Царь горы

Глава 28. Лесной царь

Огромный дом в три этажа — гораздо больше того, в котором Гарри жил в Палермо, — совсем не выглядел мрачным. Серые камни стен оттеняла яркая жёлтая черепица и жёлтые же кирпичики окон. В пасмурный октябрьский день они особенно притягивали взгляд. Свет горел во всём доме — начинало темнеть. Гарри, задрав голову, быстро прошёл по аллее через знакомый парк и подошёл к дверям. Казалось, дом постепенно нависал, чтобы в конце концов упасть и раздавить непрошеного гостя.

Всё было автоматизировано, и тяжёлая тёмная дверь распахнулась сама по себе.

Огни горели так же ярко, как в день праздника. Гарри осмотрелся чуть внимательнее. В полукруглом холле знакомо сияли зеркала в золочёных рамах, картины в золочёных багетах, вдалеке — круглый столик на гнутых ножках и такие же стулья — всё из какого-то тёмного блестящего дерева. Лакированные перила у белой лестницы из мрамора, затканного тончайшими серебристыми жилками, точно покрытого паутиной, ледники ваз и водопады хрустальных люстр сверкали так, что было жарко глазам. Сводчатый потолок был расписан небесно-голубым, по куполу плыли белые облака. Не хватало только херувимов, которые разлетелись по католическим соборам. По бокам огромного холла ввысь стремились две мраморных колонны, подпирая пазухи. Гарри, чувствуя себя маленьким и потерявшимся, сделал несколько шагов, слушая, как подмётки его туфель гулко стучат по зеркально отполированному мраморному полу. Прямо перед лестницей на белом мраморе виднелся голубоватый цветочный орнамент.

Гарри оглянулся. Позади высокие французские окна прикрывали портьеры из тёмно-синего жаккарда. Входная дверь в два человеческих роста была двустворчатой, окованной железными полосами с обеих сторон, с вычурной резной ручкой. Как можно тише Гарри попытался прикрыть её. Дверь подалась глухо, тяжело, но дальше шарниры пошли без усилия, как будто Гарри сдвинул с места и покатил грузовой вагон. Тихий щелчок — и дверь оказалась плотно закрытой.

Вверху лестница терялась в темноте, а сбоку приглашала другая створчатая дверь, приоткрытая. Кабинет, вспомнил Гарри.

Он сделал несколько шагов. Неожиданно пришло привычное холодное спокойствие. Сердце угомонилось. Гарри чувствовал его размеренный ритм и мысленно рассыпал самому себе похвалы. Дом был немного знаком, а ситуация напомнила встречи в кабинете с дядей Верноном. Гарри уже много раз сталкивался с тем, кто обладал властью. Это всего лишь ещё одно испытание. Что наихудшее мог сделать с ним Дамблдор? Убить? Избить? Что-то отобрать? Гарри высоко поднял голову. У старого педераста не было никаких рычагов давления, потому что Гарри ничего не боялся. У Дамблдора были ключи от любых дверей, но у Гарри не было замка. Сердце всё-таки пропустило удар, и Гарри понял, что отчаянно не хочет проиграть.

Он открыл дверь более испуганным, чем хотелось. Юность брезгует встречаться со старостью, но, если встреча всё-таки состоялась, у старости больше преимуществ, потому что только она, благодаря своему бесчувствию, по-настоящему бесстрашна.

На фоне кроваво-красных стен в глаза сразу бросилось чучело стервятника. Гарри, как околдованный, уставился в злобные глаза птицы и не сразу заметил человека, поднявшегося из кресла у камина в дальнем углу комнаты.

Уловив движение, Гарри с трудом оторвал взгляд и, скользнув глазами по доспехам и оружии на стенах, затем по изящному письменному столу розового дерева, растерянно посмотрел на неподвижно стоявшего в глубине кабинета Альбуса Дамблдора.

«Чёрт, нужно заговорить», — подумал Гарри, чувствуя, как язык прилип к нёбу. Он только надеялся, что выглядит доброжелательно. Очевидно, это ему таки удалось, потому что Дамблдор учтиво улыбнулся, подошёл ближе и протянул Гарри свою сухую руку.

— Редко встретишь молодого человека, чьи глаза не бессмысленны, — сказал он, когда Гарри нехотя подал ему свою руку в ответ.

«Что за чушь?»

Старик удерживал его руку в своей. Гарри почувствовал, как в нём снова растёт нервозность. Нужно было терпеть. Наконец, его отпустили, и Гарри небрежным жестом сунул руку в карман, где принялся тереть мелко дрожащие, вспотевшие пальцы о шерстяную ткань.

Дамблдор указал на соседнее кресло. Гарри осторожно сел на сиденье, обитое красным фуляром. Кресло, похоже, предназначалось для пыток. Шёлк был скользким, сиденье — наклонным и выпуклым. Чтобы сидеть ровно, приходилось напрягать ноги и ягодицы. Иначе Гарри рисковал съехать в полулежачую позу либо свалиться.

Старый хрен сел напротив и с любопытством повернулся к Гарри.

— Итак… — проговорили они одновременно.

Гарри вежливо кивнул, предоставляя возможность говорить, но прогадал.

— Я вас внимательно слушаю, — сказал Дамблдор, отдавая право первого хода Гарри.

Гарри стиснул зубы. Придя сюда, он уже выставил себя в роли просителя. Дамблдор вынуждает его действовать вслепую. Пошарив в кармане, Гарри вытащил записку.

— Северус болен, — сказал он хрипло. — Эта история с кражей подорвала его здоровье. А я… слишком беспокоюсь за моего дядю, чтобы остаться равнодушным…

Внезапно Гарри понял, что его волнение за Снейпа неподдельно, и пообещал себе, что по возвращении домой постарается облегчить ему положение.

