Царь горы

Глава 37. Полнолуние

Почти четыре часа ночи. Гарри поглядывал на красные светящиеся циферки на тумбочке и снова перевернулся. Постель быстро оказалась сбита: простыни стали мятыми и жаркими, подушка — твёрдой. В голове роились мысли и никак не хотели улечься. Наконец Гарри сдался и встал. Натянув свитер, спортивный костюм, он прислушался у двери в спальню Снейпа и, взяв ключи, нажал на кнопку лифта.

На улице было по-прежнему ветрено и холодно. Лондон никогда не спал, пьяный жизнью днём, но в четвёртом часу утра, после попойки, он выглядел изнурённым. Чёрное небо затягивало, но из-за облаков всё ещё выглядывала голая луна, и Гарри захотелось набросить на неё свою куртку.

Всё и правда изменилось. Гарри смотрел по сторонам и чувствовал, какие пугающие перемены произошли в нём. Город будто снял свой шутовской колпак, больше не раздражал и не бросал вызов. Этот похмельный Лондон не дебоширил, не устраивал официальных приёмов и не демонстрировал аристократических манер. Усталый и угрюмый, он отбросил церемонии и показал своё настоящее лицо. Гарри прошёл несколько кварталов, разглядывая потускневшие фасады, редких прохожих в свете желтых фонарей и понял, что больше не чувствует себя здесь чужим. Направо можно было свернуть к Вестминстеру и Кенсингтонским садам. Где-то впереди змеились Стрэнд и Темза. Было привычно промозгло и слякотно. Пахло холодом. Моросил дождь.

Гарри ненадолго остановился на перекрёстке у высокого вяза и глубоко вдохнул, закрыв глаза. Бугры его кривого основания, грубые и шершавые, выбелились плесенью; закостеневшие наросты на коре блестели мелкими каплями. Оперевшись рукой о влажный, могучий ствол, Гарри дышал запахом сырого дерева и чего-то присущего Лондону. Такой аромат имеет большинство крупных городов — запахи листьев, пыли и табака, фабрик, мусора, выхлопных газов, ближайшего ларька с хот-догами — запах неопределённого беспокойства недожить и недолюбить. Гарри стоял не двигаясь. Казалось, город распахнул свою огромную пасть и проглотил его.

Гарри думал о том, что всё-таки небезразличен Северусу Снейпу. С этим сложным человеком никогда нельзя было знать наверняка, но доказательством его чувств являлись уж конечно не флирт или какие-то там авансы, а все эти минуты, когда он не пресекал их общение — фактически потворствовал развитию каких-то отношений. Оказывается, в любви важнее было не получить и даже не отдать, а почувствовать, что её приняли. Ведь нельзя отдать без того, чтобы та, вторая сторона, не взяла, и только потом тоже отдала что-то обратно. Наверное, так и выглядит любовь — поток чего-то свободно циркулирующего между двоими. Гарри последовательно предлагал Снейпу всё, что у него было, и тот отвергал. Но теперь это ушло, осталось только ощущение, что на каждый выдох Гарри Снейп делал вдох, на каждый выдох Снейпа Гарри вдыхал. Что ж, найдутся, кто скажет, что любовь — ерунда, что любовь — не главное, что это по-детски — говорить и думать о любви, искать любви. А она только и есть один смысл человеческого существования, когда вон — даже ветки вязов сходятся наверху вместе. Гарри глубоко дышал, и вдруг показалось, что он мог ладонью стереть с неба, как с лобового стекла, этот смурной дождь, выставить руки, воскликнуть «остановись!», и город повинуется ему и умрёт. Так вот что значит быть всеобъемлющим, всемогущим, всепоглощающим? Что значит быть богом?

