Царь горы

Глава 24. Чёрный понедельник

Чёрный понедельник — биржевой крах, обвальное падение цен акций в 1929 году, известный также как крах Уолл-стрит, ставший началом Великой депрессии.

Тёмные, беспокойные сны: тяжелый, удушающий воздух, монстры, скалящие чёрные зубы, красные реки, белёсые тела утопленников, выползающих из мутной, грязной воды, остекленевшие глаза висельников, падающих с гнилых деревьев на берегу и щёлкающих кнутами скелеты разлагающихся лошадей — непонятная прихоть одуревшего разума, свирепая и быстрая расплата за невоздержанность — похмелье.

Среди бледных мертвецов шёл некто в чёрном просторном плаще. Воздух становился прохладнее и свежее. Пошёл снег, и страшные тела исчезали под его покровом, оставался только тихий, спокойный берег реки, белая, чистая дорога между деревьями, куда уходил и человек в чёрном.

Гарри бросился за ним, споткнулся о чьё-то тело, присыпанное снегом, упал ничком и проснулся.

Голова ощущалась тяжёлой, но Гарри ещё пребывал в том замечательном возрасте, когда последствия от излишеств уравновешиваются полученным от них удовлетворением.

Он тихонько прошёл на кухню, сварил кофе и растворил пару таблеток аспирина. За окном было ещё темно, ползли грозные тучи, барабанил дождь. Казалось, Гарри вместе с квартирой плыл в необъятной серой пелене, и всё вокруг собирался поглотить потусторонний мир. Стоя перед дверью террасы и допивая кофе, Гарри задумчиво смотрел через стекло. Горизонт не определялся, повсюду клубился туман, только через некоторое время среди туч показалась ноздреватая светлая полоса, как грязная стиральная пена, будто облака усердно взбивал невидимый прачечник. Тёмная же их часть казалась траурно-чёрной.

Мёртвые серые сумерки давили, и Гарри приоткрыл дверь. Её рвануло ураганным ветром. Квартира наполнилась гулким, завывающим шумом, как если бы Гарри находился внутри церковного органа. Шквал тут же оледенил руки. Усиливая головную боль, ветер свирепо, монотонно гудел, как гудят высоковольтные провода; дождь бил по металлической мебели террасы, словно палил автоматной очередью. По лицу хлестнуло каплями проливного дождя, и Гарри с досадой захлопнул дверь.

День обещал быть недобрым.

Гарри вернулся на кухню, приготовил ещё аспирина. Затем быстро одевшись, взглянул на часы. Взяв стакан и блистер с таблетками, он вошёл в спальню к Снейпу.

Профессор спал на спине, закинув руку за голову, и лицо его дышало покоем. Гарри вытащил ручку, блокнот и вырвал листок.

«Выпей аспирин, валиум и отдохни. До вечера».

Он положил на прикроватную тумбочку блистер, записку и прижал её стаканом. Недолго постоял, разглядывая спящего Снейпа, и тихо прикрыл за собой дверь.

Приехав в казино, Гарри спустился в игорный зал, где тёмно-красные стены, позолота картинных рам оттенялись зелёным сукном многочисленных столов и статуями белоснежных Венер. Полупустой зал казался утомлённым. Среди утреннего разорения сновали уборщицы в синих халатах и белоснежных передниках, вяло собирали фишки крупье и расползались последние посетители.

Усевшись за столом, где обычно играли в покер, Гарри открыл свой ноутбук и некоторое время занимался подсчётами, когда появилась Гермиона, явно невыспавшаяся, в простом спортивном костюме и небрежно наброшенном длинном пальто.

— Твой кабинет в порядке, — начала она доклад. — Вчерашние все трое в клинике. У одного ранение лёгкого, но, врачи говорят, выживет. Тот, что с простреленными яйцами больше никого никогда не трахнет, — заметила она с видимым удовлетворением. — Приезжала полиция, они дали показания в духе «иду по улице, никого не трогаю, вдруг что-то как бахнет…». У них в крови вагон кокаина плавает, так что они ничего больше не расскажут.

