Царь горы

Глава 3. Сохо

От очередного сюрприза Гарри передёрнулся. Не то чтобы он был очень уж потрясён, но заразиться не хотел. Он отвёл Сириуса в сторону.

— Как это случилось?

— Попал в тюрьму для несовершеннолетних за воровство. Там его изнасиловал надзиратель. Люпин засадил ему в почку заточенную ложку, но было уже поздно. Доказать убийство не смогли, поэтому через полгода он вышел. Его Джеймс подобрал на улице. Люпин профессионально побирался и собрал вокруг себя такую же банду нищих малолеток. Он быстро поднялся и теперь руководит почти всеми попрошайками. Кстати, среди своих он пользуется большим авторитетом: мастер своего дела.

Гарри понимающе кивнул. Пережить подобное дерьмо и выбраться из него с минимальными последствиями было достойно уважения. Но почему напали именно на Люпина? Нищих никогда не вмешивали в разборки. Они стояли особняком и обычно никому были не интересны.

Через несколько минут появилась врач. Надев хирургические перчатки и похлопотав над раненым, она с помощью Грюма увела Люпина с собой, а Гарри мрачно проводил их взглядом. Вокруг происходило что-то непонятное. Он тоже уже не был уверен в своём объяснении произошедшего. Гарри понимал, что ему нужен был человек, не связанный с организацией непосредственно, кому он мог отдельно поручить наблюдение в обход своих капо и на кого можно было бы положиться. Где только его взять…

Сириус плеснул себе выпить и предложил крестнику, но тот покачал головой.

— Я рассчитывал, что ты поселишься со мной, — невзначай вернулся Сириус к той теме, которую они уже однажды обсуждали. Юноша не раз удивил его с тех пор, как они увиделись на Сицилии. И в этом вопросе Гарри тоже поступил не так, как ожидалось. Когда они только приехали в Лондон и Сириус предложил остаться в его доме, Гарри поморщился и покачал головой:

— Прости, но жить в твоем мавзолее я не хочу. Сам чувствуешь себя музейным экспонатом.

Сириус Блэк жил в самом центре Лондона на Кэмпден-Хилл между Холланд— и Гайд-парком. Там располагался фамильный особняк его семьи. Гигантский трёхэтажный дом красного кирпича с белыми ставнями в классическом староанглийском стиле окружали стриженные под линейку газоны, живые изгороди, а двухметровый забор грозными стражами охраняли вековые вязы. Сириус любил этот дом, и его обстановка только привлекала его жадную до антиквариата душу.

— Ты можешь поселиться в доме своих родителей, — предлагал он настойчиво. Ему было непонятно, как можно предпочесть отель.

— Нет, спасибо, — рассеянно отвечал Гарри, — не хочу спать в спальне, где меня сделали. Кроме того, там тоже куча протухшего барахла. Сарай, а не дом.

«Протухшее барахло»? «Сарай, а не дом»?.. Сириус чуть не задохнулся от возмущения. И это дом Джеймса и Лили, оформленный в лучших традициях барокко, сиявший многоярусными хрустальными люстрами, тканевой обивкой стен, тяжёлой резной мебелью красного и орехового дерева; массой зеркал в богатых изразцовых рамах, картин в изящных багетах, старинных и современных книг в кожаных переплётах, заполнявших в библиотеке полированные шкафы от пола до потолка.

— С таким положением, как у тебя, нельзя жить в гостинице, — хмуро заметил он.

— Собственно почему? — отозвался Гарри, не отрываясь от бумаг. Потом он поднял голову и взглянул в непонимающее лицо Сириуса. — Ну да, конечно, — сказал он быстро. — Я уже дал распоряжение Грейнджер. Она ищет для меня что-нибудь посовременнее, без финтифлюшек. Поменьше кривулек, напиленного дерева и всякого барахла; побольше света, чего-нибудь стеклянного, металлического, пластикового, и чтобы всё компьютеризировано, конечно.

Сириус слушал Гарри с ужасом. Его рассуждения напомнили ему модного в пятидесятые, изуродовавшего своим влиянием половину Лондона варвара-архитектора Ле Корбюзье, искренне убеждённого, что железобетон — символ послевоенной надежды. Ни он, ни его последователи не пытались озаботиться эстетизмом своих квадратных, примитивных уродцев — не домов, а единиц, как он сам их называл, и потому часть Лондона была набита не домами, а коробками серого цвета, без малейшей индивидуальности. Слова Гарри шокировали Сириуса, большого ценителя изящного искусства.

