Царь горы

Глава 60. Сильные мира сего. Часть первая

Волдеморт пригласил Гарри присесть у камина и с удовольствием взял из его рук предложенную сигару, но от коньяка отказался, наливая в рюмку что-то прозрачное из другого графина.

— Мне нравится табак только с коньяком, — небрежным тоном пояснил Гарри, обрезая кончик. — Наверное, потому что они обостряют вкус друг друга.

Он всё будет отрицать. Риддлу послышалось. У него богатое воображение.

— Коньяк — клопиное дерьмо, — отозвался Риддл равнодушно. — Так же, как все эти помои из загаженных клопами бочек: виски, ром, что там ещё… Я предпочитаю водку: чистый этиловый спирт без вонючих примесей.

Он сидел в кресле, задумчиво глядя в пустой камин. Из-за двери слышался шум, но в комнате было тихо.

— Что же, — заговорил дирижёр, — вы ещё не последовали примеру Микеланджело?

Гарри выслушал этот вопрос с осторожным недоумением.

— Жаль, вы не композитор. Это было бы грандиозно.

— Вы человек больших крайностей, — заметил Гарри, — если легко предполагаете, что я мог бы когда-нибудь последовать примеру мастера такого уровня.

— Да что вы! Откуда эта девичья скромность? — воскликнул Риддл с усмешкой. — Вы желаете пример поближе, подоступнее? Что за низкая трусость в ваших словах? Да разве вы из тех, кто хочет быть мелочью? Дерзайте и отправляйтесь к самой далёкой звезде.

Неловкая улыбка появилась на лице Гарри.

— А потом я не оправдал бы грандиозных ожиданий, сжёг бы всё к чертовой матери и сам сгорел где-то по пути.

Риддл раскатисто рассмеялся.

— Верно. Что бы ни утверждали сторонники чистого искусства вне толпы, человек работает и творит для людей. А художнику больше остальных необходимо одобрение.

— Вы же сами сказали, что одобрение ничего не значит и что я всё равно буду один.

— Я сказал вам то, что нужно было сказать.

Гарри помолчал.

— Имеете в виду, даже вы до сих пор ждёте… ну… одобрения?

Риддл отставил рюмку и повернулся к Гарри, внимательно изучая его глаза.

— Видите ли, — заметил он неторопливо, — то, о чём мы говорим, амбивалентно. Искусство — это кот Шрёдингера. Пульсация с сиюсекундной сменой полярности заряда. Не удастся поймать момент, в который заряд был бы положительным или отрицательным. Он и то, и другое и в то же время нет. Быстрее мысли. В этой пульсации и полярности — и жизнь, и искусство. Художнику следует творить так, будто мнение условного Микеланджело ничего не значит и в то же время дорожить этим мнением больше всего на свете. Балансируя между ударами этого пульса, вы откроете для себя истину.

— По-вашему, так вообще возможно жить? — спросил Гарри, морща лоб.

— Да, это быстро сведёт вас с ума. Этот баланс — как узкий гребень Эвереста: один неверный шаг — и полетите в пропасть. Но если не упадёте… будете на вершине.

Гарри задумчиво смотрел на него.

— Чушь всё это, — отрезал он. — Этот ваш кот. Просто вы боитесь признаться, что любой художник хочет быть собой, поэтому не желает опираться ни на чьё постороннее, будь это даже Микеланджело. Но ведь ещё он хочет нравиться! — воскликнул Гарри с едва сдерживаемой злобой. — Всем! Как можно сильнее и таким, как есть. Он создает и тем, что создаёт, взывает: «Люби меня!», «Люби мою душу!» — потому что поэзия здесь, так же как и любовь! — Гарри ударил себя в грудь. — Отвергнуть его работу — всё равно что оскорбить его дитя, объявить, что оно ущербно, недостойно быть среди остальных, а значит и он сам ничего не стоит ни как художник, ни как человек!

