Царь горы

Глава 66. Зимняя сказка

Облегчение, которое испытал Гарри, когда всё раскрылось, отнюдь не заставило его забыться. Известие, что Дамблдор давно уже сообщил Северусу правду об убийстве и в то же время использовал её для шантажа, только вызвало ещё большее беспокойство. Гарри провёл воскресенье с Северусом, намереваясь проводить его в аэропорт на ночной рейс, но весь день его преследовала неотвязная мысль, что его несостоявшаяся встреча будет иметь последствия. Северус несколько раз замечал его отсутствующий, озабоченный взгляд и за обедом снова настаивал на том, чтобы Гарри обратился за помощью хотя бы к Тому Риддлу. Но Гарри, памятуя об их последнем разговоре, в ответ только покачал головой.

— Я буду между двух огней, — только и ответил он. — Нет. Мне нужно уезжать из города.

Изредка он поднимал взгляд на своего любовника и напряжённо вглядывался в его лицо. Возможно, этот отъезд разрушит их связь. Гарри знал: что бы Северус ни говорил, работа для него оставалась важнее всего. Северус и его музыка были одним целым, невозможно было представить его отдельно от инструмента. Северус не должен был оставлять свои гастроли. Конечно, можно было уйти в другой оркестр и сменить колледж, уехать преподавать в другой город или даже страну, но Гарри не очень-то верил, что Северус пойдёт ради него на такие жертвы, поэтому с приближением времени отъезда становился всё угрюмее. Северус уезжал на месяц, а сложившаяся ситуация требовала и скорейшего отъезда Гарри из Лондона. Когда и где они встретятся в следующий раз — неизвестно. Гарри должен был забрать из своего тайника в казино деньги и фальшивые документы, которые спрятал там на случай обысков в своей квартире, и только тогда мог уезжать. Но наличных денег на заметание следов было не так много. Гарри до сих пор не знал, ни куда ехать, ни чем заняться, а его связь с Северусом и вовсе всё осложняла, ведь ему нужен крупный культурный город и уж точно не подойдёт какая-нибудь задрипанная деревня в Провансе или на испано-португальской границе.

В этих размышлениях он провёл остаток воскресенья. Но где-то отстранённо мелькала мысль, что Дамблдор наверняка уже что-то предпринял. Вот только что? Ему хотелось уйти без потерь, однако Гарри чуял, что ветер переменился и убираться надо поскорее. Неудача в Палермо не настолько убедила его в этом, как дальнейшие события.

Ближе к вечеру Гарри уютно устроился в кровати, валяясь и заставляя Северуса лежать смирно и отдыхать перед долгим перелётом. Гарри ласково обнимал его, запрещая себе думать.

— Может, я смогу остаться в Лондоне, — прошептал он неуверенно, — и у нас всё будет… как надо.

Северус молчал.

— Или вернуться сюда чуть позже… Через год или два.

— Возможно, — ответил Северус сдержанно, и у Гарри сжалось сердце.

— Будет трудно, да?

— Будет.

Гарри не хотел жертв. Северус и так немало сделал для него. Поэтому он лежал, поглаживая Северуса по груди, и больше ничего не говорил. Он должен принять, что есть. После того, через что они прошли, всё сводилось к расставанию.

— Уезжай, — обратился к нему Северус вдруг. — Я хотел бы, чтобы всё здесь разрешилось для тебя как можно спокойнее. Я вернусь через месяц, ты позвонишь мне, и мы поговорим.

Гарри не выдержал. Его голос на мгновение дрогнул, когда он сказал:

— Вряд ли ты будешь играть на скрипке в каком-нибудь Антананариву.

Северус ничего не ответил. Зазвонил телефон. Гарри услышал сдавленный голос Гермионы. К его огромному удивлению в нём слышались слёзы.

— Гарри! Приезжай! Пожалуйста!

— Что случилось?

— Ко мне домой! — добавила она торопливо. — Я прошу тебя!

Гарри вскочил и, одеваясь, на ходу объяснил всё Северусу. Тот поднялся следом за ним и, выслушав, засунул во внутренний карман пиджака металлическую фляжку для спиртного.

— Пара часов у меня ещё есть.

Они приехали в знакомую Гарри квартирку. Гермиона встретила их на пороге, бледная. Гарри понял, что она плакала. Её руки слегка дрожали. Она смотрела на Гарри и на профессора нервно, переводя с одного на другого беспокойный взгляд. Гарри и сам растерялся, увидев её такой, а Северус с первого взгляда понял, что произошло.