— Ты хочешь квартиру в стиле «хай-тек»? Боже мой, ведь ты вырос в Италии, как можно так относиться к барокко?

Гарри вздёрнул брови.

— Мне плевать на это твоё барокко. Я не люблю хлам. Мне нравится, когда в квартире есть чем дышать, а солнцу есть куда светить. А это дворцовое извращение, где ты живешь, меня не устраивает. Я буду и дальше жить в отеле, пока не найду подходящее жильё. С тобой жить я не буду. Я буду жить один. Ты завтра отвези скрипку — хорошо? — а я с утра поеду пару квартир посмотрю. Хочется уже знать, что есть куда копыто бросить.

Он поднялся и взглянул на крёстного с высоты своего роста. Чёрные вихрастые волосы Гарри предпочитал зачёсывать и укладывать, открывая правильные черты лица: тонкий прямой нос, нахмуренные густые брови. Тёмные волосы подчёркивали золотистый оттенок смуглой кожи. Он был необычайно красив яркой мужской красотой. Рослый, мускулистый, широкоплечий — с него можно было писать очередное «Искушение святого».Перед Сириусом словно стоял Сатана — ожившая фантазия Гёте. Гарри смотрел на крёстного, и его зелёные глаза горели непонятным холодным огнём. В его взгляде нельзя было найти сожаления или сострадания. Решимость и воля к победе — вот всё, что увидел в них Сириус. Если Гарри и был способен на человеческие порывы, то они угасали, не успев родиться. Сириус подумал, что слово «копыто», по-видимому, было весьма уместно. Чувство вины перед друзьями охватило его. Если бы он не попал в тюрьму, Гарри бы не вырос таким… взрослым? Он был бы мягче, оживлённее, веселее, каким и следовало бы быть юноше двадцати двух лет. Но этот Гарри не был ни мягким, ни весёлым. Он умел шутить, но Сириусу казалось, что в понимании Гарри шутка была обязательной приправой к беседе. Чувствовалось, что он рано и быстро повзрослел и веселье на самом деле не очень привлекало его, слишком серьёзно Гарри относился к делам. Он и в остальном был такой. Взять хотя бы это его заявление, что он хочет жить один. Сириус не ожидал такого отпора. Было в этой категоричности что-то лихорадочное, что не понравилось Сириусу. Оно не вязалось с характером его крестника, а ведь Сириус неплохо его узнал. Конечно, Гарри всегда знал, что рано или поздно займёт место своих родителей, но Сириус всё же ожидал от Гарри большей беззаботности.

Когда Сириус вышел из кабинета, полный раздумий, Гарри одним махом собрался и, отпустив Гермиону, отправился на стоянку казино.

Гарри лгал. Он действительно ночевал в отеле, пусть и не в том, о котором рассказывал. Делал он это из соображений дополнительной безопасности и по другой, не менее важной причине: Гарри не терял надежды подыскать себе кого-то, кто согреет ему постель.

Он не желал пользоваться услугами многочисленных борделей, которые нынче возглавил. Когда-то Гарри предпочитал дочек достопочтенных буржуа, чьё целомудрие блюли осторожные папаши. Подобных девушек можно было в массе отыскать в школах, женских пансионах, музыкальных и художественных классах. Гарри перетрахал половину девиц Палермо, и ему всё было мало. Он был красив как бог и порочен как чёрт, кроме того, умел понравиться. Он быстро научился обольщать: делать комплименты, дарить подарки, шутить, действовать с напором и решительностью, что производило на большинство молодых девушек неизгладимое впечатление. Каждая, которую он удостоил своим вниманием, рано или поздно начинала преданно заглядывать ему в рот, и постепенно ему стало скучно. Он перестал вести своим победам счёт и не удосуживался выяснять дальнейшую судьбу своих пассий. Некоторые из них принимались преследовать его, пока Гарри доходчиво не объяснял, что не видит никакой ценности в их переднем месте.