Гарри с недоумением и долей страха ощутил в груди что-то острое. Он с силой сжал свой бокал — на мгновение показалось, что тот сейчас лопнет. Гарри быстро отставил его на столик. Риддл молча наблюдал за ним.

— Но тот, кто хочет одобрения, хочет всего лишь называться поэтом, но не быть им. Это псевдопоэзия, потому что она намеренно искажает и затемняет смысл, прячет его от остальных, прикрывая это вызовом интеллекту! На самом деле за этими интеллектуальными позывами ничего нет, голый цинизм и дистиллированное искусство, а там, где цинизм и нет сердца, — там поэзии не существует.

— Вы любопытный человек, Гарри Поттер.

Свои же слова взволновали Гарри. Конечно, он размышлял о том, как работает Северус, о чём он думает, когда давление на него так велико: публика, критика, скорость реакции, синхронная работа с коллективом, нервное напряжение, необходимость открыто делиться чувствами, которые Северус в обычной жизни склонен был прятать. Гарри заподозрил, что передать эмоции — раскрыть собственное сердце — самая трудная задача. Думал он и о Мендельсоне, и о бале повешенных в «Тейт модерн», о том удушающем, что чувствовал, когда видел работу Сальвадора Дали и Пикассо, потому что они не боялись ни условного Микеланджело, ни себя, и о том, что он сам был настоящий трус, жалкий, слабый мальчишка, не способный отстоять себя самоё, взглянуть в лицо той жизни, которую он для себя хотел. И Гарри привиделось, как Сальвадор Дали разрывает ногтями своё сердце, будто разверзается освещённый закатным солнцем каньон, на дне которого течет кровавая река, и огромные пальцы, узловатые испачканные пальцы художника, как каменные наросты, раздвигают края красных скал, погружаясь в реку крови, ища там дно, пробираясь сквозь неё, глубже в себя, в пропасть, где встречаются с огненной лавой и горят. А может, он держал своё маленькое сердце в руке, как окровавленную тряпку, и выжимал его на холст, чтобы добиться по-настоящему красного цвета.

— Вы слишком бледны, — прервал его размышления Риддл. — Вот выпейте, — предложил он, протягивая бокал.

— Да не бойтесь вы, — добавил он, поглядев в лицо Гарри, — вы же умный человек. Право слово, не считаете же вы, что я собираюсь отравить или опоить вас здесь, на балу, когда не меньше десятка человек видели, как мы зашли сюда? Да и зачем мне это? Скорее уж, мне нужна от вас информация, которую вы, конечно, не выдадите мне даже под пытками, — добавил он с нескрываемым сарказмом.

Гарри принял из его рук бокал и опрокинул в рот.

— Тем лучше, — отозвался Риддл довольно. — А теперь присаживайтесь и давайте потолкуем. Я живу на Штайнер-стрит, дом пять. Это почти за городом, довольно далеко, но когда с вами произойдут неприятности, я буду вас ждать.

— Вы так уверены, что у меня будут неприятности?

— Безусловно, — ответил Риддл со всей серьёзностью.

Гарри раскрыл было рот, но Риддл жестом снова остановил его.

— Северус уезжает и просил меня, чтобы я о вас позаботился.

— Мне не нужна помощь! А вы… Вам лучше держать язык за зубами!

Риддл молчал. Потом снова неторопливо наполнил свою рюмку и бокал Гарри.

— В сейфе Северуса давно ничего нет, — уронил он как бы между прочим. — Вы не знаете, что конкретно искал там Грюм. А я знаю. Я тоже был весьма озабочен этим вопросом. Конечно, попытка привлечь Нарциссу — решение довольно топорное, но, похоже, в данной ситуации единственно возможное. А после кражи скрипки ни Грюм, ни его люди не могли проникнуть в квартиру Северуса: как только он поселился у вас, и он, и его квартира оказались под наблюдением нескольких групп.

— Северус знал, что вы в библиотеке? — спросил Гарри хрипло. — Он рассказал вам всё?

Риддл покачал головой.

— Тогда откуда вы столько знаете?