— Мисс Грейнджер, — сказал он мягко, взяв её за плечо и слегка тряхнув. — Ведите.

Она посмотрела не него почти беспомощно.

— Вы вызывали полицию?

Она мотнула головой, почему-то слабо улыбнувшись, и Гарри тут всё понял тоже, мысленно обозвав себя тупым придурком. Было странно видеть всегда холодную, решительную Гермиону такой растерянной. Такой… женщиной.

Но это впечатление было недолгим. Гермиона быстро брала себя в руки, и, когда все прошли в гостиную, она смогла чётко излагать факты.

— Кто-то привёз ей кокаин. Я её из дома не выпускала последние недели. Она совсем с катушек слетела, даже духи выжрала, — сообщила Гермиона ровным тоном. — Нанюхалась до смерти.

— Где она?

Гермиона устало махнула рукой.

— В спальне.

Гарри уже звонил Тонкс распорядиться, дабы она привезла подходящих людей.

— Лёгенькая и компактная, — говорил он в трубку, — припарковать будет нетрудно. Где-нибудь за городом, ладно? Привет семье.

Он выключил телефон и встретился взглядом с Северусом, который смотрел на него как-то странно.

Луна Лавгуд лежала на кровати, раскинувшись, почти так же, как помнил её Гарри. Её кожа была синюшно-белой, а губы — фиолетовыми. Глаза были закрыты. Так шедшие ей светлые длинные волосы показались сейчас неожиданно неуместными. Она была обнажена, и вся была хрупким собранием из косточек — тощая, бескровная и бесповоротно мёртвая. Пустая, как шелуха. Гарри протянул руку и тронул её восковое лицо. Оно было ледяным и твёрдым.

— Часов пять прошло, — сказал он и вопросительно взглянул на Гермиону.

— Меня дома не было. Я… мы… с Роном ходили… — прошептала она неловко, так и не пояснив, куда ходили. Краска бросилась ей в лицо. Обычно бледная как смерть, она сейчас разительно отличалась от лежавшей на кровати: раскрасневшись, Гермиона выглядела некрасивой, живой и юной.

Северус тем временем вытащил свою фляжку. Он усадил Гермиону на диван и заставил выпить.

— Вам немного лучше? — через пару минут спросил он с участием в голосе. Та подняла голову и, кивнув, вдруг сильно сжала ему руку своей худой и цепкой, маленькой рукой.

— Спасибо! Вы… Она два года была в одном из приютов, которые вы курируете. Вы как-то были там с благотворительным концертом, а потом слушали других. Сказали, что у неё талант. Она хотела к вам учиться, но у вас совсем мест не было. А через год её вывезли из приюта, — добавила Гермиона глухо. — Сделали документы, будто дальние родственники забирают её к себе. Она часто о вас говорила! Что сам Северус Снейп похвалил её, и жалела, что не попала в ваш класс. Она не только на скрипке играла. На мандолине ещё.

Гарри видел, что Северус с трудом произнёс свои следующие слова:

— Что с ней стало?

Гермиона осеклась. Она словно только сейчас осознала, с кем говорила.

— Ответьте.

— Пять лет провела в борделе. Её снимали в порно, ну и клиенты, конечно. Там её подсадили на крэк. Когда я её забрала, она пару лет держалась, а полгода назад опять пошло-поехало… Перешла на кокаин. Я надеялась, что она со мной станет работать и… И всё.

В этот момент позвонили в дверь. Трое жилистых, тощих мужичков бомжеватого вида деловито вошли в квартиру. Не говоря ни слова, они вытащили мешок, полиэтилен и упаковали туда труп.

— Красотка, — заметил самый приличный из них. — Прямо принцесса. Вот и сказочке конец.

Тот, кто был постарше, по-видимому, руководитель группы, оглядев сидящих, безошибочно определил, кто здесь главный, и подошёл к Гарри.

— В лучшем виде сделаем, — доложил он, а на вопрос о вознаграждении покачал головой: — Уже заплатили.

Всё это время Гермиона сидела не шевелясь, опустив голову. Когда тело вынесли, она не проводила его взглядом. Гарри хотелось её утешить, но он понимал, что утешения она не примет и что они с Северусом сделали здесь всё, что могли. Она предложила им кофе, но оба отказались. Перед уходом Гарри только увидел, как она машинально отложила в сторону лежавший на диване футляр из-под скрипки.