К девятнадцати годам он со страхом обнаружил, что девушки всё меньше вызывали в нём желание. Он объяснял себе, что они ему попросту надоели, и решил найти ту, которая не покорится ему со второй или третьей встречи, увлечёт его всерьёз. Наверное, он просто взрослел, решил Гарри. Ведь ему по-прежнему нравилось смотреть на красивых и обнажённых девушек, на их упругую грудь и длинные ноги, вот только секс почти полностью исчез из его жизни. Он любовался девушками, как статуэтками. А спустя некоторое время так уж вышло, что он трахнул сына одного из местных бизнесменов, нуждавшегося в крупной ссуде. Высокий черноглазый итальянец чем-то привлёк его. Гарри разглядывал его красивую фигуру и мускулистые бёдра слишком уж неподходящим образом для того, кто подыскивал себе новую девушку. Это смутило, обеспокоило его. Гарри тщательно скрывал свой интерес, но Армандо, профессиональный шулер, был внимательным человеком. Всё случилось очень быстро. Гарри не мог успокоиться — ему будто снова исполнилось тринадцать. Он искал встреч с Армандо постоянно, а тот охотно потакал ему. С тех самых пор Гарри почти не обращал внимания на женщин, хотя изредка и встречался с ними, чтобы доказать себе разок-другой свою мужественность.

Гарри отлично понимал опасность того, что делает. Если в «семье» кто-то узнал бы о его увлечении мальчиками, то Гарри получил бы прозвище «mezzofinook»*, а в скором времени и пулю в лоб. Но страсть и чувство риска были сильнее. Гарри втайне испытывал будоражащее волнение — секс с мужчинами был его маленьким секретом, отдушиной, освобождением от законов «семьи». Он стал искать новых любовников, отдаваясь этой страсти, как алкоголик — бутылке, стараясь быть как можно осторожнее, прячась по углам и всегда избегая Палермо. Гарри даже в страшном сне не хотел представить, что с ним сделают, если прознают о его постельных утехах.

В Англии к голубым относились немного проще и даже позволяли педикам войти в руководство организации. Однако никто не потерпел бы гомосека во главе клана. Пусть сам Гарри не подставлял свою задницу, и анальный секс даже поощрялся в качестве наказания неугодных, но добровольные гомосексуальные отношения могли поставить крест на карьере самого крутого бизнесмена. Присутствие Гилдероя Локхарта в качестве капореджиме на собраниях было больше вынужденной мерой, такой же, как и сотрудничество с Чанг и Патил. Локхарт занимался гей-барами и сам содержал несколько клубов в Сохо — самом фешенебельном районе запретных развлечений. Сохо был пристанищем культурной богемы: писателей, художников, скульпторов, музыкантов и представителей полусвета: элитных проституток, транссексуалов, бездельников и разных извращенцев — всего, что в столице нынче называют модным словечком «excentricité»*, а в молодость Сириуса называли свингующим Лондоном. Гарри, воспитанный консервативными родственниками, настоящими католиками, несмотря на свою порочность, с презрением относился к этому миру разнузданных увеселений, что, однако, не мешало ему сейчас направлять свои стопы в сторону Олд-Комптон-стрит.

Гермиона приобрела ему на подставное лицо новый автомобиль известной и престижной марки. Вырулив к Ковент-Гарден, Гарри оставил машину и дальше пошёл пешком, решив пройтись и познакомиться с городом поближе.

Олд-Комптон-стрит была вертепом борделей и главной артерией гей-сообщества Великобритании. Гарри собирался навестить по совету одного своего любовника-англичанина проверенный закрытый клуб для любителей мужской любви. Англичанин прибыл на Сицилию по делам. Он уговаривал Гарри побыть снизу, но Гарри послал его. Тем не менее, с этим англичанином, довольно-таки изобретательным в постели, у него был регулярный секс до самого отъезда из Палермо. Дрожа от предвкушения, Гарри, не торопясь, шёл мимо неоновых вывесок: яркие надписи заглушали слабый свет фонарей, и улица сверкала фантастическими, почти нереальными радужными сочетаниями. Сотни прохожих переливались в полумраке красно-сиреневой кожей лиц, их джинсы светились пронзительным электрик, а белые куртки слепили глаза. Всё это выглядело словно галлюциногенным сном, и Гарри, привыкший к жаркому, пылающему солнцу, чистому, светлому небу и сияющему, белоснежному Палермо без полутонов и бликов, невольно раскрыл рот перед этим волшебным, почти сказочным зрелищем.

— Квартал красных фонарей, — пробормотал он, с восторгом оглядываясь по сторонам, — рехнуться можно… Вот это да!

Посторонним Гарри сейчас напоминал юного впечатлительного туриста, впервые оказавшегося в Лондоне. Его глаза засияли, как у ребёнка в Рождество, он широко улыбался, остановившись посреди улицы. Да здесь же он свободен! Никто не найдёт его в этом муравейнике! Даже нарочно следить — и то будет непросто! Он найдёт себе кого-то, подходящего парня, мужчину, который, как и Гарри, хотел горячего, страстного секса. К чёрту бордель на работе! По сравнению с Сицилией Лондон был океаном, в котором можно было утонуть. И Гарри нырнул в толпу, будто в холодную морскую воду, отчего у него перехватило дыхание.