Когда появляется ощущение давящего счастья, поделиться им проще всего с местом, где живёшь, как электричеством, направляемым кратчайшим путём — в землю. Идя по спящим кварталам в одиночестве, Гарри совсем не чувствовал себя одиноким. Где-то там, в этом городе, в высоком доме, в белой квартире, в ореховой кровати, под синим покрывалом спал Северус Снейп, и Гарри шёл и улыбался. Он мог вернуться домой и увидеть там Снейпа, но сейчас гулял по улицам один и всё равно чувствовал распирающую его радость. Снейп был. Снейп жил. Снейп исполнял свою музыку и говорил с ним, Гарри, проводил с ним вечера, завтракал и обедал. Ворчал, утешал и смеялся. И Гарри был счастлив, так счастлив, что ноги сами несли его вперёд быстрее и быстрее. Наконец он побежал, чтобы освободиться от того, что попросту не помещалось в хрупкое человеческое тело, и чтобы удрать от счастья, которое, оказывается, тоже бывает жестоким и может задушить.

Бродячая рыжая собака облаяла Гарри и бросилась за ним. Выскочила вспугнутая парочка, целовавшаяся за углом, но Гарри бежал, не замечая никого вокруг, бежал быстро, как дикий зверь бежит от восторга, радуясь приходящей весне. Пот тёк у него по лицу, кровь бешено стучала в висках, и Гарри вдруг развернулся, желая, чтобы бродячая собака сейчас оказалась прямо перед ним. Тогда он схватился бы с ней голыми руками.

Но пёс недоверчиво смотрел ему вслед тяжело дыша и высунув розовый язык. Он не стал преследовать Гарри, и тот посмеялся над собственным сумасбродством. Пробежав ещё несколько кварталов, он повернул обратно и уже неторопливо пошёл в сторону дома, продолжая улыбаться. Кованые фонари светили ему как солнце. Машины шуршали шинами громче обычного. Как будто озарение снизошло на Гарри, и он то и дело оглядывался по сторонам в ожидании неведомого волшебства.

В слабо освещенном окне показалась фея, прелестная, одетая в полупрозрачное туманное платье, вспыхивавшее серебристыми искрами. Гарри помахал фее и, выскочив на мостовую, сделал несколько танцевальных па с воображаемой тросточкой. Взвизгнул автомобиль, оттуда выскочил худосочный бородач, потрясая кулаком и осыпая Гарри ругательствами. Фея всплеснула руками, и на окно опустилась тёмная штора. Гарри глупо смотрел на водителя и, даже не услышав его слов, махнул рукой и пошёл прочь. Бородач растерянно опустил руку, и вслед Гарри донеслось:

— Во псих!

Когда Гарри вернулся к дому, он уже порядком продрог и согревал мокрые руки дыханием. Во всей квартире свет был потушен, но было довольно светло, потому что в окна, не прикрытые жалюзи, светила яркая серебряная луна. На цыпочках Гарри подошёл к дивану в гостиной, на ходу сбрасывая спортивную куртку, и сел. Ровно и чинно, как сидел Снейп: выпрямив спину и хмуря брови. Хмуриться не удалось. В остальном его поза не отличалась от обычной позы профессора. Гарри покрутил осторожно головой, высоко задрал ногу, чувствуя, как напрягаются мышцы, наконец издал смешок и расслабленно упал на диван.

На кухне послышался тихий звон стекла. Гарри насторожился. Мелькнул свет, снова раздался звон, и всё стихло.

Гарри вскочил, но потом ему подумалось, что ходил, конечно, Снейп, которому тоже не спалось.

В полумраке был различим силуэт человека со спины. Гарри остановился у входа в кухню и вгляделся.

— Это ты?

Вопрос был ни к чему. У холодильника, держа в руках графин с водой, стоял Снейп. Графин гулко стукнул о мраморную столешницу. Снейп не отвечал. Повинуясь порыву, не раздумывая, Гарри быстро подошёл к нему. Хотя они со Снейпом и были одного роста, черный вязаный свитер сделал Гарри шире в плечах, а решительность и неожиданная зрелость во взгляде прибавили ему несколько лет.

Снейп сказал негромко:

— Ты промок.