— Он показал мне записку. Вы же понимаете, сэр… Северус нервничает. Оказался в такой неприятной ситуации… Вы дали мне свой номер телефона. Я узнал…

Гарри на мгновение замолчал, мысленно поливая себя всеми известными ему итальянскими ругательствами. Он говорил слишком сбивчиво.

— Я узнал ваш номер в записке, — сказал он более уверенно. — Северус собирался встретиться с вами сам, но я отговорил его. К нему уже дважды приезжал врач. Если вы что-то знаете…

Дамблдор внимательно слушал с доброжелательной миной на лице.

— Сожалею, мой мальчик, — ответил он добродушно. — То, что я собирался поведать профессору Снейпу, я должен сказать лично.

Гарри вспыхнул.

— Сэр, я умею хранить секреты!

— Не сомневаюсь в этом. Ты храбрый молодой человек.

— Причём тут храбрость? — проворчал Гарри.

— Некоторые секреты, чтобы их узнать и хранить, требуют известной доли смелости, — ответил Дамблдор безмятежно, и Гарри напрягся.

— Когда профессор оправится, я всё-таки хотел бы его увидеть. Прошу передать ему это. Поверь, встреча в его интересах.

Гарри сидел неподвижно, но внутри всё бушевало. Он вскочил с кресла и, скрестив руки на груди, встал перед Дамблдором.

— Вы знаете, кто вор? Почему вы не позвонили в полицию? Согласитесь, всё выглядит очень странно! Как вы передали эту записку?

Дамблдор выглядел позабавленным этим натиском.

— Мой хороший знакомый доставил сообщение профессору Снейпу, — сказал он спокойным голосом, нимало не смутившись. — Я не сообщил полиции только потому, что у меня нет доказательств. Это касается непосредственно профессора Снейпа, пусть он и занимается этим, а я публичный человек.

Дамблдор чуть нахмурился, и Гарри увидел, как в его мягком, доброжелательном лице появилось что-то опасное.

— Гарри, присядь. Должен сказать, что я знаю одного твоего тёзку…

Старик наклонился к нему.

— Не лично, но, раз ты всё-таки приехал, считаю, что нам пора познакомиться.

Гарри похолодел. Всё-таки Дамблдор знает, кто он на самом деле?

Пригладив бородку, тот положил руку Гарри на плечо.

— Что скажешь?

Гарри сглотнул и, не отводя взгляда, храбро смотрел своему противнику в глаза.

— Вы о чём? — спросил он, нервно рассмеявшись.

Дамблдор был серьёзен, погладив Гарри по плечу.

— Не стоит меня недооценивать, — добавил он миролюбиво. — Твой маленький спектакль меня потешил. Может, пора прояснить недоразумение?

Внезапно отпустив его, Дамблдор встал. Подойдя к камину и оперевшись локтем о каминную полку, он обернулся.

— Юность так самоуверенна, — проговорил он с непритворным вздохом. — Считает, что легко обведет вокруг пальца кого угодно, а старика — первым делом. Гарри, ты копия своего отца. У тебя глаза твоей матери. Неужели ты думаешь, я тебя не узнал?

Гарри побледнел.

— Нам с тобой есть что обсудить, — продолжил Дамблдор невозмутимо. — В частности, то, что люди Корнелиуса Фаджа пытаются подорвать твою власть, а, соответственно, и мою. У нас есть общее дело, которому не должны мешать дела личные. Что скажешь?

— Нам… нам нужно сотрудничать, сэр, — ответил Гарри скрипучим голосом.

— Верно, — кивнул Дамблдор с удовлетворением. — Я не осуждаю тебя за то, что тебя привлёк такой интересный человек, как профессор Снейп, а он, конечно, тебя привлёк, — добавил старик, пронзая Гарри взглядом своих умных голубых глаз, — как и не осуждаю за твои склонности. Мы все имеем право на маленькие слабости, ведь так?

Гарри с трудом кивнул.

Дамблдор подошёл ближе и снова положил руку Гарри на плечо, вынудив съехать назад в кресле и запрокинуть голову. Гарри ощутил, как обнажилась его шея. Он расширенными глазами смотрел Дамблдору в лицо, пока тот аккуратно поправил ему воротничок рубашки. Сухие старческие пальцы залезли под ткань, и Гарри почувствовал, что задыхается.

— Думаю, твои друзья не обрадуются этому известию, поэтому пусть твои секреты останутся между нами. Согласен?

Гарри казалось, что он весь оледенел.

— Да, — прошептал он, видя, что Дамблдор ждёт ответа.

— Я деловой человек. Ты ведь понимаешь, что я хотел бы чего-то взамен?

Свернуть шею старому педерасту прямо сейчас — мелькнуло у Гарри в голове. Но он сразу же вспомнил об охране. Наверняка тут полно камер. Поэтому ему ничего не оставалось, как спросить, едва ворочая ватным языком:

— Чего?

Дамблдор отпустил его и в задумчивости прошёлся по кабинету.

— Отужинай со мной, — сказал он внезапно.

Гарри только угрюмо кивнул.

Дамблдор позвонил по телефону и распорядился, после чего велел жестом следовать за ним. Они прошли устланную мрамором столовую с обеденным столом на двадцать персон. Дамблдор привёл Гарри в заднюю часть дома, на веранду с панорамными окнами. Посередине стоял уже накрытый столик на двоих. Вместо стульев были венецианские кресла, приземистые, но с высокой спинкой и пышными подлокотниками. Двое бесстрастных мужчин в чёрных костюмах и белых перчатках бесшумно сновали, на растопыренных пальцах поднося закрытые крышками серебряные блюда.

Дамблдор предложил гостю присесть. Гарри опустился в венецианское кресло и проклял его, а заодно всю остальную мебель в доме. В кресле могли поместиться трое Гарри. Спинка небоскрёбом возвышалась над его головой. Сиденье снова оказалось скользким, но на этот раз ровным и твёрдым. Под задницей явно была доска. Гарри утешал себя тем, что гвозди у хозяина дома торчат из матраса.

