринке было не до этого и я пообещал ему этим заняться.

Накануне, мы с именинницей закупили закуски, сладости и напитки, а в день рождения собрался полный дом её подружек. Алёнке с гостями было хорошо и весело. На следующий день мы поехали в больницу, где Мишенька тепло поздравил свою любимицу с днём рождения. Он был в тот день в хорошем настроении, много шутил и велел мне ехать домой, готовиться к их скорому приезду.

Я пообещал, что вместо меня вскоре приедет мама, которая ему была сейчас более необходима. До самого моего отъезда Мишенька казался бодрым и весёлым, только в минуты прощания он загрустил. В его глазах стояли слёзы. С комом в горле и чувством невыполненного долга покидал я палату тяжело больного сына.