— Лучше сказать, что это я посвятил Северуса в некоторые нюансы расследования.

— Расследования?

— Вас заинтересовал совет попечителей фонда? — спросил Риддл ни с того ни с сего.

— Да, — сказал Гарри нехотя, всё ещё не уверенный, что стоит отвечать на эти вопросы.

— Вы знаете, что через фонд ещё при жизни Стэнфорда проходили огромные суммы. Если быть точным, именно вы обратили внимание Северуса на этот факт.

Северус посвящал своего начальника в такие подробности?

— Должен сказать, что я уже много лет состою в совете, — добавил Риддл, пригубив рюмку, — но никогда мы не проводили подобных сумм. Северус был встревожен и показал мне копии документов. Как председатель, он отлично знает, какими суммами обычно располагает фонд. В совете попечителей большое количество уважаемых людей, и список его членов, как и данные о пожертвованиях, всегда хранились у Северуса.

— Незадолго до вашего приезда в Лондон состоялось очередное собрание, — продолжил он с нажимом. — Собрание попечителей — это значит массы бумаг, бюрократия… Решения о движении средств. Северус в это время с ума сходит и срывается даже с репетиций, — добавил Риддл недовольно. — Говорил ему: бросай это дело…

Гарри не перебивал и слушал очень внимательно, стараясь не упустить не только слова, но и интонации.

— Протоколы собраний всегда хранятся у Северуса в сейфе. По-видимому, этот Грюм имеет отношение... Джеральд Стэнфорд был убит, когда среди вверенных нам приютов обнаружились злоупотребления. Часть детей по всему городу были вовлечены в занятия проституцией и съёмки порно. Когда я увидел те, старые, документы, то понял, что был кто-то, кто с помощью фонда занимался отмыванием этих денег. Немалых, мистер Поттер. Речь уже даже не о миллионах. Оборот был таким, что пятнадцать лет назад сумма выручки достигла нескольких миллиардов долларов. Эти деньги кто-то между кем-то делил, но их необходимо было легализовать. Видите ли… руководители фонда обычно проверяют, не ушли ли какие-то средства налево, но никому не приходило в голову, что деньги могут оказаться лишними. Их оформляли как пожертвования, перенаправляли в приюты, там обналичивали и распределяли. Часть шла руководству приютов, часть — полиции, часть — бандитам, а остальное — чистая прибыль. Как вы понимаете, дело настолько серьёзное, что найти виновных было очень трудно, а дирекция приютов оставалась формально ни при чём. Конечно, были подозреваемые, были допросы, но везде участвовали посредники, лично никто никого не знал. Кое-кто сел за злоупотребления и педофилию, но верхушку мы так и не нашли.

— Вы же дирижёр, — заметил Гарри в лёгком недоумении, — какими-такими расследованиями вы занимаетесь?

— Вы никогда не слышали о Сомерсете Моэме?

Гарри покачал головой.

— Он был известным английским писателем. Это не мешало ему шпионить, работать на британскую разведку и даже вести переговоры с русскими во время революции семнадцатого года. Надо признаться, любопытная у него была жизнь. Звание писателя помогало ему проникнуть туда, куда обычному человеку было не пробраться.

Гарри сконфуженно молчал.

— И чего вы хотите от меня? — голос его прозвучал в достаточной степени холодно.

— Скажем, сотрудничества. Помогите мне найти того, кто стоит во главе этой схемы. Взамен я оставлю вас в покое.

— У вашей конторы на меня ничего нет.

— Седрик Диггори. У меня есть свидетель, который готов говорить. Кто, разумеется, я вам не скажу.

На самом деле никакой свидетель не помог бы в случае отсутствия состава преступления. Труп младшего Диггори исчез. Обвинений попросту нельзя было предъявить, и Гарри это отлично понимал.

— Его слово против моего, — ответил он с вызовом, чуть побледневший, — у вас нет улик, иначе бы уже упёрли меня в каталажку и там додавили. Это за доказательствами вы ходили в Госпиталь Святого Варфоломея?