— Устрицы, — указал Дамблдор на одно из блюд. — Прошу тебя. Лучшее, что только могло создать море.

Гарри мог бы поспорить, но вступать в диалог совершенно не хотелось. Снейп бы удивился тому, каким молчаливым был Гарри сегодня.

Устрицы были крупными, скользкими и чересчур жирными. Гарри, обычно с любовью относившийся к любой морской еде, с трудом сжевал пару штук и понял, что больше не в состоянии проглотить ни кусочка.

Дамблдор безмятежно съел полдюжины устриц и пододвинул Гарри другое серебряное блюдо.

— Крокеты из телячьих мозгов.

Гарри позеленел.

— Спасибо, нет, — произнёс он с трудом.

— Запеканка из телячьих почек? Ростбиф из телятины?

— Я должен собрать телёнка?

Дамблдор рассмеялся, глядя в напряжённое лицо своего гостя.

— Ты вправе отказаться.

— Только спаржу, пожалуйста, — ответил Гарри, морщась. Все эти церемонии выводили его из равновесия, и он понимал, что старый урод делает это нарочно. — Нет, я не пью.

Гарри решительным жестом остановил Дамблдора, приподнявшего бутылку вина. После первой перемены блюд Дамблдор приступил к делу.

— Полагаю, Сириус Блэк посвятил тебя в некоторые детали. Я должен выиграть следующие выборы. Тогда всё будет идти, как идёт сейчас. Ты останешься во главе твоей организации. Уизли сохранят свою поддержку. Я останусь при своём. Если к власти придёт группа консерваторов, они не станут договариваться. У них свои люди, своя поддержка. Всем нам в Лондоне станет очень тесно, — сказал Дамблдор спокойно. — Корнелиус много лет поддерживал лейбористов, но последнее время что-то он темнит. Похоже, у группы тори нашёлся туз в рукаве. Фадж об этом узнал и решил получить поддержку на другой стороне.

Гарри молчал, тупо разглядывая старика. Дамблдор подставит его при первой же возможности. Если вся эта ситуация уже не означает, что Гарри стал козлом отпущения в какой-то неизвестной ему игре, а он вынужден играть вслепую. Только приехавший из другой страны, не знающий местных порядков, не имеющий крепкой поддержки и сторонников — идеальная кандидатура на пушечное мясо. И Сириус, так неожиданно и некстати покинувший Великобританию. Гарри разозлился на крёстного. Как Сириус мог оставить его со всем этим дерьмом? В довершение всего Дамблдор ясно дал понять, что намерен его шантажировать. Да и странно, если бы не стал…

Он взглянул исподволь. Убрать Дамблдора очень трудно. Видного политика окружает куча охраны, не говоря уже о Ми-6. Даже очень опытному киллеру непросто обойти спецназ.

— Что скажешь, Гарри?

Гарри вспомнил о сегодняшнем докладе Гермионы.

— Фадж завербовал кого-то из наших, — сказал он тихо.

Дамблдор довольно улыбнулся.

— Qui prodest, — произнёс он по-латыни. — Ищи, кому выгодно. А в твоей организации, Гарри, это выгодно любому, кто хотел бы занять твоё место.

Дамблдор аккуратно разделывал в тарелке мясо.

— Иерархия… — протянул он. — Положение…

Он взглянул на бледного Гарри.

— Разумеется, ты хотел бы сохранить своё положение, не так ли?

Гарри стиснул зубы.

— И может быть, даже уйти дальше, — продолжил Дамблдор как ни в чём не бывало, — уйти вперёд. Обогнать своих соперников, потому что ты, Гарри, знаешь правду, верно? Важна только вершина. Утверждающие обратное уже остались внизу. «Слава ещё не всё…» — это рассуждение проигравшего, ты так не думаешь?

Он замолчал. Гарри не шевелился. В проклятом кресле у него одеревенела спина. Дамблдор ждал ответа, и Гарри ругнулся про себя.

— Не слава, — с трудом ответил он. — Власть.

Дамблдор удовлетворённо кивнул.

— Чтобы сменить позиции, необходима жертва, иначе на поле станет тесно. Материя движется, но на движение расходуется её часть. Довольно жестокий закон, не находишь?

Глядя в растерянное лицо Гарри, он добавил, улыбнувшись:

— Молодые не любят философию. Она для них слишком бесплотна. Юность любит материальное. Оно умеет быть сладким.

— Попробуй вот это, не бойся, — Дамблдор протянул ему блюдо с восточными десертами. — Тебе понравится.

Гарри механически взял кусочек чего-то, присыпанного сахарной пудрой, и быстро проглотил, не жуя.

— Так о чём это я… — продолжил старик, сморщив лоб. — Ах да. О том, что всё в мире требует своей платы. Или ты уступаешь, чтобы дать пройти другому, или заставляешь кого-то остаться позади. Вопрос только в том, какой высоты твоя вершина. Где ты захочешь остановиться.

Улыбаясь, он взглянул на Гарри.

— Где?

Видя, что Гарри не отвечает, Дамблдор добавил:

— Желающие занять моё или твоё место вынудят и остальных сменить свои позиции. Налаженная система начнёт разваливаться. Те, кто остаётся внизу, очень хотят забраться наверх. Передел власти будет означать новые жертвы, Гарри, — сказал Дамблдор мягко. — Тот, кто сумел заинтересовать Корнелиуса Фаджа, захочет убрать преданных мне людей, избавиться от тебя и твоих товарищей. Если ты уступишь, на твоё место придёт другой, но такой же молодой и сильный. Избранный, — добавил Дамблдор с неожиданной мечтательностью. — Он тоже хочет своих вершин. Хочет подниматься и идти вперёд. Стать первым. Он будет действовать так же, как мы с тобой. Только появятся жертвы, Гарри, много жертв.