— А субботняя история?

— В госпиталь Вудберри обратился некто с огнестрельным ранением, по описанию подходит. Пасём. Его вчера прооперировали. Как только очухается, вывезем, допросим, тогда и найдём того, кто сбежал, и узнаем заказчика. Думаю, к обеду уже будут новости.

Гарри кивнул.

— Что с Грюмом? — спросил он. — Есть что подозрительное?

Гермиона вытащила из широкого кармана пальто электронную записную книжку.

— В течение недели занимался твоими поручениями. Побывал в Банглатауне. Ничего особенного. Пообщался с Квирреллом, проинспектировал магазины. В пятницу встречался с Лонгботтомом, затем поехал к Линдсену.

— Опять Банглатаун, — пробормотал Гарри. — Продолжай.

— Субботу сидел дома до самого вечера, пока ты не сообщил о нападении. В телефоне всё чисто.

— Зачем Грюм виделся с Невиллом?

— Об этом лучше расспроси сам, — ответила Гермиона. — Чтобы поменьше разговоров.

— Вызови мне Грюма. И Люпина. Как только заберёте того хмыря из больницы, сразу сообщи. Я хочу присутствовать лично. И сделай ещё кое-что. Поезжай к Уизли и возьми у Артура три миникамеры и микрофоны. Он знает, я звонил. Один микрофон должен быть вмонтирован в пуговицу обычной белой рубашки, другой в перьевую ручку. Камеры… — Гарри сморщил лоб, снял наручные часы и протянул Гермионе. — Одна тоже в пуговице, другая в ремне для брюк. Третья в часах.

Гермиона, молча кивнув, ушла.

В кабинете было неспокойно после того, как в нём кто-то побывал. Гарри оставил ноутбук на столе и огляделся. И всё-таки, что могли здесь делать? Он обшарил взглядом стены, заглянул под ковёр, задумчиво открыл бар и тронул бутылки с коньяком и виски. Осмотрел бокалы. Это было бесцельным занятием, так как Гермиона всё здесь уже перевернула вверх дном, прошлась датчиком, заменила и выпивку, и рюмки.

Его взгляд остановился на «Прачке» Тулуз-Лотрека. Девушка устало опиралась рукой о некрашеный стол и смотрела вдаль, в окно. Что видела она — неведомо. Она не казалась привлекательной: грубоватые черты, крупные руки работницы, простая одежда — на мгновение Гарри застыл от уже знакомого двойственного ощущения, когда уродливое, скотоподобное оборачивается прекрасным. Гарри инстинктивно умел разделить удобное и прекрасное, поэтому его отвращала одна только мысль, что можно жить в доме, набитом музейными экспонатами. Многое из такого беспокоило его, как острый камень, попавший в ботинок, мешало воспринимать жилище незаметным, и уж точно он не понимал тех, кто платил за картину огромную сумму, чтобы повесить её над рабочим столом. Гарри презирал убожество поклонения перед именами, потому имён не запоминал. Его не удалось бы заставить больше заплатить только за бренд. Это был человек, пренебрегающий авторитетами, и Гарри, по своём приезде в Лондон первым делом обративший внимание на «Прачку», снова подумал, что она ужасно диссонировала с обстановкой. На деле девушка находилась здесь только потому, что сегодня стоила двадцать миллионов долларов, хотя при жизни автора едва ли ушла бы за двадцать франков. В этом кабинете главную партию исполняла звонкая музыка золота, хруста денежных купюр, тяжести платиновых банковских карт — очарование статусности, грошовый бог мещанства. Магические нимбы нулей кружились вокруг картины, кружа и головы, делая её волшебно притягательной. Гарри же сидел прямо на столе, сцепив руки между колен, не отводя глаз от картины, в молчаливом раздумье разглядывал прачку и дешёвую хлопчатобумажную ткань её блузки, не имея понятия, что у автора есть имя и слова «Тулуз-Лотрек» на весах нынче потянут целый танкер нефти.