Риддл хмыкнул и пожал плечами.

— Вы умеете делать хорошую мину при плохой игре. Гарри, вы же понимаете, что я могу устроить вам весёлую жизнь? Пустить за вами армию и устроить всей вашей оживлённой компании массу неприятностей, но меня это не интересует. Мне нужен тот, кто организовал в Лондоне съёмки детского порно. Главарь. Он имеет отношение к убийству Джеральда Стэнфорда… — при этих словах Гарри спал с лица. — В ночь, когда его убили, Стэнфорд принёс домой сведения, касающиеся изнасилования двоих детей. Анализы, результаты проб спермы — эти данные исчезли бесследно.

«Мотив…» — промелькнуло у Гарри в голове, пока Риддл продолжал:

— Вы не имеете к этому отношения: вы в Лондоне всего несколько месяцев и тоже ничего не знаете, но мы должны были выяснить, что вам известно, изнутри.

Риддл смотрел на него прожигающим взглядом и ждал. Гарри, поджав губы, отвернулся.

— Значит, Северус… Он с вами…

Он опустил голову и спросил сквозь зубы:

— Как вы втянули в это Снейпа?

— Северус тоже ищет убийцу Стэнфорда.

Гарри хотелось хотя бы разок врезать Риддлу по физии, но в этом мире никто не решал споры мордобоем.

— Так это был ваш сценарий — ограбить меня? И это вы забрали скрипку… а ключ от своей гримёрной принёс вам Северус, когда вы встретились с ним после концерта! И когда он пошёл увидеться с Петтигрю, вы сами унесли её оттуда! Вы все обеспечили друг другу алиби… Провели меня… Ну конечно, так ловко обставить кражу, чтобы полиция абсолютно ничего не нашла, можно было только при помощи самого главы оркестра... Но как же гибель Петтигрю? И причем здесь Квиррелл?

— А этого, Гарри, я как раз не знаю. Скрипку из здания Барбикана вынес я и передал Петтигрю после того, как его допросили. Он должен был уехать немедленно, что и сделал. Ему было велено ждать сигнала. Но каким образом Петтигрю и этот Квиррелл оказались вместе в одном фургоне, мне неизвестно.

— Сигнала? Это когда вы убедились, что я ничего не знаю, приказали вернуть инструмент, чтобы я больше не преследовал Северуса?

Гарри много раз слышал о таком способе внедрения, когда шпионить намеренно отправляют непрофессионала, но первый раз с ним столкнулся.

— Если вас это так беспокоит, — заметил Риддл сухо, — Северус отказался за вами шпионить. Бросьте, Гарри, мы все делаем своё дело. А Северус сделал ровно столько, сколько мы договаривались в самом начале. Он был заинтересован в поимке убийцы своего профессора, моего друга, между прочим.

Он встал и прошёлся вдоль книжных шкафов, разглядывая корешки книг. Помедлив, он добавил:

— Он мог воспользоваться моей помощью и уехать из вашего дома на несколько недель раньше, но почему-то остался. Мне он сказал «нет». Сказал, что сам разберётся и попросил подождать с возвращением инструмента.

— Зачем вы мне это рассказали?

Риддл махнул рукой куда-то в сторону.

— С возрастом я стал поддаваться излишним сантиментам, — ответил он отстранённо, а потом добавил уже более требовательно: — Мы нужны друг другу, мистер Поттер. Помогите мне, и я помогу вам. А Северус… Считайте мои слова премией.

Гарри фыркнул, в его словах прозвучала неприязнь:

— Хорош метод кнута и пряника. У вас наверняка есть ещё тузы в рукаве, так?

Риддл в ответ на это только пожал плечами.

— Вам выбирать.