— Стабильность, — с нажимом проговорил он сухим, скрипучим голосом, — основа здорового общества. Революции, перевороты — удел импульсивных и юных. Рубят головы во все стороны, не считая, кто прав, кто виноват. Потом канонизируют супостатов, проклинают пророков. Бесовщина. Одни эмоции, и ни капли здравого смысла.

Дамблдор недовольно покачал головой.

— Ты силён, Гарри Поттер, пусть ещё очень молод. И у тебя есть право сильного. Чего ты хочешь? Бороться с ветряными мельницами — законами бытия, уступить своё место другому или сохранить существующий порядок?

— Вы предлагаете мне выбор?

— Самый широкий, — развёл руками старик. — Мы оказались на своих местах, потому что мы с тобой умные и сильные люди. Именно у нас и есть выбор. Выше нас только господь и британская королева. Но они — только символы, пусть они остаются в своей сфере идеального. Мы же поднялись высоко, так высоко, как только можно подняться. Поверь, я знаю, чего стоило тебе твоё место.

«Ни хрена ты не знаешь».

Гарри схватил серебряный кофейник, чтобы спрятать от Дамблдора свой взгляд, но старик мягко отобрал у него кофейник и сам наполнил ему чашку.

— Знаю-знаю, — бормотал он. — Тебе было непросто. Знаю, как это бывает. Жизнь ставит перед трудным выбором каждую минуту. Да или нет? Налево или направо? Но с каждым шагом выбор всё легче. Поверь, Гарри, наступит день, когда ты забудешь о том, что нужно выбирать. Ты просто будешь знать. Знать, что правильно, а что нет.

— И когда это будет? — спросил Гарри хмуро. Последние слова Дамблдора показались зловещими.

— Когда ты станешь по-настоящему взрослым.

Гарри фыркнул.

— Мне двадцать два, а не два, если вы не заметили.

Дамблдор тихо рассмеялся.

— Иные и в сорок не взрослеют. Это непросто — взрослеть. Для этого нужны храбрость и мужество. У тебя всё это есть. Ты обязательно станешь взрослым.

— Пока же этого не случилось, — добавил он, подавая знак слугам, — позволь мне опекать тебя.

Со стола убрали, оставив только кофе. Гарри обнаружил, что его чашка уже пуста, и налил себе ещё.

— Наше положение не только преимущество, но и великая ответственность. Ты знаешь, что у руководителя всегда максимум ответственности. Многие люди не хотят подниматься выше. Их устраивает положение. Но в случае переворотов они страдают тоже. Мы в ответе за них. В ответе за всех, кто остаётся внизу, потому что на них стоит гора. На них выстроена вся пирамида. Таков порядок вещей.

Гарри представилась гигантская пирамида из спрессованных людей, по которой вверх карабкается Дамблдор и другие. Кто-то, плохо уцепившись, срывается и падает вниз.

Старик тем временем, взглянув на Гарри, поджал некрасивый морщинистый рот и добавил:

— Ты так и не ответил. Что ты выбираешь?

Гарри механически схватился за кофейник. Дамблдор имел в виду, что попытки его убрать приведут лишь к тому, что на его место придёт очередной мудак, такой же точно. И уж конечно, Дамблдор не потерпит, чтобы кто-то пытался занять его место, хотя по его логике именно к этому Гарри и должен стремиться…

Гарри осенило. Дамблдор с одной стороны предостерегает его, а с другой — ищет преемника. Он поднял голову. Его визави смотрел любопытствующим взглядом и, кивнув, подтвердил:

— Я прекрасно вижу, чего тебе хочется. Вернее, не хочется. Ты не желаешь, чтобы тобой управляли вслепую. Опасаешься меня… — Старик пожевал губу. — И правильно. Не стоит планировать что-то за моей спиной. Для этого ты слишком юн и неопытен. Мальчик мой, ты должен меня слушаться.

Гарри снова почувствовал подступающую тошноту.

— Ещё кофе? — спросил Дамблдор участливо, и Гарри кивнул.

— Молодость… — пробормотал старик с жадностью. — Чудесный дар. Столько силы, упорства… Где мои двадцать два…

Гарри моргнул. При всём своём воображении ему не удавалось представить Дамблдора двадцатилетним.

— Юношей я очень любил Гёте, — сказал Дамблдор безмятежно. Неожиданная и нелогичная смена темы заставила Гарри напрячься. Вдобавок он совсем не разбирался во всех этих фамилиях и, когда важная птица козыряла эрудицией, каждый раз чувствовал себя разведчиком на вражеской территории.

— Гёте?

— Гёте, — кивнул Дамблдор. — Немецкий язык обладает особым очарованием. Когда-то давно у меня был друг… Немец. Он научил меня немецкому.

— Был?

Дамблдор помолчал.

— Молодость… — произнёс он снова на этот раз с тоской. — Молодость — это джинн из бутылки. Кажется, он исполнит всё. О подвохе узнаешь потом. Молодость хочет изменить мир и думает, что достаточно загадать желание. Всё вокруг падёт к её ногам, ведь она неотразима и за то права. Как всякая красота, молодость берёт, не задаваясь вопросами. Берёт только потому, что существует.

Гарри порядком надоело слушать весь этот бред. Чтобы прервать речь старика, он нетерпеливо выпалил:

— Так что там с вашим другом?

Взгляд Дамблдора стал более осмысленным. Он обратил внимание на Гарри, и выражение его лица из рассеянного снова стало острым и проницательным.