В тёмных подворотнях целовались диковато одетые мужчины, а заглянув за угол сомнительного на вид заведения с силуэтом раздвинувшей ноги женщины, Гарри увидел, как девица в сетчатом платье на голое тело сосала лохматому небритому рокеру в коже и куче железок.

Клуб, куда Гарри направился, по словам его любовника, был весьма известным, но только для своих. Завернув на следующую улицу, Гарри, наконец, добрался куда нужно и скрылся за неприметной некрашеной дверью.

Внутри царила обстановка, прямо противоположная уличной разнузданности. Гарри встретили роскошная гардеробная, тихо играющая музыка и вежливый, настойчивый швейцар, которому Гарри отвесил кругленькую сумму за право открыть следующую тяжелую дверь из красного дерева с бронзовыми ручками.

Мягкий полумрак окутал его. Гарри провели за один из немногочисленных отгороженных столиков. В центре зала находилось подобие сцены, на котором двигались в танце, лаская друг друга, двое обнаженных мужчин.

Гарри огляделся. Посетителей здесь, оказывается, было раз-два и обчёлся. Куда-то наверх двинулась пара, обоим было уже за сорок, только один при галстуке и в деловом костюме, а второй явно какой-то байкер, бородатый, в кожаной куртке и в кожаных штанах. Гарри не мог не признать, что выглядел байкер очень привлекательно, хоть и не его тип. Сидя в своей отгороженной кабинке, Гарри почти никого не видел, кроме тех, кто отдыхал на мягких широких диванах слева от сцены.

Он ожидал, что всё будет легко, ведь это был Лондон. Может, не сразу, но ему обязательно должен был попасться кто-то подходящий. Гарри нервно стиснул кулаки. Он чувствовал себя немного неловко, будучи в первый раз в подобном заведении. Раньше ему удавалось найти любовника в обычном баре, а здесь он словно повесил на грудь дощечку «продаётся».

К нему подходили мужчины, знакомились, но Гарри, быть может, был излишне разборчив, потому что всех отправил восвояси. Кто-то показался ему несимпатичным, а кто-то нёс откровенную чушь. И казалось бы: что ему до чужого ума, раз уж он искал любовника на одну ночь, но что-то заставляло его медлить. Каждое новое знакомство почему-то вызывало у Гарри приступ невыносимой тоски, чувство, будто никто его не слышит. Ему казалось, что одиночество — это ужасное чёрное чудище, которое нависло над дверью этого заведения, вцепилось Гарри в спину когтями, тяжёлое и тёплое, и, как морщинистая, страшная обезьяна, гримасничало из-за плеча. Гарри заметил, что официант, который его обслуживал, красивый, высокий мужчина за тридцать, всячески старался задержать его. Это не очень-то удивило, но потом Гарри задумался, а не было ли это так задумано нарочно? Что он знал о своём любовнике англичанине, кроме того, что тот жил в Лондоне, был геем и вроде бы имел какое-то отношение то ли к театру, то ли к кино? Не много Гарри хотел о нём узнавать, ему достаточно было того, что между ними был горячий секс. А его приятель так расписывал этот клуб, как будто специально…

Никто подходящий ему не встретился, тут всё были какие-то странные, в основном, пожилые мужчины, и спустя некоторое время, когда он уже собрался было уходить, несмотря на все ухищрения местного персонала, к Гарри подошёл вежливый, но достаточно пожилой джентльмен с остроконечной седой бородкой.

Гарри даже не стал смотреть на него. Это снова не то, что ему было нужно. Этот старый хрен в костюме, сшитом на заказ, и часами, не менее дешёвыми, чем часы самого Гарри, явно был любителем молодых мальчиков и наверняка предпочитал их не только трахать, но ещё и пороть до полусмерти.

— Позвольте представиться, юноша, — прошелестел ласковым голосом старый гомик, пригладив себе волосы.

— Не позволю, — буркнул Гарри, — я здесь не за этим.

— А за чем же?

Гарри очень не понравился этот вкрадчивый сахарный тон. Больше того, он ощутил какую-то опасность, исходящую от слащавого ублюдка.

— Насколько я знаю, — процедил он, — мы здесь ищем что-то по обоюдному согласию.