— Пришёл Люпин, — прервала его уединение Гермиона.

— Да, впусти его, — отозвался Гарри, пытаясь собраться. Мысли его были далеко.

Расспрашивая Люпина о подвалах, Гарри изредка, прищурившись, смотрел на картину. Взгляд девушки, устремлённый куда-то в неизвестное, отвлекал его.

— Твой отец перед смертью провёл меня и Питера Петтигрю ходом из этого кабинета, — сообщил Люпин. — В казино ворвалась полиция. Сириус пытался решить вопрос, но Джеймса уже искали. Он в тот день принёс какую-то знаменитую скрипку, купленную на аукционе, оставил её в кабинете и увёл нас всех через подвал. Полиция могла арестовать меня и Петтигрю по подозрению в соучастии. Джеймса обвиняли в хищении в особо крупных, если знаешь.

Гарри насторожился.

— Он потом отдал скрипку Сириусу?

Люпин покачал головой.

— Сириус сам забрал её отсюда на следующий день. Твоих родителей уже застрелили, — добавил он неловко. — Полиция получила разрешение живыми их не брать.

Гарри снова перевёл задумчивый взгляд на тусклый, золочёный багет, который в свете люстры таинственно мерцал на фоне вишнёвого цвета стен.

— Что там вчерашний оборвыш? — спросил он отстранённо.

— С утра обворовал холодильник и попытался сдёрнуть. Тонкс заперла его в чулане вместе с его скарбом. Когда я уезжал, он пытался шваброй высадить дверь.

— Последи за ним, хорошо? — Гарри не стал ничего объяснять, но обещание Снейпу он помнил. Может статься, профессор оценит его старания, раз уж так пёкся об этом беспризорнике. Сам Гарри, после того как получил пендюлей из-за Колина, тоже чувствовал некоторую долю ответственности, но история о Снейпе интересовала больше, поэтому Гарри быстро сменил тему.

Люпин устроился поудобнее в кресле, распахнув полы потёртого пальто и демонстрируя серо-коричневый свитер с затяжками. Он никогда не одевался подобно другим капо, предпочитая старую, но тёплую одежду, ничем не примечательную, и выглядел, скорее, обтёрханным интеллигентом, сидевшим без зарплаты, нежели руководителем гигантской криминальной отрасли.

— Я несколько лет учился вместе с Северусом Снейпом, — начал он. — Его не любили. Дразнили девчонкой. Он был тощим, угрюмым, вечно таскался с нотами и скрипкой, никогда не дрался. В нашу школу поступали, в основном, дети рабочих. Отличная учёба уже была поводом для насмешек, а такое бабье занятие, как игра на скрипке, и вовсе превращало в изгоя. Он и похож был на девочку, несмотря на огромный нос и высокий рост. Длинные ресницы, волосы почти до плеч, даже взгляд был женским, оленьим. Все были одеты бедно, но Северус носил совсем уж что-то невообразимое — чуть ли не дамские блузы. Почти не говорил, а если говорил, то только о музыке, и ещё больше играл. На переменах забивался в угол и тут же вытаскивал скрипку. Потом я сбежал из дома и бросил школу. Услышал о Северусе уже несколько лет спустя на Би-Би-Си.

— Так он из-за этого вскипел? Вы дразнили его?

— Мы разбили его скрипку.

Люпин отвёл взгляд.