Гарри хотел что-то объяснять, но язык прилип к нёбу. Луна делала силуэты жёстче и залила их лица бледным светом. Нежные чёрные глаза Снейпа блестели, и Гарри думал, что его собственные глаза тоже блестят от бега, ветра и от любви. Он ступил вперёд и взял Снейпа за руку, вдруг открыв для себя истину: глаза нам даны, чтобы разговаривать, рот — чтобы целовать.

Гарри был лёгким и сильным, был полным до отказа. Он поднял руки, как птица, раскрывшая крылья. В голове не появилось ни одной мысли — только странное ощущение, будто у него теперь две головы, четыре глаза, четыре руки, а он весь — чудище о четырёх ногах, но чудище прекрасное. И тогда чудесное стало естественным. Гарри ощутил губы на своих губах, руки в своих руках, а потом и чужие плечи, щетину на подбородке, горбатый нос, жёсткие волосы у висков и мягкий ворот рубашки. И Гарри любил эту симфонию без памяти, хватая обеими руками, потому что Снейп вдруг поцеловал его жарко, несдержанно, изо всех сил стиснув Гарри плечи. Поцеловал, будто мучаясь, как терзал обычно свою скрипку.

Они вцепились друг в друга, сминая одежду. Руки Снейпа блуждали под свитером, и горячая кровь быстрее побежала по телу. Гарри, потеряв всякое соображение, толкнулся бёдрами вперёд и вдруг оказался прижатым к столу. Его дыхание участилось, поцелуй стал злее. Снейп уверенно захватил ртом его губы и не давал вздохнуть, отчего Гарри мог только отвечать на этот безумный поцелуй — они будто пытались найти друг у друга гланды, заявить права на каждый уголок рта, не могли решить: ласкать или сожрать друг друга. Это длилось и длилось. Шли минуты. Поцелуй становился слаще, превращался в ласку губами, а когда казалось, что уже вот он, конец, — сейчас их губы разомкнутся, снова превращался в голодный и неистовый, как только Гарри находил кончиком языка язык Снейпа. Они уже не пожирали, а пробовали, дразнили, играли, шумно дыша и обмениваясь быстрыми поцелуями, а потом тут же снова сосали друг друга, скользя языком по языку бесстыдно и глубоко, полностью отдавшись откровенной ласке, захватившему их наслаждению. Но не только рот — тело целовало тело. Гарри уже почти лежал на столе, извивался, зажатый Снейпом, непристойно тёрся о его живот, и вот сейчас… ещё немного… Он застонал, чувствуя, что сейчас кончит только от этого поцелуя, от жарких объятий, от того, как жадно Снейп прижимал его к себе, несдержанно трахал через одежду, ласкал его губы, его рёбра, его ягодицы, приспустив сзади мягкие спортивные брюки.

И вдруг всё прекратилось. Гарри чувствовал на своих влажных, усталых губах тяжёлое, прерывистое дыхание Снейпа и его подрагивающие руки на своих плечах. Снейп обнимал его. Кровь, пульсируя, бежала по телу, и Гарри, одурманенный, тоже обнимал Снейпа. Оба, ошеломленные ощущениями, стояли не говоря и не двигаясь.

В лице Снейпа было непривычное смятение. Гарри видел в его глазах оторопь, возбуждение, чувствовал его дрожь, но Снейп вдруг сжал его плечо, с силой провёл рукой по его волосам и отступил.

— Нет.

Гарри, всклокоченный, расхристанный, сделал шаг к нему, чувствуя, что сейчас сгорит от желания, ему нужно было вернуться в эти объятия, в это тепло, обнять самому, стать живым, целым, невыносимо было ощущать холод снаружи. Но Снейп отяжелевшей рукой опёрся о стол и хрипло вымолвил снова:

— Нет! Не иди за мной!