— Где её похоронят? — спросил Северус спустя долгое время, когда они остановились в шумной пробке.

— Нигде. Скорее всего, труп разделают, а части закопают в лесу.

Профессор невыразительно смотрел в окно на переругивающихся водителей и толпящихся прохожих.

Когда они вернулись, Северус налил себе целый стакан коньяка и залпом выпил.

— И мне.

Он налил второй стакан.

— Разве нельзя было похоронить её по-человечески?

Гарри, сев у стола, пожал плечами.

— Как ты себе это видишь? Будет полиция. Вскрытие. Взятки, опять же, давать. Только ей всего двадцать, — скажут, явный криминал, и побоятся. Гермиону начнут трясти. Соседей опрашивать. Где брала наркотики, кто снабжал, кто с ней живёт. Никому это не нужно. А так… Теперь даже если найдут — обычный глухарь, никаких концов не связать. Очередная наркоманка откинулась. Такое даже в новостях не сообщают.

Взглянув на Северуса, Гарри добавил сухо:

— Брось. Кому нужно это «по-человечески»? Нет больше никакого человека. Есть только труп. Какая разница, куда его девать? Ты ещё скажи: памятник ставить. Скоро всю планету под памятники раздербанят, пока все эти наши миллиарды закопают. Ерунда это. Живых вон сколько, ещё о дохлых думать.

Он замолчал.

— Мне не всё равно, — пробормотал он после некоторого колебания. — Только я таких, знаешь, сколько видел? Вёдрами. В Ливане однажды тех, кто просто «мимо проходил», — всех на одну свалку сбросили. Думаешь, там памятники какие были? Те, кто про «человеческое» говорит или там считает, что раз Гитлер скопытился, так пачками никто больше не дохнет, курсируют между офисом и соседним супермаркетом. А я их в этом не виню, — добавил Гарри спокойно. — Приятно жить в чистоте. Нос от грязи воротить и думать, что вокруг тебя-то уж всё чисто. И люди, начищенные и отмытые, вот как фрукты в этом супермаркете. Я когда в Лондоне появился, так сперва казалось, что на другой планете. Все блестящие, уверенные, спешат карьеру делать и водопровод повсюду, даром, что Темза под завязку дерьмом залита. — Он замолчал ненадолго. — В Палермо карьеру не сделаешь ни хрена и часто сральни на улице, зато в море чисто. Ну и люди, конечно. Червивые все, как положено. Самые вкусные — всегда порченые.

Он поднял голову и встретился с Северусом глазами. Тот сидел на диване и не двигался.

— А я тебя люблю, — сказал Гарри жадно. — Хочу любить, пока не умру, даже если это совсем скоро случится. Мы такие все… бабочки-однодневки, эфемериды — красивое слово я узнал — не потому, что много нас, а потому что так было и так будет. И если уж должны мы сгореть, как одноразовые спички, так я уж хочу, чтоб огонь был не зря! Не хочу теперь растратить его на пачки с деньгами или на какие-то звания-имена — на слова. На то, чтобы мне подчинялись, потому что сегодня я самый важный. Хочу, чтобы здесь, — Гарри приложил руку к груди, — горело как можно сильнее, настоящий пожар, пусть даже не слишком долго, потому что всё умирает и всё уходит, кроме того, что есть внутри меня, пока не умру я сам. Может, моё желание любить так горячо — это жажда умирающего? Как будто каждую секунду я тону и ловлю ртом последний вздох! У меня есть только этот вздох — и больше ничего, ещё только страх быть холодным, бесчувственным и безмолвным, и когда я говорю об этом, я думаю о тебе. Мне кажется, что я тоже на сцене, а вместо скрипки у меня слова. Мне очень жаль, что всего-то слова, оказывается, единственное, что я умею по-настоящему. И всё-таки я боюсь онеметь — стать мёртвым, а ведь все мы — смертельно больны! Мы плывём в темноте навстречу чёрным камням, и мы все разобьёмся, Северус! — воскликнул он. — Ты жалеешь о ней? Жалеешь, что она умерла так бесполезно, что я убивал так бессмысленно и безнаказанно, что такого не должно быть в мире нормальных вещей? Но оно есть, и я не знаю, как с ним бороться! Тебе удивительно, почему я отнёсся к тому, что случилось, вроде бы так безразлично? Потому что ты думал об этом только сегодня, а я — каждый день! Я уже горевал о ней десять лет! Как о всех, кто уже здесь был и ещё только уйдёт, о всех, кто нелепо и уродливо умирал. И эти мысли даже не мешали мне пускать кому-то пулю в голову! Ты видишь, какой я? Какие мы? Мы научились делать вид, что у нас больше нет войны! Мы станем умирать от боли и тут же будем причинять её другим. Мир выстроен так, что мы должны поедать друг друга, чтобы жить. Ты образованный, ты умный, ты добрый, объясни мне, почему так и как я могу хоть на секунду забыть об этих законах жизни? Потому что я злой, глупый и неучёный, мне никогда их не понять и никогда с ними не смириться.