— Лично я его не трогал, но я был в футбольной команде. У нас прошёл матч с соседней школой. Мы проиграли. Шли из раздевалки, а Северус попался под горячую руку. Никогда прежде не видел, чтобы он плакал. После этого его стали дразнить ещё больше, прилепили прозвище «Сопливус», а он в ответ стал оттачивать своё остроумие на нас. Его, конечно, возненавидели ещё сильнее. Едой бросались в столовой. Однажды суп вылили на голову. После тренировки затащили в раздевалку, раздели и штаны на помойку выбросили. Северус тогда таким матом всех крыл, что уши вяли. Но высокомерие так и пёрло из него, как будто он не сын нищего рабочего, а принц крови. Уже перед самым моим уходом Северус пришёл в школу в заношенном костюме, а в петлице у него была зелёная гвоздика. Его и так обзывали королевой* за спесь, а тут окрестили Оскаром*. Кто-то разнёс слух, что Северус берёт уроки у какого-то знаменитого профессора колледжа. Тогда Снейпа в открытую стали именовать педиком. Говорили, что он натурой расплачивается. Не знаю, что было дальше. Но я не удивился бы, если бы это оказалось правдой, — добавил Люпин желчно. — Чем ему ещё оставалось платить? Денег у его семьи не было.

Гарри изо всех сил стиснул зубы.

— Это всё?

— Да. Конечно, мы были не правы, — пробормотал Люпин. — Мы были детьми.

Лежачих не бьют. Гарри невыразительно смотрел на него, думая, что Люпин получил сполна, и молчал, пытаясь вытолкнуть из себя слова, но не удавалось. Говорить не хотелось вовсе. Наконец, он надсадно, чувствуя, что во рту пересохло, вымолвил:

— У меня ещё одна встреча. Я должен идти.

Люпин распрощался с ним. Гарри же с горем пополам кивнул, испытывая бессильное отвращение и отчего-то желание немедленно возвратиться домой. Он с трудом подавил это чувство и с мрачным лицом сел за стол.

Слова — инвалиды, бессильные калеки, всегда требуют костылей из любви и ненависти. Вселенная не знает языков, словами не докричаться, но за ними всегда стоит чувство — и здесь ни небу, ни человеку не нужен переводчик.

Гарри не ценил слов и этим был схож с Томом Риддлом. Но после сказанного Люпином хотелось превратиться в облако, в туман, в котором слова станут тонуть как безымянные корабли. Рука машинально потянулась к мобильному. Он набрал номер Снейпа и тут же оборвал звонок. Телефоны прослушивались, но главное — Гарри не знал, что сказать.

Отперев ящик и вытащив копию дела об убийстве Стэнфорда, он углубился в чтение.

Толстая папка прочитывалась очень медленно. Гарри долго продирался сквозь ужасный канцелярский язык, затем с досадой отложив протоколы, принялся рассматривать фотографии. Пуля попала Стэнфорду прямо в лоб. Строгое восковое лицо покойного профессора, лежавшего в домашнем турецком халате у письменного стола в кабинете, недолго привлекало внимание Гарри. Он взял фотографии пёстрого интерьера и бумаг на столе. В стороне от стола, на этажерке, лежала ещё одна скрипка, по-видимому, не привлёкшая внимание убийцы. Над столом в стене, за картиной, привычно располагался сейф. Дверца была распахнута. Содержимое сейфа тоже было тщательно сфотографировано: документы, счета, крупная сумма денег в фунтах, драгоценности. К делу были подшиты копии документов. Бумаги касались благотворительного фонда и переводов достаточно крупных сумм куда-то в заграницу, концертной и преподавательской деятельности. Часть оказалась акциями, правом собственности на квартиру. Последним Гарри увидел завещание. Всё в сейфе было в беспорядке. Часть бумаг и денег соскользнула на пол вместе с драгоценностями. При падении шкатулка раскрылась, и на полу валялись ордена, золотые часы, булавки для галстуков. Запонки рассыпались по всему кабинету, и Гарри нетерпеливо перебрал два десятка фотографий запонок, недешёвых, усыпанных драгоценными камнями, по-видимому, изготовленных на заказ. Похоже, профессор получал немало их в подарок. Если, конечно, он не был сумасшедшим фанатом запонок в форме глобусов, скрипок, кошачьих голов, саксофонов, игральных карт, скрипичных ключей. На одной из фотографий были даже запонки, представлявшие собой миниатюрные часы.

Гарри долго смотрел на фото и снова вытащил телефон.