— Мой однокурсник и я окончили юридический факультет Оксфорда. Это были шестидесятые. Запрет испытаний ядерного оружия. Мы больше не ждали третьей мировой войны. Снятие уголовной ответственности за гомосексуализм. Джон Леннон пел изо всех динамиков «All you need is love». Свобода слова. Пражская весна. Весна… — Дамблдор покачал головой. — Мы пили жизнь, как шампанское. Невыносимая лёгкость бытия — так вроде бы писал господин Кундера. Однако мы с моим другом много трудились, чтобы попасть в парламент. Всё ради общего блага. Да-да, я тоже был молод и хотел спасти мир, экономику и мелких предпринимателей.

Он снова замолчал.

Гарри силился представить Дамблдора на баррикадах или митинге гомосексуалистов, горланящим «всё, что тебе нужно, — только любовь», но ему опять это не удалось.

— А что потом?

— Потом… — Казалось, Дамблдор больше не хотел об этом говорить. — Потом Джон Леннон был убит, помимо ядерного оружия появилось нейтронное, и война всё-таки пришла — в Афганистан. Железная леди стала премьер-министром — налоги взлетели до небес и идеям государства всеобщего благосостояния пришёл конец. Пушки вместо масла, — пробормотал Дамблдор, — вот что я имею в виду, когда повсюду лезут воевать.

— Какие пушки?

— Когда государство, пренебрегая благосостоянием народа, принимается воевать, этому государству жить недолго, уж поверь мне. А слова эти принадлежат министру нацистской пропаганды Йозефу Геббельсу. Он сказал: «При необходимости мы сможем обойтись без масла, но никогда — без пушек».

Дамблдор, улыбаясь, пододвинул Гарри маслёнку и блюдо с хлебом.

— Не стоит упоминать, чем закончили обе милитаристские империи двадцатого века.

— А чем закончилась ваша дружба?

Гарри начал порядком раздражаться от непоследовательности своего собеседника.

— Я повзрослел, а мой друг — нет.

— В смысле? Его убили?

— Видишь ли, неумение принимать взрослые решения ведёт к печальным последствиям.

Гарри решил раскопать эту историю. Жаль, что Дамблдор не назвал имени своего… друга, любовника, или кто он там был.

— Гёте писал чудные баллады, — как ни в чём не бывало вернулся Дамблдор к предыдущей теме. — Тебе знаком «Лесной царь»?

Не дожидаясь ответа, старик продекламировал балладу по-немецки, а потом по-английски.

— Особенно любопытна вот эта часть, — прервал он затянувшееся молчание и процитировал ещё раз:

— Дитя, оглянись; младенец, ко мне;

Веселого много в моей стороне:

Цветы бирюзовы, жемчужны струи;

Из золота слиты чертоги мои.

Дитя, я пленился твоей красотой.

Неволей иль волей, а будешь ты мой.

— Он умер, — буркнул Гарри, — когда царь забрал его от отца. Зачем царю дохлый младенец? Что с него взять?

Хозяин дома нажал кнопку звонка. На веранде снова появилась бесшумная и безликая парочка, и со стола всё исчезло.

— Умер? Как посмотреть… Хотя потеря невинности, можно сказать, равноценна смерти.

У Гарри кровь отхлынула от лица. Он сидел в кресле не шелохнувшись уже больше часа, а тут принялся ёрзать.

— Вы… Ему… То есть, царь ему, типа, вдул? — выпалил он с ужасом.

Дамблдор деланно рассмеялся.

— Ты понимаешь всё слишком буквально. Невинное дитя, покинув свою колыбель, непременно увидит соблазн. Затем увидит зло. Затем дитя впервые совершит зло во имя соблазна, и этим сделает первый шаг на пути к взрослой жизни. Потеряет свою непорочность.

Он встал и подошёл к Гарри, глядя на него сверху вниз.

— Ты тоже совершал зло во имя соблазна.

Гарри скептически глядел на эту нависающую над ним фигуру вящего правосудия и открыл было рот, собираясь выпалить, что последнего, виденного им исповедника он облил всеми известными ему матерными ругательствами, но Дамблдора или не интересовали его ответы, или он видел Гарри насквозь. Он продолжал говорить:

— Ты так юн, но удивительным образом сумел сохранить целомудрие, несмотря на то, что работал у своего дяди.

— Какое ещё целомудрие?

Вспыхнув, Гарри вскочил. Закипевший, он с трудом удержался, чтобы не сказать, что спал с целой сотней девчонок и вообще вертел все десять заповедей. Он не замечал, как Дамблдор плавно переводит разговор в нужное ему русло. Гарри от его слов ощущал налипающую корку чего-то гадкого, как будто упал лицом в кучу вонючего навоза. Из слов Дамблдора выходило всё складно и правильно, отнюдь ничего мерзкого старик не говорил, но не уходило чувство некой двойственности, которую Гарри скорее чуял, нежели понимал, откуда она произрастает. Выходило, что каждый раз ему нечего было возразить, хотя он с очевидностью ощущал непонятное несоответствие, логическую ошибку. Гарри пожалел, что здесь не было Снейпа. Тот своим тонким, острым умом тут же замечал всё. Гарри попытался представить, что тот мог бы ответить, но выходило плохо. Растерявшись, он молчал, пока его собеседник говорил ему что-то. Что, Гарри так никогда и не вспомнил.

— Позволь показать тебе дом, — прошелестел Дамблдор, приглашающе вытянув руку.

Похоже, Дамблдор только на словах разделял дела общественные и личные. Он взял Гарри под локоть и вынудил встать. Проведя его через холл, Дамблдор живо поднялся первым по мраморной лестнице, не оглядываясь и не заботясь, идёт ли Гарри следом. Лестница упиралась в длинный коридор, устланный светлой ковровой дорожкой с атласной багровой лентой по краю. Коридор чем-то походил на гостиничный: длинный и безликий, по обе стороны от белых стен располагались закрытые, тёмные двери с медными ручками.