Гарри пнул ножку стола. Северус встал и прошёлся к окну.

— Ты останешься здесь на время моего отъезда?

Гарри поднял голову.

— Ты очень расстроен? — спросил он тихо.

Северус покачал головой.

— Это пройдёт. Нужно немного времени.

Они не смотрели друг на друга. Каждый думал о своём. Гарри почему-то не мог больше ничего сказать. Он хотел немного близости, хотел избавиться от одиночества и самому помочь, но Северус, как он чувствовал, был очень далеко. Смерть девушки, на чью судьбу он мог когда-то повлиять и не повлиял, оставила в нём ощутимую пустоту.

Северус обернулся.

— Что теперь? — спросил он неожиданно. — Ты отказался звонить Тому Риддлу, значит, на Дамблдора у тебя свои планы?

Гарри нахмурился. Слова «это тебя не касается» уже вертелись у него на языке.

Северус ступил к нему ближе.

— Ответь! — сказал он серьёзно.

Сжав губы, Гарри упрямо смотрел на него в упор. Северус стиснул зубы.

— Чёрт возьми, неужели ты не понимаешь, что ты не можешь это делать! Ты не имеешь никакого морального права!

— Он прикрывает детские бордели! — закричал Гарри. — Торговлю наркотиками! Он насиловал детей! Он убил твоего Стэнфорда! Убил моих родителей и пытался убить меня! Кто-то должен его остановить!

Северус хлопнул ладонью по столу.

— Ты не в себе! — Он схватил Гарри за плечо и проговорил в гневе: — Ты не имеешь права решать! Ты не чувствуешь разницы? Причина не в нём, а в тебе! Ты не можешь просто пойти и убить! Не потому, что тот человек этого не заслуживает, а потому, что ты — именно ты — совершишь убийство!

Гарри фыркнул.

— Можно подумать, в первый раз.

Северус побледнел. Он отступил на несколько шагов, и Гарри понял, что сгоряча наговорил ужасного.

— Прости! — сказал он лихорадочно. — Я… думаю… я слишком взвинчен из-за того, что произошло. И ты уезжаешь, — пробормотал Гарри, — а я не знаю, что будет дальше.

Северус молчал. Гарри ощутил его отстранённость, и это заставило застыть от страха. Леденящая мысль, что Северус больше… не хочет его? — заставила Гарри сесть сцепив зубы и не поднимать глаз. Иначе он мог бы броситься к Снейпу и потребовать — да! — потребовать объяснений! Просить о любви, которой просить всегда нет смысла.

— Мне пора, — сказал Северус, взглянув на часы. — Я должен ехать. — Он не смотрел на Гарри. — И должен подумать.

Гарри только и сделал, что отвернулся. Ему всегда было трудно переступить через собственную гордость, а теперь, когда Северус демонстрировал такую холодность после всего, что между ними произошло, трудно вдвойне. Гарри хмурился и молчал. Он чувствовал, как всё внутри него кипит и хочется завопить, затопать ногами, чтобы Северус перестал быть эдаким бревном, чтобы между ними опять всё стало как ночью… жарко, и тесно, и… Гарри бросил на Северуса мимолётный взгляд. Реальность как всегда вмешалась и постаралась всё разбить. Гарри только кивнул и встал.

— Я не поеду с тобой в аэропорт, — сказал он с наигранной лёгкостью. — Вернусь к Гермионе.

Северус, озабоченно перебрав документы в дипломате, кивнул. Но уже стоя на пороге, он остановился и остановил Гарри.

— Не делай этого, — сказал он серьёзно и поцеловал в губы на прощание.