— Гермиона, вместо пуговицы пусть вставят две камеры в запонки. И рубашка с микрофоном чтобы с соответствующими манжетами была, проследи.

Повесив трубку, Гарри вернулся к фотографиям сейфа.

— Вскрыл сейф, взял скрипку, а деньги не тронул… — пробормотал он задумчиво. — А тут тысяч сто будет.

Конечно, по сравнению с четырнадцатимиллионной скрипкой, это ничтожная сумма, но проигнорировать наличные… Нет, мотивом явно не было банальное ограбление. И ещё любопытнее, как скрипка попала на аукцион. Нужно узнать, у кого её купил отец.

С Грюмом поговорить удалось по дороге на встречу с Линдсеном и его бандой. Дорога была продолжительной, но немногословный руководитель отдела безопасности быстро доложил, чем занимался в течение последнего времени. Расспросы Гарри не удивили и не насторожили его. Очевидно, что Грюм считал подозрительность неотъемлемой чертой хорошего начальства. Он охотно, хотя и коротко, поведал о своей поездке к Квиреллу, причиной которой служило вялотекущее и мутное дело о контрабанде бриллиантов. Рассказал он и о встрече с Невиллом.

— Сыворотку правды у него нарешал, — с хриплым смешком сообщил капо. — Вот найдём молодчиков, что на тебя посмели тявкать, она и пригодится.

Гарри заинтересовался, и Грюм рассказал, что сыворотка эта — довольно старое изобретение и ничего нового в делах допросов пока не придумали.

— Пентотал натрия и чуток амфетаминов, — Грюм рассмеялся лающим смехом. Ноздри его трепетали, как у гончей, почуявшей дичь. — Есть и другие рецепты, но этот поэффективнее остальных будет. Тот, кого допрашивают, впадает в сумеречную зону. Проще говоря, крыша у него слегонца едет, и гомо сапиенс становится питекантропом. Выболтает всё, даже как папа с мамой его делали.

Гарри, перезаряжая пистолет, внимательно слушал.

— Это опасно?

— А то как же. Грамотный вытянет что надо, но если передознуть, то копыта не сходя с места откинуть — нет проблем. По-хорошему, фокусники нужны из спецслужб. У них опыт большой. И психолог обязательно. У нас таких штукарей нету.

— А есть шанс кого-то завербовать? — Такой специалист им бы не помешал.

— Шанс всегда есть, — отозвался Грюм бодро, — но им всем и так тепло и порохом пахнет. А лишних рисков кому охота… Да я сам справлюсь, почто нам эти махинаторы?

Грюм помрачнел, и стало ясно, что он беспокоится за своё место. Гарри перевёл разговор в безопасное русло.

Гарри, Тонкс и Грюм выехали на двух машинах и вскоре оказались за городом, где собралась почти сотня человек. Гарри одобрительно оглядел вооруженную толпу. Ехать сюда не хотелось, но, вынужденный нарабатывать собственный авторитет, он решительно возглавил свой маленький полк.

Дождь почти прекратился, но было очень холодно и настолько сыро, что, казалось, капли воды материализуются прямо из воздуха, мгновенно пропитывая одежду. Гарри оставил пальто в машине и, одетый в один только костюм, вышел наружу, чавкая начищенными туфлями по осенней сочной грязи.

Линдсен оказался квадратным гориллой с окладистой чёрной бородой и выдающимися надбровными дугами, где мохнатились густые, жёсткие брови. Он то и дело сморкался, вытирал мясистый, лоснящийся нос с крупными порами и своим видом произвёл на Гарри впечатление самое отталкивающее.

Глава поставщиков оружия тоже приехал с группой бандитов, но по сравнению с людьми синдиката они выглядели бледно. Гарри с удовлетворением заметил на обезьяньей роже Линдсена мимолётную растерянность.

«Он отступит», — твердил себе Гарри, подходя ближе и чувствуя, как на лбу выступил пот. Уизли не обладали арсеналом Линдсена, в распоряжении которого, как подозревал Гарри, была даже пара танков, и эта разборка была посерьёзней той, первой.