Он бросился прочь из кухни. У Гарри даже не хватило сил возразить. Он закрыл глаза, растерянно прикасаясь к своим губам. Похоть пожирала его, и Гарри сорвал с себя свитер с футболкой, бесстыдно приспустил штаны с трусами прямо посреди кухни, вытащив упругий, влажный член. Он прислонился спиной к барной стойке, плюнул в ладонь и грубо, торопливо задвигал рукой, резко подаваясь бёдрами вперёд. Всё это было не то… Хотелось вбиваться в тело… в тугой анус или в нежный тёплый рот, хотелось чужой ласки, ответного желания…

— Северус… — прошептал он, не сдержавшись. Дыхание его сбилось.

Вдруг он услышал шорох.

Открыв глаза, он увидел, что Снейп не ушёл, а стоял в гостиной и оттуда смотрел на него. Стыд и злость охватили Гарри от того, что Снейп застал его вот так: на грани, перевозбуждённым, потерявшим голову от страсти. Снейп был бледен, его глаза горели, он смотрел на Гарри, на его торчащий твёрдый член. Гарри стиснул зубы и мастурбировал уже ничуть не скрываясь, откровенно глядя ошалевшему Снейпу в глаза. Ему хотелось растянуть эту пытку: он массировал член, мял и его, и свои яйца, поглаживал большим пальцем нежное, разбухшее отверстие уретры, другой рукой неловко щипая себя за соски, дразня Снейпа и приглашая поучаствовать в игре, но сдерживаться больше не получилось. Гарри с силой задвигал рукой и почти сразу запрокинул голову, несдержанно застонав от мучительного, сладкого оргазма, от мысли, что Снейп всё видит: видит, как он кончает, как его сперма белёсыми нитями выплёскивается из члена и капает на пол.

Когда Гарри пришёл в себя и открыл глаза, Снейп уже исчез. Дверь в его спальню была закрыта. Гарри тихонько подошёл к двери и поскрёб её.

— Северус!.. — позвал он через дверь. Гарри прижался к ней ухом и прислушался. Ему казалось, он что-то слышит, а может, и нет. — Северус, открой… Я прошу тебя… Впусти меня… — Он уже отчётливо услышал за дверью шорох. Гарри прислонился к двери всем телом и зашептал сбивчиво: — Я с ума схожу… я хочу тебя. А ты хочешь меня. Не мучай нас... Пожалуйста… Открой дверь…

— Гарри, уходи, — услышал он вдруг голос Снейпа очень близко, как будто он стоял точно так же, как и Гарри, только по ту сторону двери. — Уходи, — повторил он. — Ничего не будет. То, что произошло… Я с ума сошёл. Это полное безрассудство. Иди спать.

Гарри услышал, как повернулся ключ в замке, и вздохнул. Снейп всегда был очень рассудителен. Наверное, ему нужно подумать, оправиться от произошедшего, потому что они и правда как спятили… Этот поцелуй… сумасшедший, неистовый, как будто он — всё, что осталось в их жизни… как будто они дикие звери, лишившиеся остатков человеческого разума… Гарри машинально вернулся на кухню и задумчиво взглянул в окно на светлую полную луну. Он поставил графин назад в холодильник, вытер с пола следы своего преступления и отправился к себе.

Нырнув в постель, он ещё какое-то время ворочался, накрывшись с головой одеялом и вспоминая случившийся поцелуй и свой оргазм. С трепетным ощущением прикасался к губам и улыбался, вызывая в памяти лицо Снейпа. Он долго прислушивался к тишине, надеясь, что Снейп передумает и выйдет к нему. Несмотря на волнение, он вскоре уснул богатырским сном здорового двадцатидвухлетнего юноши, и спящим продолжая улыбаться.

Впервые он проспал до полудня. Открыв глаза, отдохнувший и радостный, Гарри ещё некоторое время изучал потолок и придумывал, как можно дальше ухаживать за Снейпом и что можно было сделать для него. Нелепая мысль спеть перед дверью в его спальню, как трубадуру под балконом дамы сердца, снова посетила его, но Гарри только с непонятной ностальгией спрятал эту детскую идею где-то в укромном уголке своих ласковых мыслей.