Неужели теперь он сможет доверять Северусу? Гарри хмурился. С другой стороны, если всё было именно так, Северус — единственный, кому вообще можно было доверять. Пусть он и не сообщил о чужих шпионских планах Гарри, но он не выдал ничего о самом Гарри другим. А это было важнее. Северус всё-таки следовал своему кодексу чести и хранил чужие тайны. Тайны как Тома Риддла, так и самого Гарри. Будет ли распространяться честь Северуса на сына Джеймса Поттера, убийцы Стэнфорда? Сотрудничая с Риддлом, Гарри мог кое на что рассчитывать. Он стоял не двигаясь.

— Я согласен.

— Не подведите меня.

Гарри горько рассмеялся.

— Что я с этого получу?

— Гарри, вы не на рынке, — спокойно заметил Риддл. — Я уже пообещал, что в случае поимки главаря отпущу вас восвояси.

— Дайте мне гарантии.

— Хотите официальное письмо с печатью? Каких гарантий вы ждёте?

Гарри склонился ближе.

— Не гарантий, так помощи, которую вы мне обещали.

— Я слушаю.

— Я могу сделать гораздо больше, чем вы думаете, — осторожно начал Гарри. — Вы не знаете истинных масштабов моей деятельности и всех моих возможностей. У меня есть покровители на самом верху, так высоко, куда даже вам с вашей армией агентов не дотянуться. Один из моих покровителей… — Гарри замялся, подбирая слова, — слегка впал в маразм и уже не в состоянии выполнять свою роль так же эффективно, как раньше. С точки зрения закона он всё равно преступник. Он покрывает всю нашу организацию, берёт взятки, отмывает деньги. Ему выгодно поддерживать с нами связь.

Гарри, прищурившись, следил за малейшими изменениями в лице Риддла. Тот и бровью не повёл.

— Вместе мы сможем убрать его. Вы посчитаете это взаимовыгодным сотрудничеством?

— После чего вы посадите в правительство кого-то своего, более сговорчивого? — усмехнулся Риддл.

Гарри тоже пожал плечами.

— А вы не посадите всех, кто желает власти.

Он продолжил, немного помолчав:

— Я знаю, что Люциус Малфой баллотируется не без вашей помощи. Значит, рядом с вами есть люди, которые желают смещения моего покровителя. И вы можете заручиться их поддержкой. Я предлагаю разделить эту власть со мной.

Гарри умолчал, что рассчитывал бросить эту бодягу уже через месяц. Но что ни наврёшь ради собственного блага?

Риддл покачал головой.

— Мне это не нужно. Власть, которой я искал, у меня уже есть. Но кое-кто из правительства, очевидно, будет заинтересован в вашем предложении. Мы готовы его рассмотреть. А Люциус Малфой — всего лишь образцовый кандидат в парламент. Кому-то нужно быть лицом партии.

— Без меня вы не справитесь, — повторил Гарри уверенно.

Он в нерешительности прошёлся по комнате, тронув бронзовые статуэтки на каминной полке.

— Тем не менее, я вас уважаю, — сказал он внезапно, руководствуясь не то инстинктом улестить противника, не то искренним желанием. — Думаю, я вообще уважаю донкихотов за их нелепую верность.

— Не приписывайте мне черт, которыми обладает Северус, — отозвался Риддл. — Я отнюдь не таков. Однако я вырос в приюте… тамошняя жизнь воспитала во мне обострённое чувство справедливости. Те, кто не может себя защитить, нуждаются в том, чтобы это делал кто-то ещё. Я и не утверждаю, что сегодня удастся сломать существующую систему. Мы должны закладывать правильный посыл на будущее. Тогда есть шанс, что сотни лет спустя мы всё-таки придём к высокоразвитому обществу.

— Обществу, которое ставит искусство превыше всего?

Риддл, тонко улыбнувшись, согласно склонил голову.

— А посему я считаю своим долгом бороться с теми, кто уже сегодня уродует это будущее и отодвигает мою мечту ещё на пару тысячелетий. Гарри, вам придётся посвятить меня в кое-какие детали, если хотите, чтобы моя помощь была эффективнее деятельности вашего… м-м, покровителя.

— Вам тоже.