Встав прямо перед Линдсеном, Гарри не убирал руки с пистолета за поясом. Хотелось глубоко вздохнуть, но нельзя. Почти не дыша, стиснув зубы, он заговорил:

— Ты знаешь, зачем мы здесь. Что за херня?

Линдсен хмуро оглядел толпу.

— У нас всё было чики-пики. Может, это вы заменили детонаторы? — развязно сказал он. Главарь говорил гнусаво, похоже, у него когда-то была сломана носовая перегородка.

Гарри взвинченно выхватил пистолет и с размаху врезал Линдсену рукоятью по физиономии. Брызнула кровь из заново разбитого носа, и Линдсен схватился за своё рыло. Его люди щелкнули курками пистолетов, а группа Гарри вскинула автоматы.

«Ну всё…», — у Гарри похолодело где-то в спине.

Линдсен взмахнул рукой, но тут же опустил её. Сплюнул кровь, и, не поворачиваясь, поманил кого-то. Откуда-то из-за деревьев крепкие парни принялись выносить запечатанные ящики.

— Слышь, брат, накладочка вышла не по нашей вине. У нас всё в ажуре было, когда товар увозили. Но мы тебе извинение приготовили.

Гарри, не сводя с него глаз, велел своим проверить содержимое.

— Я тебе не брат, — ответил он с расстановкой. — В следующий раз этими гранатами срать будешь, если фуфло привезёшь.

Гарри отчётливо видел, что тот ни капли не «сожалеет» и нерабочие детонаторы и пистолеты были привезены им нарочно. Главу синдиката прощупывали. Линдсен был конкурент и конкурент серьёзный, по-видимому, желавший занять место Гарри, а лучше оттеснить от власти весь синдикат. Следовало бы убрать Линдсена, но рисковать своими людьми и начинать войну не было причин. Несмотря на численное преимущество, Гарри подозревал, что большинство его людей и он сам останутся лежать на этом пустыре. Он чувствовал, что ещё пожалеет, оставляя Линдсена в живых, но тот всё сделал как надо: извинился, добавил к заказанному ещё ящик. Зацепиться было не за что.

Нехотя Гарри пожал руку главарю банды, молча проглотившему угрозу, и вернулся принимать поздравления от своих людей. Радости он не чувствовал. На Сицилии всё было налажено и катилось по накатанной. Никакими переделами там не пахло уже много лет. Какого рожна ему сдалось всё это? Гарри, пошатываясь от похлопываний по спине, уселся в тонированную машину Тонкс и велел ей отправляться вместе с Грюмом.

Сев за руль, Гарри сорвался с места и помчался обратно в город, превышая скорость, разрешённую даже для автомагистралей.

Он заперся в кабинете. Разговор с Линдсеном отнял все силы, и Гарри отменил все несрочные дела, принимаясь за дальнейшее чтение протоколов убийства Стэнфорда, пока его не прервала официантка с заказанным обедом.

— Пошла вон! — закричал Гарри и швырнул в стену писчий набор. Официантка, вздрогнув, уронила поднос. Девушка побелела от страха, не в силах двинуться, и Гарри нахмурил брови.

— Простите, — пролепетала она чуть слышно, со слезами в голосе, садясь на корточки и принимаясь торопливо собирать с зелёного ковра осколки и разбросанную еду. Кофе разлилось чёрным пятном, и официантка бросала на него беспомощные взгляды.

Гарри закусил губу и встал. Подойдя к ней, он присел рядом и молча помог собрать всё на поднос.

— Оставь, — сказал он нетерпеливо. — Сдадим ковёр в чистку.

Она снова побледнела, сжав руки, и, послушно кивнув, вышла.

Гарри приподнял залитый край ковра, посмотрел на остатки лежавшей у двери еды и вдруг заметил, что тёмный деревянный плинтус в одном месте немного отступал от стены. Гарри машинально потрогал его рукой.