— Ах, ну конечно, — с готовностью закивал урод, — вы весьма привлекательны, мой мальчик. Подниметесь со мной в номер?

На последней фразе Гарри чуть не стошнило.

— Обдумайте моё предложение, — приторно улыбаясь, заметил педрила, — поверьте, вы не останетесь внакладе.

— Деньги мне не нужны, — с отвращением ответил Гарри.

— Если бы вам были нужны деньги, вы бы сюда не попали, — возразил настойчивый гомосек, — а я могу помочь во многом другом.

Гарри зыркнул на него сердито и недовольно. Старик, нимало не смутившись, усмехнулся. Он оглядел Гарри липким, жадным взглядом, отчего тот поёжился.

— Если ты сейчас же не отвалишь, получишь в дыню! — заявил Гарри с такой злостью, что вонючий козёл всё-таки отступил.

— Я не буду настаивать. Просто помните, что человека определяет исключительно его собственный выбор.

— Обязательно, — прорычал Гарри, — а теперь не пошли бы вы, куда шли?

— Вы очень грубый молодой человек, — покачал головой старый сракоёб, — смотрите, это может выйти вам боком.

Старый пень ушел, и Гарри вздохнул с облегчением. Но его желание подыскать себе кого-то окончательно исчезло. Он чувствовал беспокойство, а под конец его обуял почти откровенный ужас. Хотя Гарри не подал виду, этот елейно улыбающийся старик напугал его. Гарри показалось, что он вообще пришёл сюда зря и что посещение этого проклятого заведения ещё отразится на его судьбе.

Не медля, он ретировался, выхватил своё пальто из рук швейцара и сбежал.

Гарри проталкивался сквозь толпу любителей ночных удовольствий и снова вывернул к Ковент-Гарден, где, похоже, только что закончился спектакль. Из театра повалили люди.

Гарри миновал какое-то кафе. Засмотревшись на витрину, он услышал мужской голос, полный мягких обертонов, глубокий, низкий, звучный, как ночной ветер. Он заставил Гарри остановиться. Что-то глубоко взволновало его, как только он услышал этот чарующий тембр.

— Нужно, чтобы ты походатайствовал за него.

— А я тебе говорил, что руководство театра не захочет заключать с ним контракт. Он всего лишь студент, пусть и весьма талантливый.

Гарри вытянул шею, оглядываясь. Кто это сказал?

Он ступил навстречу толпе и не заметил, как вклинился между парой проходивших мимо мужчин: высокого брюнета лет сорока с футляром, похожим на чехол от автомата, и блондина во фраке и с тростью.

— Смотрите, куда идете, молодой человек, — в мягком голосе черноволосого мужчины с футляром прозвенела сталь, и Гарри показалось, что она проникла ему прямо в сердце, как нож.

— Простите, — пролепетал Гарри, как-то отстранённо рассердившись на самого себя за эти жалкие интонации. В этот момент он забыл, что являлся главой опасной и могущественной организации и что не раз убивал. Гарри занервничал, а мужчина, остановившийся напротив, излучал хладнокровие. Это разозлило. Как будто он был виноват в том, что Гарри продемонстрировал слабость.

— Может, это вам следует смотреть, куда идете? — буркнул он заносчиво и уставился тому в глаза. Поистине паршивый день. Чёрные глаза блестели, как греческие маслины, умные, проницательные — мужчина взглянул на Гарри в упор, оценивающе. Ноздри его крупного орлиного носа раздувались от гнева, а тонкие губы презрительно изогнулись. Чёрные волосы мужчины трепал ветер. Гарри будто стукнули по голове. Он смотрел в не очень-то красивое, но чем-то притягательное лицо и не мог заставить себя пошевелиться. Голос, глаза, волосы, то, как себя держал этот человек, — всё был мягкий бархат, чёрная летняя ночь, одуряющая жгучим великолепием жизни. Даже кашемировое пальто вызывало желание дотронуться. Гарри окутало ощущение тепла, что-то нахлынуло на него — волна смутного, тяжелого возбуждения. Она пронизала кожу, мягко окатив, заставив замереть. Краски вспыхнули, фонари, словно крохотные братья солнца, загорелись жарким огнём. Запах бензина, мужского одеколона, жареных сосисок и кофе из кофейни неподалёку хлынул в ноздри, и те жадно затрепетали. В уши мягко вплывал голос толпы, рокочущий, как морской прибой. Кровь побежала быстрее, жадная, горячая. Это чувство напугало Гарри, но по-другому, не так, как неизвестный старик. Подобное не было знакомо, оно казалось неукротимым, безудержным, охватившим изнутри всё тело, шедшим откуда-то из самых глубин. Оно могло повелевать его телом и разумом тоже, потому что Гарри не мог шевельнуться, но всё тело его вздохнуло, запульсировало горячо и сильно, лёгкие расширились и опали. Гарри в один миг стал чем-то необыкновенным — живым. Он почувствовал себя беспомощным, слабым юнцом, что-то нервное обнажилось в его взгляде, и мужчина напротив вдруг посмотрел на него чуть внимательнее, словно запоминая.