— Присядьте, — сказал Риддл, снова указав Гарри на соседнее кресло. — Глава этой схемы — один из меценатов фонда. Их больше пятисот человек. Все люди известные, обеспеченные, кое к кому вообще не подобраться, но мы проверили всех, как вы понимаете, насколько могли тщательно. С вашей помощью мы подойдём с другой стороны…

В этот момент имя Дамблдора снова промелькнуло у Гарри в голове, но он воздержался от замечаний.

— Помимо идейного руководителя, есть ещё технический исполнитель и посредник. Амос Диггори, один из членов правительства, прикрывал таможню, чтобы видео можно было беспрепятственно вывозить за рубеж, но вы, конечно, знаете об этом. Об участии Диггори в деле стало известно только благодаря тому, что его убили. Надо признаться, его смерть спутала все карты, — добавил Риддл недовольно. — Мы так и не смогли выяснить, с кем он работал. Кто поставлял сам товар и держал подпольное производство.

Гарри после непродолжительного молчания ответил хрипло:

— Я… знаю кто. Его звали Линдсен. Он руководил техническим процессом. Он… тоже умер.

Риддл взглянул на Гарри с нескрываемым любопытством.

— Это всё фигуры, уже не пешки. Но и не тот, кто нам нужен. Есть ещё третья сторона треугольника. Однако двое из трёх мертвы. — Риддл пронизывающе взглянул на Гарри. — Что ж… Вы часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо?

— Что это ещё за чушь?

— Это не чушь, молодой человек, это Гёте.

И Гарри расхохотался, впервые оставив Риддла в подобии недоумения.

— У меня с этим господином долгая история взаимоотношений, — охотно пояснил Гарри. — Он отчаянно ищет со мной встречи, а я вплоть до сегодняшнего дня ему в знакомстве отказывал.

Риддл усмехнулся в ответ и продолжил:

— И Диггори, и этого Линдсена мы искали много лет. Они не прекращали своей деятельности, потому что видео все эти годы продолжало поступать за границу. А вы, едва приехав в Лондон, обезвредили обоих. Надо ли объяснять, что в последние несколько месяцев поток резко снизился?

— У вас такой арсенал, и вы за пятнадцать лет не смогли найти виновных?

Риддл рассердился.

— Вы полагаете, это так просто? По меньшей мере сотня людей работала над этим делом, но как найти того, о ком ничего неизвестно? Они не пользовались услугами сами. Для них это был всего только бизнес. И я по-прежнему не знаю, ни кто убил Стэнфорда, ни кто стоит во главе всей затеи. Полиция переловила бомжей, наркоманов, мелких гопников, желавших подзаработать, но ни один не знает заказчика. Его знал Диггори, и, вероятно, Линдсен, но оба сдохли, чёрт бы их побрал, — рявкнул Риддл, стукнув кулаком по столу. — От них ничего теперь не узнать! Я бы сам открутил вам башку!

Гарри вскочил, сверкнув глазами.

— Без меня вы бы до сих пор ловили своих бомжей!

Риддл, покрасневший и вспотевший, откинулся на спинку кресла и махом выпил ещё рюмку водки.

— Вы правы. Скорее всего, мы не вычислили бы ни того, ни другого, если бы не случилось чего-то из ряда вон выходящего.

— Вроде убийства? — уточнил Гарри мрачно.

— Да.

— А что дети? — спросил Гарри, вспомнив вдруг Луну Лавгуд. — Они не могут дать показания?

— Забудьте об этом. Максимум, на что они способны, — описать тех, кто их трахал.

Гарри промолчал, после чего спросил осторожно:

— А что с моей проблемой?

— Сперва нужно найти того, кого мы ищем.