— Здесь десять спален, — пояснил Дамблдор в затылок, пропустив Гарри вперёд. — Слишком много для меня одного.

И в какую же из этих десяти его потащат? Гарри деревянно шагал, чувствуя, как старый сракоёб сопит ему вслед. Дамблдор заставил его свернуть в конце коридора. За поворотом оказалась ещё одна лестница — поменьше. Они снова спустились, прошли мимо открытых дверей биллиардной, затем показался кусочек знакомого холла и глухая стена выполненной в кремовых тонах гостиной. Стрельчатые розетки на потолке кружились. Гарри задыхался.

Дамблдор привёл его в небольшую, по меркам дома, комнату — что-то вроде малой гостиной. Стены были обиты голубым шёлком с золотистыми нитями, и Гарри удивился старомодному обычаю обивать стены тканью. На стене висел чёрный экран, подключённый к аудиосистеме. В центре стояла розовая оттоманка, вычурная, полная неожиданных изгибов, как капризная женщина, однако все эти изгибы служили удобству. На ней можно было развалиться в свободной позе, раскинув руки, спустив одну ногу на пол, если хотелось, а другую вытянуть…

Гарри медленно обернулся. Анальный вампир повернул в двери ключ и, опустив его в карман, жестом предложил ему садиться.

Гарри похолодел.

— Можно ещё кофе? — выпалил он первое, что пришло ему в голову после того, как он упал на скользкую ткань, надеясь на то, что дверь отопрут. За сегодня он выпил столько кофе, что даже у него, почти невосприимчивого к кофеину, мелко дрожали руки и путались мысли. Или этому виной визит в проклятый дом. Ректальный воин посмотрел на него мягким увещевающим взглядом, но в кофе не отказал.

Он сел рядом. Гарри тут же вскочил, теряя остатки выдержки. Повелитель очка, улыбаясь, заговорил:

— Я публичный человек, безусловно, — сказал он со вздохом.

«И дом твой публичный», — подумал Гарри, пока жопный глист продолжал:

— …но известие о моей связи с мужчиной не слишком испортит мою репутацию. Англия в последние годы стала довольно-таки лояльной. Видишь ли, Гарри, всё зависит от того, как подать нужную информацию. Я смертельно влюблён на старости лет в юношу намного моложе. Тот отвечает мне взаимностью. Я обожаю моего Адониса, подобно императору Адриану, превозношу как бога. Кто-то снимает нас на видео и делится видеозаписью с журналистами. Я потерян, убит, раздавлен, потерял часть электората, но приобрел крепкую симпатию другой его части.

Он снова встал и подошёл к побледневшему Гарри, который, не выдержав, сделал шаг назад.

— На похожей записи твоё собственное лицо тоже может быть не затемнено. Такое видео не отправится к журналистам, пока ты не слишком им интересен. Оно попадёт в руки членов твоего совета и всех твоих конкурентов.

На мгновение Гарри даже послышалось в голосе очкового змея что-то, похожее на сочувствие.

— Я не советую тебе снимать.

Шах и мат. Гарри, бледный как смерть, отступил ещё на шаг. Старик хмурился, и у Гарри внезапно кончились для него имена. Выдумывать Дамблдору прозвища стало совсем невесело. Холодно. Мысли точно парализовало, и Гарри сглотнул. Ноги и руки коченели, немели голосовые связки. Он был точно окутан коконом ваты и чувствовал слабость. Это был страх.

У Дамблдора уже что-то есть на Гарри конкретное или нет? Из его слов нельзя было сделать никаких выводов. Гарри пытался собрать всё в одну картину, но Дамблдору удавалось им манипулировать, и Гарри, оцепеневший, никак не мог прийти в себя.

— Так мы договорились о сотрудничестве? — спросил Дамблдор, подняв руку и тронув Гарри за воротник. — Это в твоих интересах. Тебе не удастся получить то, чего так тебе не хватает. Профессор Снейп гетеросексуален, уж поверь мне, а у тебя такая трудная работа… Всё время приходится скрываться, — пробормотал он. — Уж я-то пойму тебя лучше остальных. Поддержу тебя. Вместе мы сможем всё.

— Но я… Вы мне не нравитесь, извините, — пролепетал Гарри.

Дамблдор не выглядел огорчённым.

— Мы это исправим, — возразил он уверенно.

Неужели старый козёл ничего не боится? Ему ведь нужен союзник! Нужен глава подпольного бизнеса, а Гарри молод и потому, по мнению старика, управляем. Дамблдору невыгодно, чтобы Гарри пожелал от него избавиться. А после такого Гарри захочет от него отделаться — Дамблдор не может этого не понимать… Куда как вернее привязать хорошим отношением, а не заставлять… Заставлять…

Гарри в отчаянии поднял взгляд и дёрнулся, когда Дамблдор положил ладонь на его галстук. Старику плевать. Он обалдел от безнаказанности. В случае неудачи он легко заменит Гарри кем-то другим. Дамблдор его хотел и собирался получить. Ему нечего было бояться. Все его разговоры о власти… По его логике Гарри мог смело вытереть ноги обо всех, кто не так богат и влиятелен, но сам должен был беспрекословно слушать старика. Иерархия… Чем выше положение, тем труднее выбор, лизать ли жопу начальству и каким образом. Дамблдор не знает отказа, и, не будь Гарри Поттером, тот не стал бы обхаживать его так долго. Вызвал бы охрану и велел бы его держать, а потом бы ещё и шантажировал этим. Но… он и сейчас шантажирует… Он всего-то и хочет… Это всего лишь тело, а Дамблдор сейчас, сию минуту был сильнее... В конце концов, каких только мерзостей не приходится делать в жизни? Выбирать и терпеть результат этого выбора — это и значит жить. Может, кто-то бы громко хвастал, что ни за что бы не согласился, но Гарри не приписывал себе несуществующих подвигов. Он хотел сохранить своё положение и не хотел умирать.