— Не я налетел на вас, — возразил он холодно, а Гарри, всё ещё огорошенный, молчал. — Вы позволите?

И поскольку Гарри стоял столбом, обладатель завораживающего голоса взглянул на него словно на представителя царства бактерий. Обратившись к своему спутнику, он ёмко высказался о воспитании современной молодежи, обошёл Гарри и направился в сторону стоявших неподалеку машин.

Гарри отмер и выругался. Да что на него нашло? Если бы этот франт в чёрном пальто знал, с кем на самом деле разговаривал, то уже кинулся бы лизать ему ботинки. С досадой рванув дверцу автомобиля, он плюхнулся на сиденье. На сегодня с него хватит приключений.

Но его не желало покидать это томление — как будто в жаркую сиесту он оказался под раскидистым дубом, и его укрыла прохладная, ласковая тень…

В номере была слишком большая кровать. Гарри задёрнул шторы, улёгся на самом краешке и потушил свет. Ему нравилось подолгу лежать в темноте и тишине.

Нужно заняться насущными проблемами и выяснить, с кем он столкнулся в клубе. Что это ещё за старый хрыч. Он наверняка был немаловажной фигурой в Лондоне. Этими сведениями можно было бы воспользоваться. О себе Гарри не волновался: он не был публичной личностью, ведь, кроме своих, никто не знал, как он выглядит и где именно работает.

Какие глаза… Его приятель из Ливана сказал бы, что они словно колодцы, полные дождевой воды… Вот бы посмотреть в них ещё раз… Он увидел бы там своё отражение… Когда он взглянул в них, утихла неясная тревога. Мир… мир сгустился, стал чёрным, как эти глаза… ласковым… нежным, как будто и нет этого реального мира… как будто мир стал тихим, вечерним и замер… солнце уснуло… Можно лежать на тёмной бархатной траве, смотреть в чёрное небо, где всегда лежит серебристый снег, и слушать заунывную песню сверчка и больше ничего… ничего… Мир усердно обучает одиночеству, и эта бархатная чернота — его сестра.

Люпину надо бы приставить кого-то на некоторое время. Пусть та же Тонкс какое-то время последит за ним.

Интересно, какой он?.. Вот с таким хотя бы раз… Или пару раз.

Лондон может немного свести с ума, думал Гарри, ворочаясь в постели. Всё было не то, чего он ждал от сегодняшнего вечера. Мерзкий старик… И этот… этот… Гарри говорил себе, что они больше никогда не увидятся. Встретиться снова двум незнакомцам в Лондоне — всё равно что отыскать друг друга в космосе. А ведь он мог бы съездить ещё разок к Ковент-Гарден… прогуляться по Лондону… Может…

Гарри вспомнил своего черноглазого итальянского любовника, который внезапно в мыслях заговорил низким, но притягательным голосом:

— Смотрите, куда суёте, молодой человек…

— Вот дерьмо, — прошептал Гарри, вытаскивая одноразовые салфетки из ящика тумбочки.

Спустя несколько минут он устроился поудобнее, подсунув ладонь под щёку.

Наверняка он натурал. Жлоб или лицемер, или приворовывает на работе, а может, хочет подсидеть того блондина, или цены себе не сложит, или считает, что он правее всех на свете, или просто мудак. А может, носит вонючие носки. Гарри закрыл глаза. Какая-то нестерпимая обида ни с того ни с сего сжала его сердце, как будто он нарочно стукнулся ногой об дерево, зная, что будет больно, и всё-таки на одну минуту понадеявшись, что это не так. И прежняя холодная, чёрная злоба наполнила его с ног до головы.

Уже засыпая, Гарри пробормотал с неприязнью:

— Я бы растолковал, куда бы я тебе засунул, чванливая сволочь…

________________________________

Mezzofinook — трус, бисексуал, «полугей» (презр., сленг., итал.)

Excentricité — эксцентричность (фр.)