Записки опального директора

158

Мы не находили себе места в опустевшей после смерти сына квартире. Иринка увезла все свои вещи в Минск, не оставив нам ничего в память о Мишеньке. Она тяжело перенесла смерть мужа и была всем и всеми недовольна. Наверное, больше других её недовольство чувствовали мы, как будто именно мы были больше всех виновны в происшедшем несчастьи. Её и детей временно приютила сестра Таня и они первое время редко звонили нам.

Анечка всё время плакала, а я не находил ни слов, ни сил, чтобы успокоивать её. Пытался искать отдушину в работе, но всё валилось из рук.

Как только я почувствовал, что в состоянии держать руль автомобиля, мы поехали в Минск навестить Мишеньку. Только сейчас, стоя перед небольшой мраморной нишей, за которой покоился прах нашего сына, мне стало ясно, какую я совершил ошибку, когда дал согласие на кремацию. Я понял, что этого не смогу себе простить никогда. Мы были лишены возможности даже посидеть у могилы, как это из покон века принято у людей, возложить к надгробью цветы, поставить памятник.

Обида и угрызения совести не давали покоя. Я не стал делиться своими мыслями с Анечкой, оберегая её от дополнительных страданий, но оказалось, что она чувствовала тоже самое и не меньше меня от этого страдала. Мы рещили любой ценой исправить допущенную ошибку и перезахоронить сына. Теперь об этом просила и Иринка.

Поначалу казалось, что дело это несложное и связано только с затратами, но, когда мы обратились к директору Северного кладбища, расположенного рядом с крематорием, стало ясно, что задача эта почти неразрешима. Отставной офицер, управлявший многие годы самым большим в Минске кладбищем, наотрез отказал нам в просьбе о выделении места, сославшись на пункты инструкции. Когда же я, наверное, впервые в своей жизни, предложил ему взятку, он пригрозил мне прокурором и заверил, что пока будет на этом посту подобных нарушений не допустит.

Обращения в вышестоящие организации положительных результатов не дали. Меня успокаивали тем, что кремация сейчас широко применяется во всём мире, убеждали, что со временем мы успокоимся и сами откажемся от этой идеи.

Однако, чем больше нас отговаривали, тем упорнее мы добивались поставленной цели. Я использовал разные каналы в Минске и Могилёве и, когда уже казалось, что все пути пройдены, вспомнил, что бывший председатель Горисполкома Сергейчик теперь работает в должности заведующего Облкоммунхоза. Мы хорошо знали друг друга по совместной депутатской деятельности и я решил обратиться к нему со своей бедой. Выслушав меня, Александр Адамович сказал, что дело это трудное, но пообещал сделать всё возможное. Честно говоря, мне тогда не очень верилось в реальную помошь Сергейчика. Я подумал, что ему просто неудобно было мне отказать, поэтому он решил отделаться формальным обещанием.

Каково же было моё удивление, когда после очередной командировки в Минск, Александр Адамович возвратил мие моё заявление с резолюцией заместителя министра коммунального хозяйства: “Разрешить в виде исключения”.

Когда я принёс эту бумагу директору кладбища, он усомнился в подлинности распоряжения министерства и позвонил своему непосредственному начальнику, но тот, вероятно, был уже предупреждён замминистра и дал указание выполнить резолюцию руководителя ведомства. Остальное было уже делом техники. Служители кладбища произвели перезахоронение, выполнили работы по обустройству могилы и мы получили возможность сидеть на скамейке у надгробья и приносить сыну свежие цветы.

С помощью того же Сергейчика изготовили памятник оригинальной формы и художники выгравировали на нём портрет Мишеньки по одной из последних его фотографий. С чёрного отполированного гранита он смотрел на нас своим умным, чуть прищуренным взглядом и, как мне казалось, в чём-то нас упрекал.