«Не могу. Не могу», — пронеслось в голове. Может, это и была вершина его личной пирамиды?

Он не мог согласиться, а Дамблдор не собирался отступиться. Он продолжал смотреть в упор. Стоял слишком близко. Близко и долго, так что Гарри вынужден был отклониться назад, чтобы в нервном припадке не дать старику в зубы. Глаза его бегали повсюду, цепляясь то за золотые нити на стенах, слишком теперь заметные, то за большую чёрную колонку, то за пару чиппендейловских стульев.

«Самые качественные пыточные стулья только у нас», — мелькнуло в голове Гарри, и он рассмеялся Дамблдору в лицо. Мебель в доме была нестерпимой, еда — несъедобной, хозяин — сущим дьяволом. Натурально, это и был тот самый ад, которым всегда пугала тётя Петунья.

— Тебе жарко?

Гарри засмеялся сильнее. Он испугался сам себя. Лихорадочный ужас превращался в припадок. Он чувствовал сразу всё: страх, веселье, нетерпение, жару и холод — что-то дикое, но его состояние было последним, что интересовало Дамблдора. Не было сомнений, что старый хрыч заставит его. Гарри попытался ещё отступить и заозирался, как пойманный в ловушку зверь. Дверь заперта. Ничего, похожего на оружие. Ударить — набежит охрана. Впрочем, если сюда заявятся телохранители, будет только хуже. Дрессированные цепные псы обычно в курсе всех хозяйских извращений.

Сердце стучало тяжело, и почти синхронно с ним пробили настенные часы. Гарри вздрогнул и взглянул на них. Шесть.

— А… А если я откажусь? — всё-таки сумел спросить он хриплым голосом.

Дамблдор вздохнул.

— Мальчик мой, ты сам не знаешь, что говоришь, — сказал он с улыбкой, подступая и хватая Гарри, растопыривая шишкастые, но тонкие, сильные пальцы. Гарри задрожал. Отвращение заполонило его.

— Я сам… Я сам! — крикнул он, отпихивая старика, почти отбиваясь, на ходу придумывая, как же бежать. Он достиг того уровня страха, которое, бывает, превращается в слепое, неуправляемое бешенство. Тяжело дыша, он смотрел на Дамблдора испуганными глазами, уже не соображая, что говорит, лишь бы избежать мерзких прикосновений.

Дамблдор отступил, всё такой же спокойный. Только в глазах его появился жадный лихорадочный блеск. Дамблдор был алчность в чистом виде, и Гарри невольно задался вопросом, сколько таких, как он сам, уже побывало здесь.

— Я могу тебя подбодрить, — проговорил старик вкрадчиво.

Гарри проследил за его взглядом и упёрся глазами в чёрный экран. Вонючий гомосек собрался что-то врубить? Потом его осенило. Конечно, у этого говномеса была коллекция разного дерьма.

— Не нужно, — прошептал он. Дамблдор ждал. Ждал… Что-то ужасающе знакомое было во всей ситуации. Будучи в нервном напряжении, Гарри не сразу понял что.

Снейп. Северус Снейп точно так же стоял несколько недель назад в кабинете Гарри, и Гарри смеялся над ним. Говорил похожие слова. Велел ему раздеться.

Гарри безотчётно потянулся к галстуку и ослабил узел. Жгучее отвращение он испытал теперь не только к Дамблдору, но и к самому себе. Снейп был в этой же ситуации. Снейп чувствовал то же самое. Омерзение, гадливость, ненависть.

Око за око, вспомнил Гарри свои же слова. Чувство неподъёмной вины внезапно помогло ему успокоиться. Снейп скорее бы сдох, чем сделал бы шаг вперёд. Он предпочёл воткнуть в Гарри вилку и послать его. Даже ради спасения собственной жизни Снейп не пошёл бы на это, не говоря уже о каких-то там сделках и миллионах. Гарри прерывисто выдохнул. Он разденется, да, разденется, так ему и надо, — чтобы успокоиться, ему нужно чуть-чуть времени, — а потом, когда проклятый старик не будет подозревать подвоха, задушит его или сам трахнет — телевизором по голове, потому что ничего острого здесь не было и в помине. Он найдёт способ бежать. Он вернётся домой и будет молить прощения у Снейпа. Только бы выбраться.