Оказавшись перед зеркалом, Гарри с ужасом уставился на свой рот. Такого у него не было ни разу, он даже не знал, что такое и вправду бывает от поцелуев: губы выглядели распухшими, покрасневшими, растерзанными, как будто он всю ночь сосал член. Сколько же они целовались? От воспоминаний и от увиденного тут же началась эрекция. Взлохмаченный и неумытый, в одних джинсах Гарри босиком отправился в гостиную с твёрдым намерением лечь со Снейпом в постель сегодня же. Снейп уже ждал его. Одетый и застёгнутый на все пуговицы, он сидел в кресле сложив руки на груди, и Гарри понял, что его проблемы только начались. Снейп выглядел так, будто навесил на себя огромный амбарный замок, табличку «не входить» и круглый знак с кирпичом — «стоянка здесь запрещена». Только его губы — тоже припухшие, нежные — говорили правду.

— А забор не нашёл из чего сложить? — буркнул Гарри.

— Что?

— Забудь. — Гарри вздохнул.

Он сел на краешек дивана, повернувшись к Снейпу, и подвинулся как можно ближе. Хотелось взять его за руку, хотелось поцеловать, хотелось взять в рот, но теперь было неясно, как себя вести. Впервые он пожалел, что Снейп не девушка. С ней можно было позволить нежности, ухаживания, соблазнение, не выглядя при этом неестественно. Раньше Гарри не заботился о своих однополых отношениях и тем, насколько по-мужски смотрится то, что он говорил или делал. Однако это могло смущать Снейпа. Что-то могло ещё больше оттолкнуть его. Гарри неожиданно смутился. Может, ему, наоборот, следовало вести себя менее настойчиво, раз уж Снейп привык быть только с женщинами? Гарри склонился к нему, скользнул рукой по его руке, но Снейп тут же встал и принялся ходить по комнате.

— Мистер Поттер, мне следует сегодня же уехать из вашего дома.

Гарри стиснул зубы.

— Почему?

Повисла тишина.

— Я этого хочу.

Гарри отвернулся.

— А я не хочу, — сказал он, глядя в окно.

На лице Снейпа ничего нельзя было прочесть.

— Я уже собрал вещи. Если вам достаточно моего слова, я даю его вам: я никуда не уеду на время расследования и окажу любую возможную помощь.

Он ждал ответа, но Гарри молчал. Когда Снейп развернулся и собрался было уйти, Гарри вскочил и бросился за ним.

— Ты не уедешь! Я не позволю!

— Посадите меня на цепь?

Снейп обернулся к нему. В его глазах загорелся неудержимый гнев.

— Посажу! — воскликнул Гарри, тоже мгновенно вскипая. Он закричал: — Что за вожжа тебе влетела под хвост?

— Полагаете, я обязан развлекать вас? Выступать в роли ручной обезьяны? Считаете, я должен поселиться здесь навсегда? Вы не забыли, по какой причине я нахожусь здесь? Чёрт вас дери!

Снейп замолчал, задохнувшись от ярости, и вцепился побелевшими пальцами в спинку кресла. Гарри перешёл на итальянские ругательства, но Снейп, похоже, пребывал в бешенстве.

— Я не любитель зоопарков! — процедил он, уже едва сдерживаясь. — Я уезжаю немедленно!

— Нет! — закричал Гарри. Лицо его сделалось страшным. Он кинулся к Снейпу, но тот отшатнулся, натолкнувшись на стеклянный журнальный столик, и в неуправляемом гневе отшвырнул его прочь.

Раздался грохот и звон стекла. Снейп с искажённым от злости лицом схватил Гарри за локоть. Гарри по выработанной годами привычке извернулся, но тут же застыл.

— Да стой ты! Повредишь руку, — сказал он напряжённым голосом, крепко хватая Снейпа за запястье и осторожно высвобождая.