Часть плинтуса оказалась вставной. За ней обнаружилась небольшая ниша. Гарри вытащил дощечку полностью и ощупал тайник. Ниша была пуста.

В раздумьях он вышел в коридор и прошелся по соседним комнатам, надеясь увидеть там Гермиону. Её он не нашёл, зато у чёрной лестницы обнаружил уже знакомую официантку в слезах, так и стоявшую с раскуроченным подносом.

Гарри почувствовал лёгкий укол раскаяния.

— Чего ты ревёшь? — спросил он грубовато. — Разбила и разбила. Не обеднеем от двух тарелок и котлеты.

Она посмотрела на него с отчаянием.

— Вы вычтете из моего жалованья?

— Стоимость котлеты?

— Чистку ковра.

Гарри выругался.

— Да забудь ты про чёртов ковёр! Хочешь, я его на помойку вынесу? Прекрати рыдать. Не на улицу же тебя выгоняют, право слово.

Занятый своими мыслями, он пошёл вниз, разглядывая со ступеней пока ещё пустой, но уже готовившийся к вечернему открытию зал, где позаимствовал у одного из крупье колоду карт. На ходу распечатав пачку, он вернулся в кабинет и принялся раскладывать на столе новенькие атласные прямоугольники. Незаметная девушка с глуповатым лицом, пучком волос мышиного цвета, официантка — ничтожное зёрнышко в его империи, мелочь, двойка треф. Было ли что-то в этом тайнике до субботы? Мысли кружились вокруг тайника, ковра и официантки. В конце концов Гарри связался с кухней. Узнав имя девушки и расспросив о ней подробнее, он перезвонил в бухгалтерию.

— Повысьте ей зарплату, — буркнул Гарри напоследок, вешая трубку. Раз уж она так нервничала из-за испорченного ковра, денег ей всерьёз не хватало, а без официантки он не нашёл бы тайника.

Настроение испортилось окончательно. Гарри смахнул со стола карты. В глубине души он чувствовал что-то вроде угрызений совести. Ему нравилось быть обаятельным, и если уж он становился причиной женских слёз, то предпочитал, чтобы виной тому была влюблённость, а не мелочные денежные истории. И что ему до этой девушки? Она ничего не значит. Дешёвая двойка. Гарри помедлил. Конечно, он поступил правильно. Ведь официантку можно подкупить, а сама недовольная девушка может и отомстить, подсыпав что-то в еду… Его забота — хорошее решение дальновидного руководителя.

Чуть позже спустившись, Гарри увидел её из-за угла. Девушка смотрела на него с затаённой благодарностью, так и не решившись подойти, хотя явно собиралась это сделать. Гарри только облегчённо вздохнул. Он не хотел слышать слов, а чувства были написаны у неё на непримечательном личике. Вспомнилось благодарное лицо Тонкс, когда он приставил её охранять Люпина. Почему-то было стыдно, неловко. Никто из них не должен был испытывать к нему благодарности. Ведь он не сделал ровно ничего такого, что стоило бы ему усилий. Он не оторвал от себя лишнее и не пошёл против себя. Он всего только поступил как выгоднее. Разве можно в ответ на такое демонстрировать какие-то там горячие чувства? Всё это было неприятно, и Гарри, нахмурившись, зыркнул на официантку особенно сердито. Та, испугавшись, отступила и больше на глаза Гарри не попадалась, отчего стало легче и спокойнее на душе.

Ни звонка, ни сообщений от Гермионы так и не поступило, и часам к шести Гарри собрался уезжать. Однако не успел он выйти из здания казино, как столкнулся с ней самой.

— Подельников своих сдал, а заказчика — нет. Не успел, — сообщила она сходу. — Грюм его сывороткой ширнул, мужик покайфовал, поболтал и умер. Врачи сказали: бездомный — сердце слабое. Тех двоих, что с парковки сбежали, Грюм уже нашёл и взял. Один отсидел за мелкий грабёж, другой — тоже бродяга. Поманили на лакомый кусок.