Гарри нахмурился. Его не устроил такой туманный ответ. А если они никого не найдут? Вдруг Гарри ждёт ещё какой-нибудь мерзкий сюрприз? Поразмыслив, он решил уничтожить фотографию отца и похоронить знание об убийстве Стэнфорда как можно глубже. Гарри не верил и не хотел верить, что Джеймс Поттер как-то связан с делом педофилов. Этого просто не могло быть. Но ведь именно Джеймс убил Стэнфорда, значит, какая-то связь всё же имела место. Гарри мысленно похвалил себя за то, что согласился на это сотрудничество. Теперь он на шаг впереди. С Дамблдором нужно разобраться как можно скорее. Риддл может и пообещал какую-то там помощь, но Гарри чувствовал себя как на раскалённой сковороде. У него не было времени ждать.

— Хорошо, — тем не менее ответил он, не подав виду. Как истинный торговец, он привык скрывать свою явную заинтересованность в том, что было поставлено на кон. — Но Линдсен мёртв. Видео, что мы нашли… Я его уничтожил. Люди Линдсена разбежались. Найти кого-то из приближенных… — Гарри покачал головой, — будет трудно.

— Но не невозможно. Я передам информацию кому следует, и мы попробуем. И ещё… Гарри, не трогайте Грюма. Мы теперь знаем, что он как-то связан с этим делом. Давайте понаблюдаем.

Гарри вспомнил, что Грюм частенько наведывался в Банглатаун, в магазин Квиррелла, когда тот был жив.

— Я могу задать вам личный вопрос?

— Попробуйте, — отозвался Риддл беззаботно.

— Откуда вы знаете Дамблдора?

— Он видный политик.

— И всё-таки?

Риддл помолчал.

— У Альбуса Дамблдора был друг и соратник, его однокурсник по Оксфорду. Он был и моим другом тоже. Так уж вышло, что они с Дамблдором существенно разошлись во мнениях по одному вопросу. Этот человек под давлением Дамблдора был вынужден навсегда уехать из Англии. Дамблдор окончательно навязал свою политику, с которой по-прежнему многие не согласны, в частности, с той же монополией на вторичное топливо.

— Вы поддерживаете связь с этим вашим другом? — спросил Гарри, пристально вглядываясь в Риддла.

Тот покачал головой.

— Нет.

Лжёт. Гарри опустил взгляд, чтобы не выдать своей догадки. Нужно выяснить, о ком идёт речь. И всё-таки Риддл — человек-загадка. Интересно, знает ли Северус об этом хоть что-нибудь.

Он нехотя поднялся. У Гарри был ещё десяток вопросов, но он подозревал, что Риддл на них не ответит.

— Спасибо, — сказал он отстранённо, всё-таки встретившись глазами со своим собеседником, и тут же понял, что Риддл всё знает. Знает, что Гарри распознал его ложь, что не поверил его обещаниям, что сам Гарри умолчал о Барти Крауче и о Квиррелле, и о многом другом, но не осуждает его, а словно бы ожидал этого. Как будто Гарри сыграл именно ту партию, на которую Риддл и рассчитывал. Это ощущение было сродни тому, которое Гарри испытал при первой встрече с Дамблдором, и от этого чувства Гарри было весьма не по себе. Он стушевался, неприязнь окатила его, и Гарри не мигая смотрел на Риддла, стараясь, чтобы ничего нельзя было распознать в его взгляде.

Риддл, по-видимому, понял, что передавил, потому что сыграл на опережение:

— Если вас действительно интересует эта история, то имя этого человека — Геллерт Гриндевальд. Он выходец из Швейцарии, выпускник юридического факультета Оксфорда, свободно говорит по-немецки, по-итальянски и по-французски. После политического фиаско в Великобритании его собирались арестовать за махинации с налогами, но Гриндевальду удалось скрыться по ту сторону океана, где он и пребывает по сей день.

— Он, конечно, хотел бы вернуться на политическую арену Великобритании? — поинтересовался Гарри.

— Я так не думаю. Он неплохо устроился в штатах.

Гарри замолчал. Он опустошил свой стакан стоя и вдруг сказал:

— Я не встречал ещё ни одного политика, который не хотел бы жрать сытнее и иметь больше, чем у него уже есть, поэтому вы меня ни за что не убедите в том, что ваш друг не хотел бы вышвырнуть Дамблдора с политического горизонта.