Отойдя на шаг, он оглядел вдребезги разбитый столик и перевёл взгляд на Снейпа.

Тот был бледен. Его голос всё ещё дрожал от гнева, когда он сказал:

— Пришлёте мне счёт.

— Да на хрен его!

Гарри пнул ногой кресло, жалея, что оно не стеклянное, и снова отвернулся. С равнодушием он вспомнил, что сам одобрил эту квартиру. Невыносима была мысль, что Снейп уедет отсюда, и Гарри останется в этом белом мавзолее один. Как теперь жить здесь, в Лондоне, без Снейпа? Гарри вдруг осознал, что всё это время Снейп был рядом. Они дрались, ругались, пили вместе и ели, разговаривали, гуляли по городу, лечили раны, смотрели в глаза, как смотрят дикие звери, прежде чем приблизиться. Прикасались друг к другу. Снейп поцеловал его. Ну, или это сам Гарри поцеловал его — на самом деле он не знал, кто кого поцеловал первым, всё произошло так неожиданно, так оглушающе… Но Снейп хотел не меньше — это чувствовалось в жадных ласках его горячих губ, в его руках, зарывшихся Гарри в волосы, трогавших его тело везде… И вот теперь Снейп требовал всё это обратно.

Снейп молчал, то сжимая, то разжимая кулак.

Гарри, продолжая стоять к нему спиной, выдавил:

— Я всё помню. Я обещал отпустить тебя и от своего слова не отказываюсь. Прости за… За всё это, — он неопределённо взмахнул рукой. — Не представляю, что тебя здесь не будет. Думал, всё изменилось. Что прошлое уже не имеет значения.

— Думал, всё изменилось, — повторил он. — Хотел забыть обо всём, что есть там, снаружи. Видишь, ты говорил, что прошлое не имеет власти над будущим и у нас всегда есть выбор. Я могу сто раз умереть и стать кем-то другим, но ответ буду держать за всю сотню. То, что я говорил и делал вчера, сегодня лишило меня выбора насовсем. Прошлое… убивает нас.

Гарри прислушивался к полному отсутствию звуков и рисовал себе минуты без Снейпа, без его музыки, слов и дыхания. Как с этим примириться? Гарри решительно посмотрел в его сторону и сказал отрывисто:

— Домой тебе нельзя. Мы ведь до сих пор не знаем, кто пытался тебя убить. Я отвезу тебя в отель, но охраны не уберу. Не проси.

Он прошёл по осколкам и плюхнулся на диван, со злостью чувствуя, что горло сдавил спазм. Он сглотнул, и кадык мощно задвигался, как поршень.

Снейп, уже немного овладевший собой, сел в кресло.

— Простите за вашу мебель. Гарри…

Он замолчал, потом вздохнул и невыразительно продолжил:

— Я привлёк вас больше обычного, только поэтому вы отнеслись ко мне иначе. Отчего-то и вы привлекаете меня. Впрочем, я догадываюсь. Вы восприимчивы, у вас есть сердце. Вы умны, любите жизнь и, несмотря на свою деятельность, лишены цинизма. В вас есть глубина, которой я не ожидал увидеть. Поэзия, которую я не могу определить словами и которая влечёт меня. Порой я прихожу в ужас от своих мыслей, от того, что готов оправдать вас. Возможно, при других обстоятельствах… Но их не случилось.

Гарри не поднял головы. Он глядел на осколки столика. Его зрачки расширились.

— Ты меня как поросёнка на рынке расхвалил, — заметил он непослушным голосом. — Звучит и правда ужасно. Ужасно логично.

— Я не наказываю вас за прошлое, но я не могу забыть, кто вы такой.

Гарри не утерпел. Их глаза встретились. Во взгляде Гарри отразились растерянность и смятение. Снейп же смотрел хладнокровно.