Гарри вытащил из манжет запонки, на которые так рассчитывал, и аккуратно положил их на тумбу под телевизором. Одним движением он отшвырнул пиджак, галстук и торопливо схватился за рубашку, дёргая и обрывая пуговицы дрожащими пальцами. Гарри смотрел в лицо Дамблдора и видел довольного себя. Как вышло, что он был таким в тот день, а сейчас он совсем другой? Тогда он был уверен и спокоен, знал, как устроена жизнь, а теперь чувствовал трепет и, казалось, слабел с каждой минутой. Как будто им надолго овладела загадочная лихорадка, и Гарри бредил, мучился и совершенно иначе видел всё вокруг — искажённым и ярким, ненормальным. Тогда он и правда получал удовольствие от унижения Снейпа, а сейчас оказался на его месте. Как будто на мгновение сам стал Снейпом. Это было очень странное ощущение связи, бестелесной нити, соединившей их. Но теперь ведь уже всё не так, и Гарри ни за что не заставил бы Снейпа пройти через это. Не потому, что Гарри нынче вынужден испытать всё на своей шкуре, а потому, что тогда он ошибался. Был идиотом и скотиной, не знал, что творил. Почему же он чувствовал, что не должен был делать этого и почему сделал? Он жил жизнью той же, что и у всех, — в ней регулярные вещи не бывают необычными, а что там ему нравилось или не нравилось на самом деле — Гарри давно забыл. Неужели так бывает? Непоправимое случается просто так, из-за того, что ты видел его совсем иначе — незначительным и привычным. Нормальным. Может, механически делать нормальное — это и значит быть идиотом? Как слабоумные дети не отличают съедобное от несъедобного и едят испражнения, считая это нормальным. Как же тогда понять, что можно делать, а что нельзя? Где найти такой эталон, чтобы не идеальный, как святой, а более живучий, человеческий, чтобы не умереть тут же под валом других человеческих эталонов? И где она, мера поправимости, когда ещё считаешь себя вообще вправе раскаиваться за то, что жил и этим уже что-то наделал? Лгал, обижал, убивал — всё, что потом стыдливо называется «ошибался». Может и найдётся сердобольный, кто по-настоящему не винит и всё прощает, а что делать, если самому не удастся себя простить? Наверняка какая-то часть его души, похожая на Дамблдора, всё ещё в нём. То, что Дамблдор назвал правом сильного — наслаждение властью. Да уж, святым не назовёшь. Гарри чуть не рассмеялся снова от кучи бредовых мыслей, с ужасом чувствуя, что к горлу почему-то подкатили слёзы. Как мог он измениться так сильно и за такое короткое время? Снейп. Встреча со Снейпом изменила его. Если быть справедливым, не изменила, ведь всё прежнее так и осталось внутри, — заставила обнаружить в себе самом то, чего, как Гарри думал, там не было. Это открытие поразило его, так как Гарри, уж конечно, считал, что давно знает себя как облупленного. Он сам обернулся для себя открытием, вовсе не ожидая, что способен на все эти мысли и… чувства, да, чувства тоже.

Гарри разделся до белья, испытывая удовлетворение от того, что наказывает сам себя. Сейчас ему как нельзя лучше была очевидна суть самобичевания. Дамблдор смотрел на него липким, грязным взглядом, и Гарри тошнило от бессильного отвращения. Краска заливала его с головы до пят. Он не предполагал, что наступит день, когда будет изо всех сил стесняться собственного тела. Его бросало в жар. Кинув взгляд на руки, он понял, что весь пошёл пятнами. Гарри сотни раз раздевался перед другими людьми, но это был первый, когда он испытал ужас перед собственной наготой.

Глядя в жадное лицо Дамблдора, он положил вспотевшую, дрожавшую руку на край трусов, пытаясь незаметно её вытереть, а может, — в бессознательной попытке прикрыться.

— Иди сюда, — велел тот коротко.

Гарри опустил руки по швам, чувствуя себя измученным. Вдруг у Дамблдора где-то здесь тревожная кнопка? Гарри поморщился. Тонущий посреди Средиземного моря имел больше шансов выплыть на берег. Если он попытается убить Дамблдора, он не выйдет отсюда живым.

Гарри попятился. Воспоминание об отчаянии в глазах Снейпа придало ему сил. Добровольно этот урод ничего не получит. Он воскликнул:

— Нет!

— Нет?

Дамблдор удивился. Гарри поспешно натягивал на себя брюки и рубашку, путаясь в штанинах и рукавах.

— Знаете, что я вам скажу? Идите на хрен! — Голос Гарри дрожал, но звучал уверенно как всегда. — Можете пойти и трахнуть телячий ростбиф, но меня вам не получить! Пусть вам сосёт пылесос, а в жопу даёт Корнелиус Фадж, ясно?

Он выпрямился и со страхом и вызовом взглянул своему противнику в глаза. Вот сейчас… Дамблдор вызовет кого-то по своему маленькому чёрному телефону, лежавшему в кармане пиджака… Вопрос только нескольких часов, когда Гарри сам станет просить… Или старый хрыч попросту настучит о его гейских делах синдикату… Однако старик тихо рассмеялся.

— Сколько запала и силы! Ты такой же, каким был когда-то и я.

Дамблдор встал и, подойдя, быстро потрепал стиснувшего зубы Гарри по щеке.

— Когда юность бросает вызов, старости ничего не остаётся, как принять его. Это будет даже любопытно.

Гарри уловил его неприятное, горькое дыхание старика.

— Ты хочешь, чтобы я тебя заставил, потому что боишься сам себе признаться в своих маленьких грязных желаниях, но я не намерен так поступать. Я хочу, чтобы ты был со мной по своей воле. Сам попросил меня. Нам придётся решить эту дилемму.

— Наши желания не очень-то совпадают, — процедил Гарри.

— Они совпадут, — покивал Дамблдор. — Признаться, я не приемлю насилия. Я ценю разум. Видишь ли, мальчик мой, Архимед изрёк великую истину. Нужен только верный рычаг, чтобы перевернуть землю. У всех есть свои рычаги. Не существует человека, которого не выйдет убедить. С помощью хорошей системы рычагов, разумеется. Однако он по-прежнему волен выбирать. Согласись, куда как приятнее видеть добрую волю, нежели принуждение.

Гарри сглотнул. Каким таким образом удастся надавить на него, чтобы он добровольно переспал со старым козлом, если даже угроза жизни не заставила это сделать, Гарри было непонятно. Но он уяснил главное: пока Дамблдор не собирается никому доносить о его сексуальных наклонностях. Он решил растянуть удовольствие. Гарри достаточно уже овладел собой, чтобы не показать, как последние слова Дамблдора повлияли на него. Вода, что поднялась по самую шею, внезапно сходила, и к Гарри возвращалась способность логически рассуждать.

Дамблдор вытащил из кармана ключ и протянул его Гарри.

— Ты можешь идти. Мы очень скоро увидимся снова.

Гарри прокатился по дому и, распахнув настежь входную дверь, помчался к воротам. Оказавшись в машине, он заледеневшими руками повернул ключ зажигания и, уткнувшись лбом в руль, пробормотал:

— В жопу Гёте.