Риддл развёл руками.

— Всё же, бывает, люди меняются. Вам самому, похоже, алчные люди стали глубоко чужды.

— Я думаю, они и были мне чужды, — отозвался Гарри задумчиво. — Возможно, ближе мне оказались поэты и неудачники, потому что они слишком человеческие*, а я тоже всего лишь человек.

— Вы казус Вагнер*. Ницше говорил, что Вагнер резюмирует современность и культуры, и самоопределения — её упадок, но так же — что Вагнер обладает главной добродетелью декадентов — состраданием.

— Боюсь, культуре всегда приходится нелегко, — заметил Гарри, — и в каждом веке она в упадке, потому что эту бедную добродетель тщательно наряжают в богатства интеллекта, а они ей ничуть не к лицу.

Риддл рассмеялся.

— Гарри, — сказал он весело, — вы мне нравитесь, и поэтому на прощание я дам непрошеный совет. В вашей жизни есть и будут десятки, даже сотни людей, которые не верят ни во что: ни в бога, ни в чёрта, ни в себя, ни в этот мир. Они не станут верить и в вас. Они будут счастливы, если вы оступитесь и последуете их примеру, растеряете свой огонь и потухшим пойдёте в темноте в неизвестность. Это произойдёт не потому, что они плохие или злые люди, а потому что они слабые люди. Чтобы утвердиться в себе и своей силе, каждую вашу ошибку, каждый неверный шаг они будут разбирать, будто вы обвиняемый в тяжком преступлении, а они — ваш суд присяжных. Они приговорят вас за одну только мысль приблизиться к Микеланджело, за дерзновенность вашей мечты. Я человек, который прожил долгую и, в общем-то, непростую жизнь, были в ней большие взлёты, но и серьёзные падения. Ваша жизнь напоминает мне мою: она требовала определённой доли отваги, а обывателю ваша правдивая история покажется надуманной. Так вот, я убеждён, что лететь нужно как можно дальше, отринув любые границы, и что погибнуть в полёте, подобно Икару, — лучшая для нас судьба. Это призыв к нам жизни, потому что жизнь сама по себе — дерзновенный замысел, величайшая смелость природы. Мои слова, несомненно, вывели бы из себя некоторых окружающих вас людей, но вы — вы подумайте об этом. Чего бы вам хотелось на самом деле? Если вы хотите сытой жизни буржуа, полной материальных благ, так тому и быть. Но мне думается, что вы совсем другой человек, иначе сейчас, в эту самую минуту, вы не находились бы здесь и не слушали моих слов.

Гарри, неожиданно тронутый этим монологом, слабо улыбнулся.

— На скольких языках вы говорите? — вдруг спросил Риддл, внимательно изучая высокий лоб Гарри, на который волной падали чёрные пряди волос, и его умные, лукавые глаза. — Сдаётся, что вы отнюдь не так безграмотны, как может показаться на первый взгляд, и уж конечно, не так наивны, как желаете выглядеть. Подозреваю, что вы очень внимательный слушатель и потому превосходно умеете учиться. Не развеете мои сомнения?

В глазах Гарри мелькнули искры веселья. Он пожал плечами:

— Что, в сущности, означает быть грамотным и что мы знаем о мире и природе? По сравнению с ней все мы разве не лепечем, как наивные младенцы, на нашем бедном, детском языке?

По-прежнему улыбаясь, он вышел из комнаты. Его лицо напомнило Тому совершенные пропорции греческих юношей, высеченных из мрамора, вечно молодых, вечно бесстыдных и вечно таящих в себе секрет утраченной красоты.

Том поглядел ему вслед и покачал головой.

— Мальчишка… — пробормотал он, наливая себе ещё одну порцию водки.

_______________________

*Отсылка к эссе Ф. Ницше «Человеческое, слишком человеческое».

*«Казус Вагнер» — сочинение Ф. Ницше, где автор нарекает Вагнера главным символом упадка культуры.