— Я старше вас на пятнадцать лет, а кажется — на целую жизнь. Вы воин. Хотите, чтобы мир принадлежал вам, и потому сражаетесь. Мои рассуждения могут представляться вам скучными, но я не стану переступать через себя. Впрочем, именно вы и поймёте меня, потому что рассуждаете так же. Важен лишь собственный мир, и важно сохранить его в целости, всё остальное — второстепенно. Вы уже много лет боретесь именно за это и от своих выстраданных принципов не откажетесь. Позвольте мне делать то же самое. В вашем мире есть свои правила. Есть они и в моём. Тот выстрел был необходимостью, не так ли? Но то, что произошло сегодня ночью, не необходимость.

Снейп замолчал. Он отошёл к окну и больше не поворачивался к Гарри.

— Это для тебя легко? — спросил Гарри бесцветно. — Наверное, ты… — он замолчал, а потом добавил шепотом: — и правда меня не хочешь. Потому что когда хочешь по-настоящему, не боишься разрушить всё на свете.

— Всё ещё разрушаете…

Гарри неожиданно перебил его:

— Но ведь это ты требуешь разрушить всё, что с нами случилось!

Он подскочил к Снейпу и заглянул в лицо, беря его запястье. Но тот аккуратно отвёл руку Гарри в сторону.

— Когда станете старше, поймёте, что через чувства можно переступить. Даже через очень сильные чувства.

— А я думал, что музыканты и поэты, в отличие от злобных мафиози, живут чувствами. Думал, что таких, как ты, не существует.

— И я думал, что таких, как ты, не существует.

Гарри едва заметно вздрогнул. Что-то изменилось в чёрных глазах. Снейп смотрел на его припухшие, измученные губы, затем с усилием отрывал от них взгляд и снова смотрел на Гарри, на его голые плечи и нежные съёжившиеся соски. Вероятно, Снейп вовсе не хотел, чтобы его слова прозвучали так, но в них послышалось нечто, похожее на невольное признание. Гарри смотрел ему в глаза, взглядом умоляя уступить.

— И что, ты совсем-совсем проигнорируешь свои… очень сильные чувства? Это ты мне сейчас вроде как в любви признался, что ли? А отвергать того, кого ты хочешь, не называется переступать через себя?

— Оставьте дебаты. Это не дискуссия. Вы можете удержать меня силой. Вы можете заставить меня… Вы видите? Я постоянно думаю об этом, — добавил Снейп хмуро. — Я даже склонен согласиться, что мы по-прежнему живём в подобии средневековья. Но так живут не все. Простыми словами — я ваш заложник. И это вызывает у меня отвращение. Вы способны совратить даже святого, но между нами ничего быть не может. Если, конечно, вы не хотите себе раба.

Гарри стоял не двигаясь. Снейп всегда знал, как бить без промаха. Он нерешительно проговорил:

— Скажи, если бы я… тогда, в самом начале, если бы я не сделал то, что сделал, у нас был бы шанс?

Снейп молчал. Они стояли очень близко друг к другу, не находя в себе сил увеличить дистанцию. Нежность мелькнула в глазах Гарри, а Снейп взглядом гладил его полуобнажённое тело.

— Рыбы плывут, — ответил Снейп мягко.

— О чём ты?

— Мы просто собираемся в стаи — те, кто одного цвета. Вы говорили. Я говорил. Вы очень чуткий собеседник и умеете слушать.

— Я сам тебя отвезу.

Снейп кивнул.

Зазвонил мобильный, и Гарри деревянно пошёл на звук.

— Где? — спросил он в трубку, оживившись, и тут же разразился целым букетом итальянских цветистых оборотов. — Кто? Когда? Да ты что! Никого туда не пропускай! Я сейчас буду!

— Нашли скрипку! — воскликнул он.

Лихорадочно размахивая телефоном, Гарри бросился в спальню, и осколки захрустели под его ногами. Вернувшись полностью одетым, он хозяйским жестом схватил Снейпа за руку и потащил к выходу.

— Ты никуда не едешь! По крайней мере, сию минуту.