— Что хотели?

— Приказ был задержать тебя и твоих спутников. Нападавшим показали твою фотографию.

— Где фотография?

— Им её не отдали, но, судя по описанию, тебя сфотографировали у казино в тот день, когда украли скрипку.

— Поехали скорее, — решил Гарри.

Гермиона привезла его на заброшенную стройку на окраине города. Брезгливо приподнимая ноги, Гарри пытался стряхнуть с новой пары туфель комья прилипшей грязи, но занятие это было бесполезным. Было очевидно, что пора обзаводиться армейскими ботинками или другой, подходящей для полного бездорожья обувью.

Обходя балки, кирпичи, мешки с затвердевшим цементом и прочий строительный мусор, они вышли к полуразрушенной лестнице в подвал. Гарри услышал лай собак, чей-то внезапный крик, а потом тихие голоса.

В подвале Гарри увидел Хагрида, гладившего пару своих собак: откормленного ротвейлера и немецкую овчарку с пушистыми, остроконечными ушами. Овчарка лизала Хагриду чем-то выпачканную мясистую ладонь. В свете тусклой красноватой лампочки Гарри не сразу понял, что это кровь.

Он отвернулся и пошёл дальше. Откинув тряпицу, прикрывающую вход в следующее помещение, Гарри увидел Грюма, сидевшего у металлической пружинной кровати без матраца. На кровати лежал человек с закатившимися глазами и что-то лопотал. В углу, на стуле сидел другой, привязанный, с разбитым и обожженным лицом. Рядом, на колченогом столе, лежал полиэтиленовый пакет и паяльник. Привязанный округлившимися глазами смотрел на стол и тоже бормотал. Прислушавшись, Гарри услышал одну фразу:

— Я всё скажу.

Пока Грюм вёл импровизированный допрос, Гарри стоял прямой, как палка. Лицо его было ровным и спокойным. Он не сказал ни слова до самого конца. Но говорить особо было не о чем: ни тот, ни другой заказчика не знали и получили предложение от того, которого Гарри пристрелил ещё на парковке.

Недовольный, Грюм встал, потыкав пальцем в лежавшего.

— Можно кончать обоих, — сказал он с досадой. — Похоже, они и вправду ничего не знают.

Гарри кивнул и, развернувшись, размеренным шагом вышел из подвала, напоследок услышав просящие интонации того, что был привязан к стулу. Послышался выстрел. Затем второй.

На улице было темно, но с неба валил крупными хлопьями снег. Он тут же таял, размывая и без того склизкую грязь. Ледяной ветер пронизывал до самых костей. Зима пришла в Англию значительно раньше срока.

Гарри стоял у машины, жадно вдыхая холодный воздух. Подошла Гермиона.

— Домой, — выговорил Гарри бесстрастно, садясь в автомобиль. Гермиона знала, когда Гарри не желал разговаривать, поэтому всю дорогу они ехали молча.

Поднявшись в тёплую квартиру, Гарри, грязный и замерзший, вытаскивая из-за пояса пистолет, остановился на пороге. В гостиной, сидя на диване, читал Снейп. Держал в руках толстую коричневую книгу с замусоленными страницами. Свет повсюду был потушен, только рядом со Снейпом горел торшер, и гостиная озарялась слабым, желтоватым светом.

Профессор поднял голову и отложил книгу, сунув туда закладку. Гарри широко раскрытыми глазами смотрел на книгу, на Снейпа, на торшер и выронил пистолет.

— Что с вами, Поттер?

Гарри молча бросил пальто, стащил испачканные туфли вместе с носками и босиком прошлепал в ванную.

Включив горячую воду, он сел на пол душевой кабины и закрыл глаза.

__________________________

Королева — пассивный гомосексуалист (англ., презрит., жарг.)

Оскар — гомосексуалист (англ. жарг.). По имени известного своими гомосексуальными наклонностями Оксара Уайльда. Уайльд носил в петлице зелёную гвоздику, что было для него чем-то вроде отличительного знака.